Первостепь

– Разве Режущий Бивень не видел небесного ведуна…

– Видел, – соглашается Режущий Бивень. Что дальше? Еохор пытается глянуть ему в глаза, но Режущий Бивень потупился, разглядывает дыру в циновке.

– С кем Режущий Бивень давеча разговаривал возле чума? – резко спрашивает шаман, и охотник вздрагивает. А потом, неожиданно для себя, наконец смотрит прямо в глаза допросчику:

– С тем, кого шаман не отправил. Медлит!

Еохор не ожидал нападения. Вдруг сам прячет глаза от охотника:

– Шаман ведь болеет сейчас. Не может отправить. Придётся остерегаться Режущему Бивню. Мимолётная слабость прошла, и шаман опять поднимает глаза. Взгляды встречаются.

– Когда охотник кричал, то порушил защитные сферы. Он пил твою силу.

«Самому ведомо», – хочет ответить Режущий Бивень. Но всё же сдерживается. Может, шаман выскажет что-нибудь дельное, что ему пригодится. Но Еохор уже встаёт и поспешно откланивается. Говорит напоследок: «Пей целебную воду. Не повредит». И, покряхтывая, уходит.

Наверное, он прав. Режущий Бивень берёт в руки длинный округлый туес и тоже выходит.

Солнце ещё только начало свой подъём, но сразу чувствуется тепло. От людских чумов разбегаются длинные тени. Режущий Бивень прихрамывает. Забыл сказать шаману про ногу. Недосуг оказалось. Теперь идти к знахарке ему тоже не хочется. Незачем понапрасну пугать людей чёрным лицом. Пройдёт само. Уже легче.

Путь к источнику пролегает мимо покинутых жилищ клана Быка, и от голых жердяных остовов тени совсем другие. Длинные-длинные линии, сходящиеся вдалеке. Люди из клана Быка не вернулись осенью в Зимнее стойбище. Ушли чересчур далеко вслед за зубрами. Они любят кочевать. Вольные, как ветер. Наверное, скоро вовсе отделятся. Как и люди Сазаньего клана, давно уже напрочь осевшие на Главном притоке. Рыбаки недолюбливают охоту на крупную дичь. Зато лучше всех ставят силки на мелкую живность. Им обычно достаточно рыбы, раков, лягушек. Ещё они добывают мёд и птичьи яйца. Они приходят на праздники. Изредка приходят также в гости, когда дела у них хороши, приносят рыбу. И к Сазанам ходят в гости в ответ. Дарят мясо и шкуры. Но не Режущий Бивень. Он ведь Медведь. А медведи всегда одиночки. Сильные, грубоватые и ни от кого не зависимые. Косматый медведь.

Девочка Маковый Лепесток поджидает его у родника. Бесстрашная девочка улыбается непревзойдённой румяной улыбкой над его смешной головой, лысой и чёрной. Да, на нём знак покаяния и приятия, но он тоже не в силах сдержать улыбки, хотя на душе скребут кошки. Девочка смело приветствует его. Он молча кивает в ответ.

Она ждёт, когда он первым заговорит, а он опустил туес в ямку с водой, чисто женское дело, наверное, ему неловко, он сам не знает, что с ним творится. Но сказать ему нечего. Девочка несогласна молчать. Её туес полон, но она неожиданно выливает его обратно, выронив из рук, и, всплеснув ладошками, заливисто хохочет:

– Какое несчастье! Маковый Лепесток становится в очередь за охотником.

Теперь Режущий Бивень не в силах молчать:

– Ну, становись, – соглашается он. Раз она не боится набирать воду после него… Боится ли она чего-нибудь вообще? Хорошая будет жена для кого-то…

Девочка перестала смеяться, однако глаза её полны любовью, глаза как весеннее солнце, такие же нежные и…

– Маковый Лепесток принесла жертвы своему дяде. Режущий Бивень ведь знает его. Маковый Лепесток просила, чтобы он не оставил охотника, чтобы помог.

Как стремительно меркнет весеннее солнце. Режущий Бивень тоже выпустил туес. Его зрение помрачилось, стало чернее лица. «Т упросила Большеглазого Сыча? Дурёха!» – он едва не кричит, едва-едва, но уста не разъялись. Нельзя называть запретных имён. Не может охотник орать на девочку. Что она понимает, глупая, что может она понимать?! Но ведь теперь между ними вдова, ведь он дал клятву на небе, немыслимо отказаться, даже подумать нельзя, невообразимо, немыслимо!

Он подхватывает туес, в котором воды лишь на дне.

– Пускай Маковый Лепесток не попадается больше на глаза Режущему Бивню! Пускай забудет о нём! Забудет навсегда!

