Первые уроки

– Хватит, хватит, – обрываю мягко. – Я поняла. Мага, она тебе родной человек, мне этого достаточно, чтобы перетерпеть её шалости. Но я не хочу провоцировать её на что-то ещё своим дальнейшим присутствием. Давай вернёмся в Тардисбург вместе?

Он вдруг строит преувеличенно озабоченную физиономию и оглядывается на часы.

– Ого! Почти восемь, а я обещал девочкам проводить их в гимназию! Звезда моя, прямо сейчас вместе уйти не получится. Тебе нужно время одеться, собраться, а мне пора бежать прямо сейчас. Сделаем так: вернусь к обеду, доктор отчитается о твоём здоровье и выдаст вердикт, можно ли тебе из здешнего тепла шагнуть сразу в снежный Тардисбург.

Молча закатываю глаза. Мой суженый в своём репертуаре, спорить бесполезно. Да я и не собираюсь. Дверца в портал – вон она, под боком, припечёт – шмыгну, никого не спрашиваясь. Но хочется ему заботиться обо мне – кто я такая, чтобы не позволить?

– И потом, тебе совершенно нечего надеть, – вдруг хитро добавляет он. – Дорогуша недавно сокрушался: мол, хозяйка совсем пустоголовая, зима нагрянула, а у неё даже шубы порядочной нет!

– Не мог он так сказать! – возмущаюсь я немедленно. – Он очень тактичен!

– Не сказал, но намекнул.

Мага спрыгивает с высокой кровати.

– Значит, договорились, что сперва ты дождёшься от меня сигнала, что шуба готова. И только тогда – домой. Я же тебя знаю: не успеешь вернуться, как побежишь на улицу, снегом любоваться…

***

К тому, что мой суженый в последнее время является и исчезает, как ясное солнышко, я уже притерпелась. В конце концов, уже хорошо, что он появился, наконец, в моей жизни после долгого небытия; что мы не просто притерпелись друг к другу, а поняли: врозь нам больше никак нельзя, невозможно, не выживем… И понятие «вместе» стало восприниматься несколько иначе, чем раньше. Вместе можно быть, даже будучи разделёнными, но ощущая притяжение своей половинки через время и расстояние. Всегда.

Когда он, целуя меня на прощанье, советует доспать, неопределённо киваю в ответ, но после его ухода выкарабкиваюсь из постели и перехожу в соседнюю спальню, свою. Не люблю быть в Магиной кровати без него. Как-то пусто. Да и спать уже не хочется, я же пташка ранняя, чистопородный «жаворонок».

К тому же, есть одно небольшое обстоятельство, которое в обычные дни не особо меня заботит, а вот сегодня… Я жду прихода горничной.

Согласно заведённому распорядку, она появляется в моей спальне каждое утро, в восемь часов по будням и в десять по выходным. Это подстроенное под мой личный ритм расписание; я сама определилась с часами её прихода, когда мне мягко намекнули, что благородной донне без горничной ну никак невозможно, моветон, видите ли. Может, и не нужна она вам сейчас, дорогая донна, так понадобится позже. Вспомнив, каково мне когда-то приходилось изощряться, одеваясь, а особенно обуваясь на последних месяцах первой беременности, я подумала – и согласилась. В конце концов, я обеспечиваю девушку работой и жалованьем, это само по себе доброе дело. Особо она не надрывается, зато теперь у меня под рукой неиссякаемый источник свежих новостей. Правда, не всегда я до них охоча. Но сегодня просто жажду узнать, о чём судачат в замке.

Милая девушка Лусия, с готовностью откликающаяся на «просто Люсеньку», легка на помине. Традиционно постучавшись, влетает в комнату этаким вихрем в нежно-сиреневом платье, белоснежном накрахмаленном переднике с уймой кармашков и огромным бантом на… в общем, немного ниже спины (такой амортизатор для несдержанных поклонников девичьей красоты). Поболтать она большая охотница, но обладает удивительным чутьём и всегда угадывает, насколько её трескотня уместна. Даже молчание моё верно считывает. И сейчас, пожелав доброго утра и распахнув окно, интересуется, что именно донна хочет надеть – на тот случай, если мне действительно понадобится её помощь, а то ведь я иногда выуживаю что-нибудь попроще, без шнуровок и пуговиц на спине, и тогда предпочитаю справляться сама. Затем, нырнув в гардероб, подбирает к платью аксессуары и, наконец, появляется с целым ворохом нижних юбок, кружевных воротников, пелерин, поясов и, самое главное, новостей.

