Первый матч
Шрифт:
– Слушай, это ты мне за Макеева мстишь? – не выдержал Антон. – Думаешь, я, мол, вас разлучил, и хочешь то же самое мне в отместку сделать?
– Антон! – Юля прижала руки к побелевшим щекам. – Ты сам слушаешь, какую дичь несешь?
– А что, разве не так? Тогда объясни!
Юля молчала. Что и требовалось доказать.
– Это совсем другая история! – заявил он. – К Оле бывшие мужья не приезжают! И она меня действительно любит!
– Что ты говоришь?! – лицо матери стало белее бумаги.
– Правду, что еще?.. – набычился Антон. Отступать он не собирался.
– Ступай вон! – проговорила Юля
– Ну и пойду!
Ему самому было неприятно происходящее, но менять что-то уже поздно. Ссора – как колесо, пущенное с горы, после определенного момента ее не остановишь.
До начала игры Антон прослонялся по городу. К счастью, погода, что называется, шептала – вечер оказался теплым и удивительно спокойным. А когда Антипов пришел в ледовый дворец, выяснилось, что его мать, в тайне от него, разыскивала Олю.
Антон сам вышел к ней и застал ее врасплох.
– Что ты хочешь от Ольги? – спросил он, наступая, как на допросе. – Давай договоримся: я в твою личную жизнь больше не вмешиваюсь, а ты не вмешивайся в мою. Хочешь – встречайся со своим Макеевым, я тебе и слова не скажу! А полезешь к Ольге – уйду из дома и больше не вернусь? Поняла!
Глаза у Юли были на мокром месте. Антону стало ее ужасно жаль, но нельзя проявлять слабину. Если уж матери запала в голову такая странная дурь, нужно быть крепким и ежеминутно доказывать нерушимость своего решения.
Он ушел, оставив мать в смятении, и почти сразу наткнулся на Олю. Она вела себя так странно, что на минуту Антону показалось, что мать все же поговорила с девушкой и изрядно ее напугала.
– Что случилось? – Антон, отведя Ольгу подальше в коридор – туда, где не было посторонних глаз, с тревогой смотрел на девушку.
– Ничего! – Она вздрогнула.
– Да на тебе лица нет! Давай рассказывай!
Он обнял Олю за плечи, а она вдруг разрыдалась. Вслед за слезами полились и слова. Антон слушал и чувствовал, как где-то внутри его туго закручивается пружина. Гаврилов – лучший нападающий команды, с которой они должны сегодня схлестнуться, осмелился распускать лапы и приставать к Оле! К Оле, до которой и сам Антон едва решался дотронуться!
– Зря я тебе это рассказала! – опомнилась Оля. – Не вмешивайся, пожалуйста! Ты же ничего ему не сделаешь?
– Я?.. Можешь быть спокойна, – проговорил Антипов. Ярость похожа на семечко растения. Она набухает внутри тебя, затем пускает росток, который крепнет не по дням, а по часам, и вот он уже высокий и крепкий, как дуб. Кажется, кто-то не имеет проблем. Ничего, он их получит! И, заметим, очень, очень скоро!
Яна стояла в коридоре, высматривая кого-то.
– Привет! – Саша подошел к ней. – Что ты тут делаешь?
– Вот, пришла посмотреть…
Ее взгляд рассеянно скользил по проходящим мимо парням. Интересно, кого это она ищет?..
– На меня или на Кисляка? Или, может, на обоих? – спросил Костров. Едкие слова сами собой срывались с языка.
– Саш, может, хватит? – девушка заправила за ухо прядь волос и посмотрела на Сашу осуждающе.
– А ты в себе разобралась?
Он никак не мог остановиться, хотя смутно понимал, что остановиться бы стоило…
– Разобралась, – ответила Яна, не отводя взгляда.
– И?..
Сердце
взволнованно билось. Саше казалось, что этот стук слышат все в коридоре.А Яна вдруг при всех поцеловала Сашу в губы.
– Тебе такой ответ понятен? – улыбаясь, спросила она.
– Не совсем, – он облизнул резко пересохшие губы. – Повтори, пожалуйста.
И она повторила.
И вот настал тот момент, которого Дима боялся, наверное, больше всего на свете.
Сегодня он появился в ледовом дворце как представитель «Химика» – команды-соперника «Медведей». Вот он, Дима, стоит перед ребятами, которые до боли, до дрожи свои, и вместе с тем соперники, а значит, чужие. Он должен биться против них, отвоевывая в сложной борьбе очки для своей новой команды… А ребята уже не свои, нельзя забывать об этом.
– О, Димка! Привет! – Миша Пономарев казался точно таким же, как и раньше. – Как дела? Как настрой?
Неужели он не презирает Димку? Неужели по-прежнему разговаривает с ним как с равным, как со своим…
– Вроде ничего, – Щукин-младший старался говорить беспечно, но голос предательски дрогнул.
– Димон, удачи! – Кисляк с довольной миной легонько стукнул его по плечу.
А Дима отпрянул, словно его и вправду ударили. Он чувствовал себя побитой собакой. Уж лучше бы его презирали, чем вот так демонстрировали доброту и приветливость.
– Вы что, за урода меня держите?! – не выдержав, крикнул он.
– Да успокойся! – Кислый покачал головой. – Порядок. И не вздумай поддаваться, а то мы тебе знаешь как всыплем! Держи хвост пистолетом! Нормально!
В глазах предательски щипало. И Семен Бакин, и Пономарев, и Кислый – все они продолжали видеть в нем своего, а он… он их предал! Он стал для них хуже чем Иуда!
И вот, уже оказавшись на льду, за секунду до свистка арбитра, обозначающего начало игры, Дима не выдержал. Он покинул ворота и подъехал к скамейке, где сидел его старый новый тренер.
– Не понял, – удивился Жарский, – ты чего? Плохо себя чувствуешь?
– Спасибо, мне уже лучше, – решительно ответил Дима, – я подумал, Степан Аркадьевич, и понял, что не смогу играть. Извините…
Дед нахмурился.
А, ерунда, теперь это уже не важно. Теперь уже ничего не важно. Дима принял решение. Он не будет играть против своих и за чужую команду. Уж лучше в его жизни совсем не будет хоккея, чем вот так, подло!
Он ехал домой, высунув голову в окно троллейбуса и с жадностью вдыхая напоенный запахом бензина и цветущей сирени воздух. Дышалось очень легко – и неудивительно, ведь с души свалился неподъемно тяжелый камень. Как же хорошо знать, что поступил по-настоящему правильно и не пожалеешь о своем поступке!..
Как хорошо!
Я наблюдал за ходом матча со своего места. Надо сказать, Жарский неплохо поработал. «Химик» стал сильной, слаженной командой. Особенно хорош нападающий Гаврилов, и во втором периоде счет был уже три-два, пока еще в нашу пользу.
Однако на льду что-то происходило. Я наблюдал за Антиповым, и он нравился мне все меньше. Резкие, какие-то нервные движения, ненужная экспрессия… Надо будет поговорить с Антоном, когда тот окажется на скамейке.
Но обстоятельства сложились по-другому.