Прочь, скорее прочь, большими шагами. Пусть плачет девочка. Пока ещё можно ей плакать. Потом будет поздно. Останки Сазаньих жилищ, голые жерди Бычьего клана. Голая жизнь. Как запутался он в этой жизни. Как выпутаться?

Он выливает всю принесенную воду в проклеенную берестой корзину, затем рьяно дует на еле тлеющий с ночи камелёк. Тучка пепла от чрезмерного дутья попадает в глаза и вызывает нечаянную слезу. Он протирает глаза – и в его голове кое-что проясняется. В очаге зашуршали скудные язычки пламени, Режущий Бивень накладывает сухих щепочек, а затем, когда огонь по-настоящему разгорается, высыпает голодному пламени всё содержимое шаманского узелка. А потом и сам узелок падает следом, исчезая в огне. Так будет лучше. И если ещё и шаман объявляет ему войну – что ж, он готов. Хорошо, что дух-хранитель не оставил его в одиночестве. Хорошо, что заставил Еохора оговориться. Признаться, что болен. Как может больной принести целебные травы? Больной может лишь поделиться болезнью, но Режущий Бивень не хочет отнимать себе чужую болезнь. Совершенно не хочет.

Он берёт с собой Лук и стрелы, выходит из чума. На сей раз его путь лежит прямиком в степь, но не успев сделать и нескольких шагов, охотник резко останавливается.

Из земли пробились дружные зелёные ростки ржи. Чёрная Ива на этом месте всегда толкла зёрна. Рожь проросла как память о ней. Режущий Бивень возвращается обратно и хватает корзину с водой, чтобы полить проросшие растения. Никогда он не станет топтать это место. Пусть Чёрная Ива почаще приходит полюбоваться на плоды своих рук. А его уже здесь не будет. Их всех здесь не будет. Уйдут. Как Сазаны и Быки.

Теперь он не может идти в степь тем же путём, раз он возвращался. Теперь он выбирает другое направление. В сторону реки.

На реке многие удят рыбу. Опробывают новые лодки. Почему-то охотники принялись делать лодки в последние дни. Многие, но не Режущий Бивень. Нет ему дела до рыбаков. Он идёт вдоль реки. Просто зачем-то идёт. Перебирая глазами деревья на берегу.

В кроне могучего тополя давно уже свили гнездо белохвостые орланы. Этой зимой они даже не улетали, знали заранее, что река не замёрзнет. Оба орлана охотятся над водой, а тучи неряшливых воробьёв шмыгают снизу под их жилищем. Пристраивают своё стойбище. Вот вернулся орлан с большим окунем в когтях, тяжёло хлопает крыльями перед мягкой посадкой. Воробьи почтительно угомонились, покуда орлан завис над гнездом, но как только уселся – тут же обратно посыпался яростный гвалт с голых ветвей.

У кромки воды победно стрекочет начавший рыжеть горностай. Задавил водяную крысу и теперь наверняка заселится в её же нору. Горностаи не любят рыть сами. Это истинные охотники, хотя и ростом не вышли. Выше, на зелёной поляне среди кустов начали Танец любви серые журавли. С протяжными криками прыгают высоко вверх на упругих ногах, обнимают крыльями воздух, ласкают длинными клювами небо. Клянутся друг другу и всем остальным. Безупречная красота в их осанке, в прыжках. Призывают в свидетели солнце, изливают кипящую силу. Отдают щедро радостный пыл. Делятся. Но не с Режущим Бивнем. Не может он взять. Не мог взять болезнь, не может взять радость и красоту. Торопится дальше. Дальше, дальше и дальше. Вдоль блестящей реки по песчаному берегу. Мимо солнечных зовов.

Он заметил нужное дерево. Молодой крепкий вяз. Его имя Гудящий Крепыш. На его ветке приятно воркует кольчатая горлица. Режущий Бивень не хочет вспугивать птицу, приближается осторожно, но его беспокойство излишне. Горлица вовсе его не боится. Птицы не доверяют только мальчишкам. Если же они видят, что охотник не намерен охотиться, то иногда позволяют даже взять себя в руки.

Режущий Бивень вполголоса приветствует дерево, испросив разрешения, садится под ним и прислоняется спиной к гудящему весенними соками плотному стволу. Над ним раздаётся призывное «гур-гур», голубок подзывает голубку, на охотника не обратил никакого внимания. И он тоже не обращает внимания на воркованье, отстраняется ото всех звуков, ото всех запахов и от солнечной неги. Его спина ощущает, как гудят соки, как восходит вверх сила земли, и его сила также стремится туда. Его воркование будет иным.