– Ах, мы за вас так волновались, донна, так волновались! Вот, думаем, кто-то и стыд, и страх потерял – вредить невестке самого Главы, да ещё и обережнице! Алонсо вчера даже расстроился: чуть было не пересолил цыплят, еле спас обед, да только никто всё равно к столу не пришёл, с этими-то разбирательствами. А дон Бастиан разрешил нам в щёлочку потихоньку подглядывать, мы всё-всё видели и слышали, что в судном зале творилось. Сам дон Теймур, говорят, не возражал и не стал ничего заглушать: у меня, сказал, от своего народа секретов нет, пусть все видят: справедливость одна на всех. Ох уж, справедливость, это точно! Даже от своей драгоценной Белль наказания не отвёл, а ведь мы так и думали, что это она нашкодила!

– Люся! – говорю строго.

– Что вы, что вы, донна, я к ней завсегда очень почтительна, своё место знаю. Так, ляпну иногда не от большого ума. Так ведь и она всё-таки…

– Люся!

– Молчу-молчу, донна!

Под её умелыми ручками сами собой расправляются две нижних и одна пышная верхняя юбка на платье, споро застёгиваются крошечные жемчужные пуговки, укладываются в причёску волосы – казалось бы, длинной чуть ниже плеч, а такое впечатление, что настоящая львиная грива. Отдельные пряди Лусия закрепляет крохотными шпильками с искрящимися на свету каплями росинок-бриллиантов. Мимоходом замечает футляр со злосчастными шляпными булавками, оставленный на туалетном столике.

– Ох, мне теперь на эти финтифлюшки острые и глядеть-то боязно! Хотя вчера, пока вы почивать изволили, дон Маркос самолично все их просмотрел, не заговорены ли? И шкатулку вашу с драгоценностями проверил, и даже наряды. Кто их знает, злодеев неизвестных, что ещё они удумают. И не страшно вам, донна?..

– Люся! – отмахиваюсь. – Не говори ерунды. Ну, не любит… не слишком любит меня свекровь; зато все остальные хорошо относятся. Чего мне бояться-то, дома, в сущности?

Тут я немножечко кривлю душой: всё же в Эль Торресе я больше чувствую себя гостьей, чем «своей». Но гостьей действительно дорогой и уважаемой. Горничная с готовностью подхватывает:

– И то сказать: вон как на вас с донной Элизабет все не надышатся! Да ведь и в городе вас уважают, сердечно кланяются; мы-то, простые люди, всё видим. А вот как теперь сама донна Мирабель появится в Террасе – вот уж не знаю. И соберёт ли она в эту пятницу суаре … Да что там суаре! Ой, забыла главное сказать! Не будет именин-то! Только для донны Софьи праздник устроят, а для донны Мирабель – нет, нетушки!

Вот это новость! Я аж в кресле подпрыгиваю и едва не обжигаюсь о щипцы для завивки.

– А что так? Неужели дон Теймур её всё-таки наказал?

Лусия многозначительно хмыкает. Наводит плойкой последний штрих на моих волосах, закусив губу – дело-то серьёзное, с её причёской мне весь день на людях ходить! Одобрительно кивает, довольная результатом.

– Да вот как сказать, донна… С одной стороны, гостям приглашения разосланы, многие аж с другого конца страны приедут; не вертать ж их назад! А с другой – наша распрекрасная донна сама себя наказала. Не то, чтобы хозяин отменил ей праздник, но только она сама теперь никому на глаза не хочет показываться.

Заговорщически понижает голос:

– Ох, и роспись у неё на щеке, ох и роспись! Чисто паучище заткал! Не на пол-лица, конечно, как у донн Иглесиас, а аккуратно так, ровнёхонько скулу и часть щеки накрыло. Вот с самого утра и вертится красота наша неописуемая перед зеркалами; говорят, уже три штуки со злости разбила. И сводить пыталась метку эту, и запудривать, и румяна накладывать; а всё одно проступает через все замазки, хоть ты тресни! Да лиха беда начало: от своих притираний донна уж пятнами пошла!