Первый и последний

Тру пустое место на пальце. Тру так сильно, как будто пытаюсь отмыть бледную полоску на слегка загорелой коже. Я знаю, что она не исчезнет еще долго. Это будет мне болезненным напоминанием о том, как несколько месяцев я была счастлива. Безоговорочно. Безусловно. Всей душой счастлива.

Как только я высаживаюсь из такси в аэропорту и иду к очереди с регистрацией на рейс до Порту, ко мне подбегает ДиДи и выхватывает чемодан из рук. Мы подходим к стойке и он начинает болтать без умолку. О том, как нас ждут, что ребята уже зарегистрировались и ждут меня у ворот, что нас ждут приключения и график расписан буквально по минутам. А я отрешенно слушаю его и даже пытаюсь вникать. А перед глазами мечущийся Дрю, который хватает себя за волосы, на его лице написано отчаяние и боль. Все это с ним сделала я. Я виновата. Как всегда.

— Купи мне сим-карту, — перебиваю я Дилана. Мой голос бесцветный и холодный.

— Что?

— Я выбросила свою. Иди купи.

— Хорошо, — растерянно отвечает ДиДи. А потом звонит его телефон. Он поднимает руку с гаджетом и я вижу на экране имя Дрю. Веселая мелодия как будто способствует вколачиванию последнего гвоздя в крышку гроба моего сердца. Потому что оно обрывается и летит куда-то вниз. Туда, откуда нет возврата.

— Сбрось звонок, — тем же голосом прошу я.

— Но это…

— Сбрось звонок! — выкрикиваю я, привлекая внимание множества пассажиров. Смотрю вокруг на заинтересованные взгляды и прошу уже тише: —Пожалуйста, ДиДи.

— Я за карточкой, — кивая, отвечает он, и тянет на экране трубку в сторону красной. Звонок прерывается и тут же повторяется, практически ставя меня на колени. — Я все сделаю, Доллс, — торопливо говорит ДиДи, а потом минуту копается в своем телефоне. — Внес в черный список.

— Спасибо, — выдавливаю я из себя.

Весь наш долгий перелет Дилан не сводит с меня встревоженного взгляда. Он пока не знает, что происходит, но нутром чувствует, что спрашивать не стоит. Он знает, что я все расскажу сама, когда буду готова. А сейчас он как будто подошел к бушующему океану и пробует воду кончиками пальцев, прикидывая, сможет ли обуздать стихию. Он не знает пока, в какую сторону меня будет штормить и куда забросит его в связи с этим. Дилан просто терпеливо выжидает, пока из меня польются слова или я хоть как-то обозначу свое настроение. Но у меня нет на это ни сил не желания. И не будет в ближайший месяц.

***

На закате солнца виноградники выглядят еще красивее. В оранжевых лучах, которые путаются в гроздях, каждая ягода сияет, как драгоценный камень, который переливается и блестит. Виноградинки напитываются этим теплом и силой, чтобы подарить миру самое изысканное вино, которое уже на следующий год будет радовать гурманов всего мира.

Мы во Франции. Это потрясающая страна с невероятными людьми и особой атмосферой. В каждом жителе этого небольшого городка есть свой шарм и изюминка. Я готова часами сидеть и слушать французскую речь. Эти их слова как будто рокочут в горле, выливаясь мягкими звуками, которые ласкают слух.

Я иду по ряду, наслаждаясь последним теплом этой осени, внимая тому, что рассказывает сын владельца виноградников и наследник этого бизнеса Пьер Сави. Интересный мужчина, преданный своей семье и делу. Обаятельный, как сам дьявол и привлекательный, как лучшие актеры мира. От него невозможно отвести взгляд и я не могу перестать его слушать. Эта его «р-р-р», которая прокатывается по нервам и заставляет мурашки бежать по коже. Не знаю, что такого есть в европейских мужчинах, но они словно с другой планеты. Как будто абсолютно другой вид человека, в базовую комплектацию которых входит умение захватывать внимание женщин и удерживать его до последней секунды.

Я увлечена Пьером. Как человеком, мужчиной. Не влюблена, нет. Хотя нет, влюблена. Но не так, как женщина любит мужчину. Я не готова броситься в его объятия, слушая байки о вечной любви. Я люблю его одержимость работой. Люблю то, насколько он предан семье и своему делу. Люблю слушать его интересные рассказы о том, как он рос среди этого великолепия. И как впервые украл у отца из-под носа бокал какого-то невероятно дорогого и редкого вина, и выпил его залпом, словно воду. Пьеру тогда было одиннадцать и он был очень хулиганистым парнем. Потом за пьяным ребенком пол ночи гонялись остальные члены семьи. А он спрятался в своем убежище среди виноградников и уснул. Нашли его только под утро.

