Первый эйдос

Эссиорх уже не слушал. Оттолкнув Корнелия, он метнулся к дверям. Он несся и чувствовал, что опоздал.

…Где-то в закоулках бытия, в аппендиксе нереализованных его желаний, Тухломоша довольно улыбался проеденными зубками. В склизких теплых помоях, заменявших ему душу, шевелился червячок тщеславия.

Выскочив на улицу, Эссиорх попытался нашарить сознание Дафны, чтобы немедленно переместиться к ней, но увы. Присутствие Даф он улавливал, причем не очень отдаленное, в пределах города, но где – разобраться не мог.

«И надо же было ей лишиться дара! Теперь я слышу ее все хуже и хуже!» – подумал он беспомощно.

Эссиорх попытался нашарить Мефа, но тут результат был совсем нулевым. Если Дафну он ощущал хотя бы смутно, то Меф шухерился и был хорошо экранирован.

– Страж мрака! Нахватался у них привычек! – пробурчал Эссиорх.

– Где страж мрака? Какой? – нетерпеливо спросил кто-то рядом.

Эссиорх повернул голову. Опять Корнелий! О, небо! Сумеет ли он когда-нибудь отвязаться от этого неудачника? Раньше Эссиорху казалось, что самый бестолковый и несерьезный хранитель он сам, однако теперь у него появился сильнейший конкурент.

– Исчезни! – сказал он.

Корнелий понимающе кивнул.

– Когда человеку плохо, он кусает того, кто рядом. Даже если этот кто-то желает ему помочь. Выходит, долг настоящего друга – подойти и быть укушенным. Так и быть, грызи меня, и пусть тебе станет легче! Я иду на это! – жертвенно сказал он.

Эссиорх вздохнул.

– Хочешь, чтобы тебя не грызли – лечи склероз. Письма будешь терять на травке в Эдеме, где их не возьмет никто чужой, – посоветовал он и закрыл глаза, соображая, что ему делать.

Отправиться в резиденцию мрака? Но вместе с ним наверняка увяжется Корнелий и попытается продемонстрировать Арею свое знаменитое выхватывание флейты с двух шагов. Чем это закончится для Корнелия, лучше не думать.

«Улита! Вот кто мне нужен! Надеюсь, она сейчас не на Большой Дмитровке!» – решил Эссиорх.

Улита знает все и обо всех, не прилагая для этого никаких усилий. Если Улита не знает, где Дафна, то это не известно никому.

* * *

Резиденция мрака в Москве работает по раз и навсегда утвержденному графику. Среда – день неприемный. Вздумай кто из суккубов или комиссионеров сунуть свое любопытное рыльце в среду, мигом загремит в Тартар. Они это знают и не лезут.

С людьми, желающими сдать в аренду эйдос, сложнее. Их мрак обязан принимать в любое время. Многие об этом знают и приходят поторговаться. Вот и сегодня с утра притащился всклокоченный гений с заклеенным бумажкой бритвенным порезом на щеке. Проект казался ему настолько гениальным, что он, не задерживаясь у Улиты, самонадеянно прорвался к Арею.

– Климат теплеет. Ледники тают. Так? – спросил он, не здороваясь.

– Ну, – кивнул Арей.

– Сушу затопит. Исчезнут пахотные земли. Голод будет. Так? – напирал гений.

– Примерно, – терпеливо согласился мечник.

– Начнутся войны, новое великое переселение народов. Сильные начнут давить слабых – непременно начнут. Человек, он по-другому не может, чтобы не давить. Самые шустрые кадры на горах усядутся и пулеметы выставят, чтобы никто лишний не залез. Ведь выставят пулеметы?

– Куда ж денутся – выставят и пулеметы. Может, и посерьезнее что выставят, – снова согласился Арей.

Он склонил голову и, прищурившись, наблюдал за гением. Будь гений поумнее, он вспомнил бы крокодила, который, притворяясь бревном, высматривает добычу.

– Вот когда можно будет развернуться! Просто жизнь пообещать, хоть пять лишних минут жизни за эйдос. Когда вода к горлышку подойдет, как миленькие будут эйдосы отдавать. Так? – гений с бритвенным порезом на щеке был в полном восторге.

На этот раз Арей поддакивать не стал.

– И это все? – спросил он сухо.

– Все! – сообщил гений, крайне довольный.

Он явно ожидал награды за усердие. И награда нашла героя.

– И с этим ты приперся в среду? Прямо ко мне? – мягко уточнил Арей.

– Ну как же! Такой проект! – заклеенный бумажкой гений пылал.

– И эйдос свой за него отдашь?

– Готов служить мраку! – браво отрапортовал гений.

С ним все было ясно.

– Умница, родной! Иди Лигула порадуй! – сказал Арей и щелкнул пальцами.

Гений исчез. Черная воронка на полу быстро затянулась. Мечник задумчиво посмотрел на ладонь, на которой лежал эйдос. Эйдос был гнилой. Арей без сожаления сдул его на пол.

– Дафна! – крикнул он. – Открой в приемной окно! Воняет.

Даф поспешила исполнить приказ. Испепеленный гений пах действительно скверно.

– Почему вы так с ним поступили? – удивилась Даф.

– Слишком наивен, – вздохнул Арей.

– А, по-моему, подлости выше крыши.

– Ты увлекаешься, светлая. Судишь по внешним проявлениям. Ты думаешь, человеческая подлость абсолютна?

– А разве нет?

– В том-то и дело. Подлость имеет форму, температуру, цвет, но главное в подлости все же градус. Его всегда нужно просчитывать. У одного подлости едва хватит, чтобы оболгать друга. У другого – вытрясти мелочь из карманов у приятеля или незаметно позвонить по межгороду с чужого телефона. У третьего подлость имеет кучу оговорок. Удовлетворяя потребность гадить, он уверяет себя, будто гадит только врагам, и потому внушает себе, что у него куча врагов. Абсолютных чистокровных подлецов не так уж и много.

– Но ледники правда могут растаять. И войны начнутся. И новый передел мира. И крови прольется куда больше, чем… – Даф осеклась, договорив уже про себя: «чем вы сами прольете своей сабелькой».

Арей разгадал окончание фразы и ухмыльнулся.

– Мы ж не вампиры, чтобы кровь втупую проливать. В часы испытаний не только паникеров больше становится. Многие и к свету поворачивают ее. Это все равно что деревья в лесу раскачивать. Упадет-то оно упадет, да вот в какую сторону, не всегда угадаешь.

День был такой душный, что часам к двенадцати все спеклись, и Арей в порыве великодушия прогнал всех сотрудников из офиса. Улита направилась к бульварам. Позволив себе временно забыть, что худеет, Улита взяла пять порций мороженого и жестом фокусницы достала крупную купюру.

– У меня нет сдачи! – резко сказала продавщица.

Из-под фирменного фартука у нее выглядывала рубашка, из-под рубашки синяя майка, из-под той майки еще одна майка – желтая. И не было гарантии, что та, последняя майка действительно последняя. Не исключено, что майки уходили в дурную бесконечность.