Первостепь
Шрифт:
И вдруг тявкнуло рядом что-то знакомое, так близко – и львица тут же шагнула туда.
Её Детёныш, будущий лев, сумел выжить. Маленькие глазёнки испуганно бегали и шарахнулись в сторону даже от матери – львёнок снова прижался к земле, несмышлёныш, но мать уже стала с ним рядом и вновь могла защитить. Ото всех защитить. Без разбора.
Ото всех.
И он вспомнил её, лизнул в мокрый нос; она тоже лизнула его, потом облизала всего. Весь его страх нужно было ей вылизать, весь оставшийся страх. Она с радостью делала это, с огромной радостью. С радостью огромнее быка. Огромнее всего.
И опять солнце выпласталось из-за облаков. Вновь где-то там пели птицы. Вновь стрекотали кузнечики.
****
Ледяная пустыня кроваво сверкает под низким западающим солнцем мириадами маленьких
Большущий бурый медведь разгребает снег мохнатой лапой и собирает своей страшной пастью траву. Маленькой травке снится покой – и теперь она обретёт этот покой в животе у медведя.
Самому лоснящемуся от жира косолапому тоже хочется спать. Глаза его уже мутные, избегают смотреть на стелящееся над снегами красное солнце, ищут, где спрятаться. Наелся медведь. На всю зиму наелся. Уходит.
Вслед за медведем на снегу появляются волосатые люди. Они невысокого роста, но могучи в плечах, у них длинные мощные руки и короткие крепкие ноги. Головы тоже у них необычные: небольшие глаза глубоко вдавлены, лоб просторный, покатый, скулы широкие, прямо медвежьи, нос мясистый. Крепко сбитая голова выглядит слишком большой, и кажется, будто она растёт сразу из плеч, из-за неё почти не видно шеи. Трудно схватить за горло волосатого человека. Трудно пробить его голову даже хорошей мамонтовой дубиной. Крепкие люди. Несокрушимые. И животы у них тоже могучие. Много жира они накопили на долгую зиму.
Волосатые люди собирают ту же траву, что не успел доесть медведь. Они тщательно срывают каждую пожухлую травинку, набирают по полной жмене и пихают в грубые меховые сумки, висящие на их голых плечах. Ловко работают волосатые люди, проворно.
А медведь уже добрался до своей пещеры. Последний раз встал перед входом, поднялся на задние лапы, оглядывает свысока заснеженную равнину, глядит вперёд, по солнцу. Огромный зверь. Устрашающий. Даже горб у него на спине вздулся, как у сытого мамонта. Спать теперь будет медведь. Долго спать. Покуда не кончатся зимние бури, покуда высокое новое солнце не явится там, куда он сейчас вглядывается. Но уже перестал вглядываться. Опустился, пыхнул, тяжело развернулся, пригнул морду к земле и вошёл в своё логово. Больше не видно медведя.
Но волосатые люди крадутся к медвежьей пещере. В их руках дубины из мамонтовых костей, и только у одного из них, у самого последнего, тяжёлое копьё. Нельзя колоть медведя копьём и проливать попусту драгоценную кровь, не тот это зверь. А предпоследний в веренице волосатых людей вообще без оружия. Этот взвалил на свои плечи чашу из черепа мамонта, с ней пригибается, тоже крадётся след в след, как и все.
Волосатые люди уже совсем рядом с пещерой, окружили вход, спрятались пока за камнями. Предпоследний поставил на снег тяжёлую чашу, заботливо отёр рукой. Этот выглядит иначе, чем другие охотники. Его волосы рыжие, красноватые, как закатное солнце, а на груди они вообще будто выщипаны – на том месте во всю грудь вытатуирован точно такой же медведь, какой уже видит сладкие сны в своей тёплой пещере. Братья они, человек и медведь. Брат-человек заползает в пещеру, разведывает, потом появляется обратно и делает знак рукой остальным. Люди с дубинами поднимаются, мажут виски и подмышки медвежьим помётом, который только что подобрали, потом осторожно идут. Ступают как рыси, бесшумно.
Медведь спит и не чует, как младенец, свернулся, лапа под головой, будто сосёт. Разом взметнулись дубины первых охотников – и все сразу ударили. Очень сильные люди, могучие – так ударили, что не проснулся медведь, не взревел. Только тюкнула плоть – и конец.
