Первый дон

Именно Хофре познакомил его с симпатичным молодым человеком, который своим умом и отменными манерами произвел на Чезаре самое благоприятное впечатление.

— Мой брат, кардинал Борджа, герцог Бисельи, Альфонсо Арагонский. Вы не встречались?

Когда Альфонсо протянул руку, Чезаре не удержался от того, чтобы окинуть его взглядом. Атлетическая фигура, классическое лицо, ослепительная улыбка, на него хотелось смотреть, как на прекрасную картину.

— Познакомиться с вами — для меня большая честь, — Альфонсо поклонился. «Голос под стать внешности», — подумал Чезаре.

Крепко пожал руку Альфонсо, и следующие несколько часов молодые люди провели вместе, гуляя по саду. Интеллектом Альфонсо ни в чем не уступал Чезаре, обладал тонким чувством юмора. Они говорили о теологии, философии и, разумеется, политике. Когда пришло время прощаться, Чезаре проникся к Альфонсо самыми теплыми чувствами.

— Я не сомневаюсь, что ты достоин моей сестры, — сказал он. — И уверен, что она будет с тобой счастлива.

Глаза Альфонсо блеснули.

— Я сделаю все, что в моих силах, чтобы так оно и было.

* * *

Чезаре с нетерпением ждал встречи с сестрой в «Серебряном озере». С их последней встречи наедине минули месяцы, и теперь, когда она поправилась после родов, он уже думал о том, как они вновь займутся любовью. Гадал он и о том, что же она хочет ему сказать. За несколько последних недель он не получал весточки ни от отца, ни от Дуарте, и подозревал, что речь пойдет о личном, а не о политике.

На озеро он прибыл раньше нее, какое-то время постоял, любуясь синевой неба, наслаждаясь тишиной и покоем, а уж потом прошел в дом. Принял ванну, переоделся и, наполнив чашу вином, задумался о своей жизни.

Слишком многое случилось за последнее время, и он знал, что его ждет еще более бурное будущее. Он твердо решил, что по возвращении в Рим из Флоренции попросит отца снять с него сан кардинала. Больше не мог выносить этого лицемерия: носить кардинальскую шляпу и жить, как мирянин. Он понимал, что убедить отца — задача архисложная, что и без того натянутые отношения осложнятся еще больше. После смерти Хуана они не стали ближе, наоборот, Александр все явственнее отдалялся от старшего сына.

Чезаре переполняли честолюбие и страсть. Он хотел все познать, испытать, до предела заполнить жизнь впечатлениями, переживаниями, ощущениями. Вот и теперь, когда его сестра вновь собиралась замуж, в нем бушевали противоречивые чувства. Альфонсо ему определенно понравился, он понимал, что для Лукреции это достойная пара, но при этом безумно ревновал. После свадьбы у сестры появлялась возможность рожать детей, которых она будет любить, без стеснения объявлять своими. Он же, кардинал, детей иметь не мог, в крайнем случае, внебрачных, каким был сам. Он пытался успокоиться, выкинуть из головы эти мысли, корил себя за близорукость. Однако раздражение только нарастало. Не желал он, чтобы вся жизнь целиком и полностью определялась только одним, в общем-то случайным фактором: его отцом был Папа Александр.

Сам Папа всегда наслаждался жизнью, искренне радовался тому, что выполняет свой долг перед церковью, спасая все новые и новые человеческие души. Но у Чезаре такой истовой веры не было. Ночи с куртизанками редко приносили ему удовольствие, хотелось большего. Хофре и Санчия вроде бы были счастливы, их полностью устраивала роскошь придворной жизни. Даже его брат Хуан имел все, что хотел: свободу, богатство, высокое положение в обществе, пока не встретил смерть, которую и заслуживал.

К приезду Лукреции настроение у Чезаре испортилось окончательно. Но как только она приникла к его груди, как только он вдохнул запах ее волос, почувствовал теплоту тела, неудовлетворенность жизнью начала таять, как весенний снег. И только чуть отстранив Лукрецию, чтобы взглянуть на ее лицо, он увидел, что сестра плачет.

— В чем дело? Что случилось, любовь моя?

— Папа убил Перотто.

— Перотто мертв? — новость поразила Чезаре. — Я же велел ему прятаться до моего возвращения. — Он глубоко вдохнул, спросил:

— Где его нашли?

Лукреция прижалась к брату.

— В гетто. В таверне. В которой раньше он никогда не бывал.

Чезаре понял, что опоздал, даже если бы и попытался помочь молодому человеку. Они поговорили о широте его души, желании пожертвовать собой ради любви.

— Он был настоящим поэтом, — всхлипнула Лукреция.

— Я завидовал его доброте, — вторил ей Чезаре. — У меня нет уверенности, что я, окажись на его месте, поступил так же, как он, а ведь я люблю тебя.

— На небесах есть справедливость, я в этом уверена, — глаза Лукреции блеснули. — И его смелость будет вознаграждена.

Они побродили по берегу озера, потом долго сидели у камина.

И, наконец, пришли в объятья друг друга. Никогда раньше им не было так хорошо. Они долго лежали, не решаясь нарушить магию тишины. Лукреция заговорила первой:

— Наш ребенок — самый прекрасный младенец на свете, каких мне довелось видеть, — она улыбнулась. — И выглядит он совсем, как…

Чезаре приподнялся на локте, заглянул в синие глаза сестры.

— Как кто? — переспросил он.

Лукреция рассмеялась.

— Совсем как… мы! — засмеялась снова. — Я думаю, мы будем счастливы вместе, даже если он — твой сын, и никогда не сможет быть моим.

— Но мы-то знаем, что он — наш сын, — ответил ей Чезаре. — И это главное!

Лукреция села, запахнулась в шелковый халат, выскользнула из постели. Голос ее стал холоден, как лед.

— Чезаре, ты думаешь, что наш отец — зло?

Чезаре почувствовал пробежавшую по телу дрожь.

— Иногда я не знаю, что есть зло. А у тебя таких сомнений не возникает?

Лукреция посмотрела ему в глаза.

— Не возникает, брат мой. Я сразу вижу зло. Ему от меня не укрыться…

На следующее утро Лукреция уехала в Рим одна. Чезаре пока не решался встретиться с отцом, его переполняли злость и чувство вины. Перотто умер, так что он мог и не спешить с возвращением.

* * *

Переодетый простым крестьянином, Чезаре въехал в ворота Флоренции. Прошло немало времени с тех пор, как он в последний раз побывал в этом городе. Случилось это, когда он учился в университете, с Джованни Медичи.

Как с той поры все изменилось…

Тогда Флоренция была гордой республикой, такой гордой, что запрещала аристократам принимать участие в управлении городом-государством. Но семья Медичи благодаря своим деньгам практически правила Флоренцией, действуя через избранных жителями чиновников.

Медичи щедро делились богатством с теми, кому доверял народ. Особенно окрепло влияние семьи Медичи при Лоренцо Великолепном, отце Джованни.

Для молодого Чезаре Борджа оказалась в новинку жизнь в городе, где народ любил своего правителя. Лоренцо был не только одним из богатейших людей мира, но и едва ли не самым щедрым. Бедным девушкам он давал приданое, чтобы те могли выйти замуж. Художники и скульпторы получали от него деньги и мастерские. Великий Микеланджело в молодости жил во дворце Медичи, где к нему относились, как к сыну.