Первый день вечности

Уже утром на пороге моего номера стоял улыбающийся Сева с букетом роз. Он стучал очень громко, рассчитывая перебудить весь этаж. Его лицо было как раз напротив камеры внутреннего слежения. Когда я открыла, он заключил меня в медвежьи объятия и поцеловал в губы. Очень коротко, почти по-дружески, за что я была ему благодарна.

Когда мы оказались в комнате, друг моего парня тут же отпустил меня, и я вздохнула с облегчением. Слишком уж сильные у него руки. Я даже немного испугалась, что Сева просто раздавит меня.

– Собирайся, – приказал Басаргин. – Я провожу тебя на съемочную площадку и попрошусь посмотреть на процесс. Фотограф – мой давний знакомый. Он не откажет. Зато при случае подтвердит, что между нами что-то есть.

– Неужели это так важно, встречается Женя с совершеннолетней девушкой или нет! Мы же, в конце концов, не в Америке живем. У нас все проще, личная жизнь не мешает строить карьеру, даже если она скандальная. И, вообще, какой скандал? Я не Моника Левински, а он не Билл Клинтон, и мне уже не пятнадцать – быть со мной не противозаконно. Вон Настькиному парню двадцать три, и что-то я не припомню, чтобы у него были хоть какие-то проблемы. А они ведь… – Я не договорила, почувствовав неловкость. Обсуждать интимную жизнь подруги с Севой в мои планы не входило. Закрыв лицо руками, я упала в кресло, не уверенная в том, что смогу пошевелиться. Я не спала всю ночь, убеждая себя, что все будет хорошо и Женя не бросит меня из-за этой дурацкой шумихи.

– Дело не в законах, – принялся объяснять Сева, присаживаясь рядом. – Если бы Женя, как и парень твоей Насти, был простым, никому не известным офисным клерком или, например, фотографом, – Басаргин ткнул огромным пальцем себя в грудь, – то эта несчастная разница в возрасте осталась бы вашим личным делом. Но он занимается тем, что устраивает людям неприятности, причем крупные. У него очень много врагов, и врагов опасных. Малейший промах, и они прижмут Измайлова к ногтю, причем за то, на что не обратили бы внимания в другой ситуации. Их ищейки начнут копать, а потом станут интерпретировать факты по своему усмотрению, выворачивать наизнанку самые невинные вещи. Поднимется шумиха. На его репутации появится пятно. Никто уже не будет верить его разоблачениям. А Женя… Он не переживет, если ему придется бросить все это, заняться светской хроникой или, вообще, забыть о журналистике. Такой уж он человек – хочет торжества справедливости. Свою работу он любит почти так же сильно, как тебя.

– Думаешь, он правда любит меня? – с сомнением уточнила я. Что-то я окончательно раскисла.

– Уверен. У нас нет друг от друга тайн, так что могу поклясться в своих словах. Никогда и ни к кому Женя не относился так, как к тебе.

– Я давно хотела спросить, он… у него… – Я замялась, не зная, как подступиться к интересующей меня теме. Мне не давала покоя личная жизнь моего избранника до нашего знакомства. Как и любая женщина, я стремилась знать малейшие детали его прошлого, но всегда боялась задать прямой вопрос. – Были ли у Жени серьезные отношения раньше? – на одном дыхание выпалила я.

– Один раз, – тут же ответил Сева. Видимо, ничего странного или неприличного в моем любопытстве он не нашел. – Это было курсе на втором, если не ошибаюсь. Ее звали Ольга, она училась вместе с ним и была дочкой одного видного деятеля, которого пристрелили через пару лет после их романа. Они встречались два с половиной года. А потом она захотела замуж. Женя был не готов к столь ответственному шагу. – Сева пожал плечами.

– Что же произошло дальше? – не выдержала я затянувшейся паузы.

– Да ничего. Оля нашла парня посговорчивее и выскочила за него буквально за несколько месяцев. Сейчас у них уже есть ребенок. Короче, до Жени ей нет никакого дела, хотя они остались друзьями и созваниваются на Новый год и дни рождения.

– Ясно. А она… была красивая? – почему-то ответ мне казался очень важным.

– Обычная, я бы сказал. Не уродина, конечно, но до тебя, Котенок, ей было далеко.