Отложили в сторону дубины. Тащат наружу медведя за лапы, за голову, как муравьи облепили. Сильные люди, могучие. Затащили на камень бесчувственного, хотя тот размером не меньше быка. Снова взяли дубины, друг за другом стали вокруг камня змеёй, левую руку каждый возложил на плечо предстоящему, в пляс пошли, притопывают, и дубины взмахивают, разом, все как одна. Брат-человек поднёс к камню чашу, поставил. Брат-человек берёт нож, что болтался на поясе, режет горло распластанному на камне медведю. Дёрнулась голова в последний раз – и затихла. Отлетела душа,из разреза ручьём брызнула кровь, полилась алыми струями в чашу. Много крови у медведя, долго вся вытекает. Брат-человек бормочет заклинания, помогает ей течь.
Вот и вся медвежья кровь вытекла. Кончился пляс. Стащили обратно тело на снег, брат-человек теперь разрезает живот, достаёт печень, поднимает над головой, чтоб все видели, потом кладёт на камень.
Остальные волосатые люди тоже пришли: женщины, старики, дети – все тут. Разводят костёр из принесенных хворостинок, режут мясо медведя. Начинается пир. Быстро жарится мясо. Вот уже все едят. Только брат-человек не прикасается к еде. Этот колдует над чашей с кровью: сыплет туда порошок из сонной травы, длинной костью помешивает.
Готово теперь сонное снадобье. Волосатые люди подходят один за другим и, нагибаясь, пьют из чаши. Детям и женщинам брат-человек подаёт вдобавок сырую печень – пусть откусят, сколько могут. Съели всё, выпили.
Теперь люди сами заходят в пещеру, заносят туда оружие и весь нехитрый скарб. Глаза у людей быстро становятся сонными, смотрят куда-то под лоб, закатываются. Люди ложатся на шкуры вповалку, подгибают ноги под себя, как младенцы в утробе – и засыпают. До новой весны засыпают. Вместо медведя. А брат-человек и самые крепкие из мужчин ещё не легли. Они подкатывают два больших камня и напрочь затворяют вход. Даже лисица теперь не пролезет, разве что в самом верху узкий лаз ей остался, как дымовое отверстие. Но туда не долезет она, высоко. Не запрыгнет. Всё. И последние волосатые люди ложатся. Все засыпают. До новой весны.
Хорошо спят волосатые люди. Их широкие тёмные лица будто сияют во тьме. Хороший им видится сон. Где они вместе на новых угодьях, где много-премного зелёной травы, деревья, цветы, нарядные бабочки, птицы, олени – все там. Все как один, кто им нужен. Им хорошо.
А по снежной равнине теперь бредут другие. Высокие, стройные, с копьями в руках. Их безволосые тела укутаны тёплыми шкурами, но всё равно они зябнут. Их животы впалые. Их бледные лица вытянуты, будто ищут чего-то; их узкие, не способные глубоко нюхать носы покраснели от холода. Нет покоя этим людям. Нет приюта этим людям. Донимает их стужа. Им нечем кормить своих жён и детей. Умирают их дети и жёны. Скоро умрут. А потом они сами вослед.
Но один из них не такой. Старый уже, с круглым дряблым лицом, испещрённым морщинами. Этот не несёт с собой копья. Этот что-то почуял. Пристально вглядывается в одну и ту же сторону. Подозвал двух разведчиков и туда показал. Где как раз крепко спят в затворённой пещере волосатые люди.
Теперь уже одетые в шкуры крадутся туда же, куда раньше крались волосатые. Старик идёт последним, не пригибаясь, медленно ноги переставляет, а охотники уже далеко впереди. Вышли прямо к пещере. Правильно указал им старик. Теперь поджидают его.
Но поспел и старик. Совещаются. На лицах охотников возбуждение, даже ярость. Видно, что-то не то говорит им старик. Другого хотят. «Какой запрет? – возражает молодой охотник. – Они не люди. Они спят, как медведи. А мы не спим. Мы убиваем медведей! И мы их едим. Чтобы жить нам самим, нашим жёнам и детям. Они не люди. У них общие жёны на всех. Как у зверей. Они не делают лодок, как мы. Они спят!». «Разве так Он сказал?» – не согласен старик, не сдаётся. Но в одиночестве тот. Один против всех. «Так сказал Резвый Олень, лучший воин! Или кто-то хочет оспорить? Пусть выйдет!» Никто не выходит. Попятился старик. Все слушают молодого. Этот приказывает осторожно отвалить камни. «А потом бейте всех, – говорит. – Женщин тоже. Очень сильные женщины у волосатых людей. Детей только сразу не убивайте. Потом. Когда этих съедим».