Первостепь

Режущий Бивень даже не глянул, была ли стрела простой или отравленной. Если он снял с наконечника защитный лоскут, значит – отравлена. Но он даже не помнит. Подумал после. Возможно, он стрелял вместе с лоскутом. Какая разница. Дело сделано! Теперь поскорее вернуться в свой чум, зарыться, забиться в нору – и спать, только спать!..

****

Огромный лев катается на островке рыхлого снега. Близится весна, время любви, грядут перемены. Он хочет оставить запах зимнего зверя – и пусть тот растает вместе со снегом. Рыжегривый войдёт в весну свежим и чистым. Новым. Готовым впустить новую жизнь.

Три наглеца всё ещё бродят по его необъятным владениям. Возможно, им просто некуда отступать – но тогда они должны умереть. Или он. Всем им не поместиться в этой степи.

Навалявшись, Рыжегривый отправляется в обход. Не может он спокойно спать, его хвост нервно дёргается, его ноздри предчувствуют вражеский запах. Так нельзя. С этим нужно покончить. Он отыщет наглецов, где бы те ни скрывались, и вступит в бой. Он больше не рычит, не разглашает себя. Он направляется не на турнир. Он идёт на охоту. Он охотится на львов, это большая охота, великая. Но он спокоен. Только кончик хвоста ошалело крутится на ветру, отдаёт воздуху излишнюю ярость. Лев неуклонно движется к своей цели. Не спешит. Но и не мешкает.

Близится утро. Для льва оно уже наступило, хотя солнце ещё глубоко под землёй. Два оленя толкались весь день за право первым встретить Весну, чесали прорезающиеся молодые рога и так намаялись, что стоя задремали рядом под сенью голой липы. Рыжегривый учуял издалека их потную вонь, изменил направление. Он забыл чувство голода, ему не до того, но потный запах не должен засорять степь. Здесь место только запаху льва.

Олени не услышали приближения смерти, так тихо она кралась на мягких подушечках с втянутыми когтями. Или они так сладко спали, ловя весну в своих снах. Рыжегривый подкрался в упор и прыгнул. Одним ударом могучей лапы сломал хребет безрогому. Теперь тот и впрямь проснётся весной. Но другой испуганно фыркнул, попытался отпрыгнуть; Рыжегривый дал ему только миг, чтоб очухаться. А в следующий миг запрыгнул уже на его спину, мгновенно подломил под себя, а дальше его клыки молниеносно нашли горячее горло с пульсирующей артерией. Олень выкатил ошарашенные глаза, распахнул пасть в поисках воздуха, но смог вдохнуть только смерть. И его душа быстро отправилась бродить по весенним лугам на той стороне. А на его остывающем теле взгромоздился огромный лев и долго тяжело дышал за двоих, впитывая чужое тепло. Потом он распорол жертве живот, вытащил длинные склизкие внутренности, подарок дневным стервятникам, добрался до сочной печени. Он успел отведать печени, когда услышал голоса. Нет, это не его львицы спешили на пиршество, это рычал один из наглецов. Рычал неподалёку, рычал для чужих львиц, не подозревая, что их бесстрашный хозяин всегда начеку.

Рыжегривый оставил две горы нетронутого мяса. Есть дела поважнее. Тяжелой трусцой он направился на голос врага. На этот раз бой будет до смерти.

Но его чаяниям не суждено было сбыться. Убив двух оленей, лев испачкался кровью, и его гордый дух вышел наружу. Запах триумфа далеко разлетался окрест, где бы он ни пробегал. Наглец заблаговременно обнаружил его и предпочёл трусливо отступить. Рыжегривый неторопливо бежал, достоинство не позволяло ему гнаться, подобно презренному волку, но по-другому врага невозможно было настичь. И тогда лев в ярости остановился. Ничтожный противник презирал честные правила. Что тут можно поделать? Рыжегривый вспомнил о горах оставленного мяса и повернул.

И снова судьба смеялась над его планами. Наверное, его ярость дразнила её. Судьба послала медведя.

Огромный шатун, разбуженный теплом ранней весны, конечно же хотел есть. Его изумительный нюх не мог не засечь флюиды оленьей крови. Обезумев от жадности, косолапый шёл напролом к чужой добыче, не думая, что хозяин может вернуться. А хозяин вышел на его следы сзади. И львиная ярость удесятерилась.

Медведь обнаружил преследование в самый последний момент. Он успел обернуться и встал на задние лапы в свою защитную стойку, превратившись в устрашающую громаду. Сделай он это чуть раньше, лев бы мог испугаться. Но теперь льва уже нельзя было остановить. Его тело прыгнуло, и всё происходило мгновенно. Теперь действовало только тело, не спрашивая разрешения у головы. Острые когти передних лап обхватили врага, зубы хотели впиться в шею медведя, тупые когти задних лап надеялись вскрыть бурый живот. Однако медведь могучим ударом своей страшной лапы отбросил льва – у того посыпались искры из глаз, на какой-то миг показалось, будто земля перевернулась. Но гибкий лев всегда падает на ноги. Его голова очнулась и подсказала телу, что первая атака не удалась, теперь медведь победит, потому что умеет хранить свои силы. Льву тяжело было дышать, его дыхание сбилось, а возбуждённое тело неудержимо тряслось. Голова предлагала ему отступить, однако нос вдруг почувствовал обильную кровь на медвежьем животе. Косолапый тоже это почувствовал, опустил морду, чтобы взглянуть, что там случилось с его косматым животом – и в этот момент тело льва взвилось в новом прыжке. Медведь не успел защититься и не устоял на двух лапах, повалился от силы неожиданного удара – и лев нашёл его горло. Медведь стукнул лапой бок льва, но Рыжегривый на этот раз удержался. Теперь его челюсти могла расцепить только смерть, всё равно чья. Медведь ударил ещё раз, но совсем слабо. Потому что первой пришла его смерть. И он смирился.