– Я не котенок, – привычно огрызнулась я. Мне страшно не нравилось, когда Сева так меня называл. Причину я даже не могла объяснить. Просто слово раздражало. – Когда вырастешь, станешь кошкой, – улыбнулся Басаргин, потрепав меня по макушке.

– Я тебя ненавижу, Тигр, – это прозвище я дала Севе в отместку, но ему, как ни странно, оно понравилось. Конечно, тигр ведь не котенок. Я бы, наверное, тоже не была против.

– Ладно, собирайся, а то мы уже опаздываем.

Последующие четыре дня мы с Севой всюду ходили вместе. Откровенно нарывались на сплетни и делали умильно-удивленные рожицы, если нас кто-то заставал в самых интересных местах. Что нафантазировали ребята из съемочной группы, мне даже представить было страшно. Но ни один из них даже отдаленно не приблизился к истине.

В Москву Сева полетел тем же рейсом, что и я. Он сел рядом со мной, отодвинув моего провожатого аж в соседний ряд, и всю дорогу держал за руку. Мне это не нравилось. Я ощущала себя предательницей, хотя понимала, что Женя сам просил об этом.

Мое терпение подверглось серьезному испытанию, когда мы вышли за пределы Шереметьево и, увлекаемые толпой, направились к стоянке такси. Нам навстречу вылетел папарацци. Откуда он взялся, я не заметила. Тигр, как и положено, отреагировал быстрее котенка и ровно за миг до того, как камера нашего преследователя щелкнула затвором, впился в мои губы требовательным поцелуем. От его медвежьих объятий я буквально задохнулась. Рука сама потянулась вверх – то ли оттолкнуть от себя Севу, то ли дать пощечину. Мой жест был истолкован неверно: он лишь схватил меня за пальцы и с силой сжал их. Было больно… И, как ни странно, приятно. Хотя в последнем я вряд ли решилась бы признаться даже самой себе.

– Что ты делаешь? – прошипела я, когда хватка стальных рук немного ослабла, а лицо моего друга отстранилось на приличное расстояние. Я все еще не могла восстановить дыхание, нервная дрожь пробегала по телу, заливая щеки краской. Никого с камерой рядом с нами уже не было.

– Садись в машину.

Сева приоткрыл передо мной дверь своего «БМВ». Я неуклюже плюхнулась на переднее сидение и, не потрудившись пристегнуть ремень безопасности, откинулась на спинку. Мне хотелось плакать, перед глазами стоял туман.

– Зачем? – не унималась я, старательно глядя в окно.

– Затем, – отрезал Сева, резко выруливая со стоянки. Судя по всему, извиняться он и не думал. – Надо, чтобы наш маскарад смотрелся достоверно, особенно для тех, кто в этом заинтересован. Видела того папарацци? Жене пришлось приложить массу усилий, чтобы он налетел прямо на нас в таком людном месте, как Шереметьево. Было бы не слишком убедительно, если бы мы шли друг от друга за километр.

Я почувствовала себя оскорбленной. Любимый знал о затеваемом спектакле и никак меня не предупредил, хотя только сегодня утром мы разговаривали по телефону. Он сейчас находился в Бостоне и в Москву должен был вернуться не раньше чем через неделю. Сердце ныло, а в голове крутились самые неприятные мысли. Если бы я точно знала, что Женя целует не только меня, я бы, наверное, умерла на месте. А ему все равно!

– Ему это не нравится так же, как и тебе, – словно прочитав мои мысли, сказал Сева. Он положил одну руку мне на плечо. По-дружески, без каких-либо признаков недавней страсти. – Но так надо. Наше фото появится в вечернем выпуске некоторых газет, а светская хроника начнет трепать языками часа через два.

Я молча кивнула и закрыла глаза. Надо было подготовиться к назревавшему скандалу, а главное, к тяжелому разговору с отцом, которому это все наверняка не понравится.

Как я и предполагала, папа рвал и метал. Он видел мои фотографии с Женей, опубликованные несколько дней назад. Читал комментарии некоторых деятелей – врагов моего парня. И когда обнаружил новые снимки в вечернем выпуске любимой газеты, едва не получил инфаркт. Я буквально испугалась за его здоровье, до того покраснело всегда спокойное лицо папы.