— Ох, и досталось мне тогда, — качая головой произносит Пьер. — Я думал, отец отходит меня палкой, чтоб не повадно было. Но он только посмотрел на меня внимательно и спросил: «Какой вкус почувствовал?». Я тогда застыл, не зная, что ответить. Я вообще мало что почувствовал, учитывая то, как я заглотил эти пол бокала. Но потом прикрыл глаза и ответил: «Как будто пью цветы. Вкус насыщенный и сладкий, слегка терпкий, немного вяжет язык. Ощущение такое, как будто мне скоро на язык сядет пчела, чтобы опылять его».

Я смеюсь над таким описанием, глядя на то, как Пьер прикрывает глаза, когда рассказывает. Словно заново проживает эти мгновения. И я радуюсь, что прямо сейчас Дейв снимает то, что рассказывает Пьер, потому что это бесценные мгновения, которые добавят в наш фильм живости. Именно такие откровения сделают атмосферу в фильме.

— Что ответил твой отец?

Пьер распахивает глаза и широко улыбается.

— Он сказал, что я готов стать виноделом.

— Правда?

— Да. С тех пор я работаю вместе с ним. Понятное дело, больше никто не давал мне пробовать вино, пока я не достиг сознательного возраста. Но знаешь, тот вкус… Он как будто поставил клеймо на моем языке. Ни один другой вкус даже самых изысканных вин, я так надолго и так четко не запоминал за свои сорок лет. Но тот вкус я помню так, словно это было вчера.

— Ты пробовал это вино после?

— Конечно, и не раз. Но знаешь, как оно бывает? В детстве чувствуешь острее и все имеет совсем другой вкус. Потому что наши рецепторы еще не избалованы изобилием. Это вино невероятно вкусное и изысканное, но оно больше никогда не будет настолько потрясающим, каким показалось мне в детстве.

Я киваю, потому что согласна с каждым его словом. Мы выходим из ряда и перемещаемся за полосу виноградника. Перед нами открытое пространство, вдалеке видно заходящее солнце, а сразу за рядом стоит небольшой столик, который накрыт на две персоны. На столе свечи в стеклянных колбах, нехитрый ужин и, конечно, бутылка вина. Перевожу взгляд на Пьера, а он ласково улыбается, глядя на меня.

— Поужинай со мной, Долли.

Я оборачиваюсь на Дейва, который, подмигнув мне, сворачивает аппаратуру, тихо раздавая указание своим помощникам. Снова поворачиваюсь к Пьеру и киваю. Он провожает меня за столик, помогает присесть и мы приступаем к ужину с видом на закат.

— Расскажи о себе, Долли, — просит он.

— О, ты все видишь и так, — с улыбкой отвечаю я. — Это моя работа, моя жизнь. То, чем я дышу и чем живу.

— Замужем за работой, да? — спрашивает он, подмигивая. А я невольно потираю большим пальцем уже невидимую полоску на безымянном пальце. Она загорела вместе с остальной кожей еще в Португалии. Я попросила своего адвоката отправить Дрю документы о разводе еще пару месяцев назад, но Дрю отказался их подписывать. Адвокат предлагал через суд, но я ответила, что улажу это, когда вернусь в Штаты.

— За работой, да, — твердо отвечаю я, потому что не хочу никого посвящать в подробности своей личной жизни.

— Никогда не хотелось остановиться?

— Ты имеешь в виду перестать снимать? — Он кивает, внимательно рассматривая мое лицо. — Нет, не хотелось. Когда я перестану, то, наверное, умру. Я дышу своей работой.

— Я тебя очень хорошо понимаю.

Взгляд Пьера меняется. Он ставит локти на стол и задумчиво потирает указательным пальцем полную нижнюю губу, рассматривая меня, как заманчивое блюдо, которое хочет попробовать после ужина. Я не была с мужчиной уже… господи, да до хрена времени не была, и это мой личный рекорд со времени старшей школы. Я привыкла, что у меня всегда есть сексуальный партнер, который удовлетворяет мои аппетиты. Потому что, чего греха таить? Я люблю секс и нуждаюсь в нем почти постоянно. Нуждалась. До. Именно так. Моя малышка, которая решила покинуть маму, разделила мою жизнь на До и После. Так вот До я много думала о сексе и постоянно его хотела. А После я как будто онемела. Словно в моем теле разом выключили все нервные окончания, которые отвечают за сексуальное удовольствие. И теперь, глядя на Пьера, я мысленно подбираю слова, чтобы, не обидев, сказать ему, что десертом будет все же гастрономическое лакомство, а не мое тело. И заведомо знаю, какое разочарование прочитаю в его глазах.