Рыжегривый долго не мог поверить в победу. До треска сжав зубы, очумело прислушивался, как замирают биения медвежьей воли. И когда они совсем замерли, угомонились, застыли – и тогда он не разжимал клыков. Будто уснул. Но это уснула его буйная ярость. Наконец и она обессилела, наконец, лев ничего уже не хотел. Только лежать и наслаждаться тёплым покоем.

А потом, належавшись, он стал поедать медвежье мясо. Очень вкусное у медведя мясо, хотя редко случается льву отведать такого. Но теперь он мог пировать вовсю. Ничто его не тревожило. Ни весна, ни далёкие наглецы. Хотя… Наглецы всё же тревожили. Едва уловимый запах одного наглеца добрался снова до Рыжегривого – и даже этого оказалось достаточно. Он тут же поднялся на лапы и стал принюхиваться. У него не было ни малейших сомнений, он будет драться, он победит, надо только определить направление запаха.

Рыжегривый двинулся на запах. Молча он шёл. Неторопливо. Достойно. Кажется, правильно шёл. Запах усиливался. Но никого не было видно. Противник, похоже, прятался, где-то готовил засаду, но Рыжегривый был готов ко всему. Его намерение непреклонно. Если только настигнет – убьёт. Как убил двух оленей. Как убил медведя. Но никого не было. Один только запах. А потом вдруг появился странный раненый волк. Совсем близко откуда-то появился. Нагло прихрамывал перед самым носом, изгалялся. Лев устало зарычал, но волк словно не слышал его. Волк, тщедушная серая тварь, бросал ему вызов!

Лев давит волков, как человек давит вшей, если волки, конечно, не в стае. Когда волки в стае, тогда, наоборот, они грызут льва, как бы он ни крушил им хребты. Но сейчас явно было львиное время, одинокий волк даже ранен, заметно прихрамывал – и у льва закапали свежие слюни от предвкушения теперь уже волчьей крови. К тому же Рыжегривый обнаружил, что этот волк пахнет не по-своему, он пахнет… львом-наглецом! Этот волк выкатался в помёте льва-наглеца, как сами львы часто катаются в помёте мамонтов. Волк явственно пах львом-врагом, и это удесятеряло ярость Рыжегривого. Ненависть к противнику-льву и ненависть к волку слились в одну громадную ненависть – и ходу назад никак не было.

Лев грозно зарычал и бросился на ошалелого недоумка. Уродам не место в степи! Но урод проявил внезапную прыть и сумел увернуться. Лев сделал новый прыжок – и опять мимо. Однако ярость льва только усилилась ещё больше. Негодующе зарычав, он вновь решительно ринулся за прихрамывающим волком что было сил – но тот столь же быстро пустился наутёк.

Рыжегривый гнался и гнался, несколько раз его длинная лапа касалась волчьего хвоста – оставалось сделать одно ничтожное усилие, лев делал его – и происходило невообразимое. Его когти вырывали клок серой шерсти, а волк опять ускользал, словно призрак. Лев бесился, он совсем потерял голову, покрылся позором, гоняясь за такой тварью, но неизрасходованная ярость душила его. Не мог он вернуться, не отпив волчьей крови. Откуда только брались его силы. Никогда ещё он так долго не бегал. Никогда. А теперь бежал и бежал. Будто это было последнее его дело, будто только от этого зависела вся его жизнь на земле. Будто свою жизнь спасал, а не жаждал чужой.

Однако выдохся лев. Не гиена он, чтобы долго гоняться. Быстро и коротко действует. А тут коротко не получилось. Рыжегривый остановился и, тяжело дыша, смотрел на наглеца, до которого было всего-то пару прыжков, но не прыгалось больше лапам. Львиным лапам не прыгалось, а волк повернулся спиной и стал задними лапами вырывать траву в сторону льва. Это презрительный жест, словно он вытирал ноги, обо льва вытирал ноги – и льву пришлось всё-таки прыгнуть. И ещё раз. Но наглец прыгнул ловчее, опять ускользнул, и что льву оставалось… Побежал следом, опять побежал. Всё ещё чаял догнать.

И всё же ему пришлось отступить. Волк заманил его почти до оврага на краю владений, давно уже занялся рассвет, лев позабыл обо всех своих делах – но сколько же можно гоняться! Лев не такой легконогий. Всё равно он поймает мерзкую тварь, но в другой раз. Его ждёт поверженный медведь, он ещё не наелся вдоволь сытного мяса.

Рыжегривый повернул. Не волновал его больше безумный. Не хотел он замечать эту шавку. Совсем не хотел, хватит, но… но всему есть пределы! Шавка цапнула его за ногу сзади, его, хозяина степи, убившего огромного медведя!