Первый особого назначения

— Дай бинокль… — беззвучно пошевелив губами, попросил у Степки Зажицкий.

Степка нащупал замочек кожаного футляра. Раздался легкий щелчок, который можно было едва различить. Но лисица тотчас же насторожилась, поводя ушами и приподняв переднюю лапу. Она усиленно начала нюхать воздух, потом тоскливо посмотрела в ту сторону, где прятались ребята, и не спеша скрылась в кустах.

— Вот это слух!.. — восхищенно произнес Женька.

— Может, тут и волки есть? — с опаской проговорил Мишка.

— Конечно! — воскликнул Зажицкий. — И леопарды, и тигры, и гиены… А вон болото… Там живет громадный страшный кр-р-рокодил! Вот он, вот!.. Высунулся из воды!..

В болотце, которое тянулось слева, лежало выброшенное комлем на берег длинное сосновое бревно. Оно совсем не было похоже на крокодила. Но Мишка с таким испугом посмотрел на него, что все стали хохотать.

Ползти больше никому не хотелось. На бревне, торчавшем из болотца, ребята уселись, чтобы немножко отдохнуть.

— Теперь недалеко, — сказал Женька. — Вон за теми деревьями. Я, когда сюда шел, этого болота не видел.

— Заблудимся еще, пожалуй, — поежившись, сказал Мишка.

Издалека донеслась музыка. Это на поляне играл баян. Там шел концерт самодеятельности.

— Не заблудимся! — убежденно сказал Степка, услышав музыку. — Наших найдем по голосам. Ты, Женька, наверно, нарочно нас кругом ползти заставил.

— Зато лисицу видели, — ответил Женька, который и правда повел товарищей к своей полянке кружным путем.

Солнце стояло уже высоко и начало припекать. Высыхала роса, и все веселее, все восторженнее и громче звучала в лесу птичья перекличка. Из болотца на берег выползла какая-то белая личинка. Студенистая лягушачья икра лепилась среди тростника. Жучок-плавунец всплыл было на поверхность и тотчас же нырнул в воду. Всюду, даже в этом маленьком лесном водоеме, кипела жизнь.

Отдохнув, приятели пошли дальше. Женька вел их уверенно, и вскоре они действительно очутились на маленькой поляне, по которой, журча, тек тоненький ручеек. Наверно, он бежал из какого-нибудь овражка, где еще сумел уберечься от солнца подтаявший снежный сугроб.

— Вот! — произнес Женька с такой гордостью, словно собственными руками сделал эту полянку, посадил кусты и провел среди них ручеек.

— Давайте сучьев натаскаем, — предложил Мишка, которому не терпелось поскорее развести костер.

Степка огляделся.

— Если костер зажигать, то вот здесь надо, — показал он на небольшое углубление возле ручейка. — Кустов тут нету и деревьев тоже. Ничего не загорится.

Быстро натаскали хворосту и березовой коры. Олег сказал, что в прошлом году в лагере у них было соревнование, кто быстрее сумеет зажечь костер. Там он научился зажигать костры с одной спички.

— Интересно, как ты сейчас обойдешься, — проговорил Женька. — У нас даже одной спички нет.

Но Олег не хотел до поры до времени открывать своей тайны. Он старательно укладывал в кучку хворост, снизу подложил тонких прутиков и березовой коры. Все молча следили за ним. Мишка, соня, разгружал карманы, которые были набиты картофелинами.

— Ну-ка, Степка, дай бинокль, — сказал Олег.

Степка в недоумении снял с шеи футляр. Треневич вытащил бинокль, повертел его и вдруг стал отвинчивать одно из стекол.

— Ты что делаешь?! — в испуге закричал Степка.

Но Женька уже понял, в чем дело.

— Робур-изобретатель! — в восторге воскликнул он. — Сайрус Смит!.. Смит и Вессон!.. Не бойся, Степка, стекло вывинчивается.

Вынув стекло, Олег присел на корточки у кучи веток и направил его на кусок бересты. Солнце крошечной голубой точкой вонзилось в кору. Показался легкий дымок. И вдруг почти невидимое на солнце пламя охватило съежившийся лоскут березовой коры. Затрещали ветки, и через минуту возле ручейка уже пылал, весело потрескивая, настоящий костер.

Мишка даже фыркнул от удовольствия. А Олег преспокойно ввинтил линзу в окуляр бинокля и возвратил его Степке.

— Вот здорово! — только и смог выговорить Степка.

Несколько минут все как завороженные стояли и смотрели на огонь. Есть что-то волшебное в игре пламени, в пляске искр, в треске горящих веток. Можно часами, не отрываясь, следить, как гаснут, вспыхивают и снова гаснут золотые угольки, как рассыпаются серой золой толстые сучья. Наконец, вздохнув, словно сбрасывая с себя оцепенение, Женька переступил с ноги на ногу.

— Ну вот, — сказал он, — можно и картошку печь.

Мишка, обжигаясь и дуя на пальцы, стал совать картофелины в жаркие угли. Степка взялся ему помогать. Он отломил прутик и, ловко насаживая на него круглые крепкие клубни, засовывал их далеко, в самую глубину костра. Женька снял рубашку — просушить.

Хорошо сидеть у костра и глядеть на огонь. Хорошо слушать, как скрипят высокие молчаливые сосны, и вдыхать аромат пекущейся на углях картошки. Может быть, не очень хорошо убегать со сборов и, несмотря на запрещение, тайком разводить в лесу костры?.. Но об этом в те минуты не думали ни Степка, ни Женька, ни рассудительный Олег, ни простоватый добродушный Мишка. Степка в эту минуту думал о том, что было бы еще лучше, если бы вдруг наступила ночь и чтобы у этого костра сидели все ребята, все те, кто остался на поляне. Может быть, здесь, у громадного костра, и танцоры плясали бы веселее, и певцы пели бы громче, и голоса чтецов звучали задорнее и звонче. А в черное небо, к веселым звездам взлетали бы искры огненными мотыльками. И всем бы хватило печеной картошки и чистой воды из ручья!..

Брюки и рубашки быстро высохли. Тихо звенел напоенный солнцем воздух. И вода в ручейке журчала, журчала, словно хотела рассказать какую-то веселую историю, но не могла, потому что надо было ей мчаться дальше, по ложбинкам и впадинкам, огибая кусты и пеньки, крутя и унося с собою прутики, сухие травинки…

Картошка испеклась прямо мгновенно. Она уже начала обугливаться, когда Степка тем же прутиком стал вытаскивать ее из костра. До чего же вкусна была эта картошка! Пусть у ребят не было ни соли, ни хлеба! Они с жадностью накинулись на еду, уписывая картофелины за обе щеки.

Наевшись и отдохнув, они стали играть в разведчиков. Потом по очереди лазили на высокую сосну и смотрели в бинокль на поляну. Там уже кончился концерт. Ребята, сбившись в тесный круг, слушали Валентину Алексеевну, которая о чем-то рассказывала. Степка прекрасно различал лица ребят. Ребята хохотали. Должно быть, вожатая рассказывала что-то очень смешное. Конечно, смеха не было слышно. Зато было видно, какие веселые лица у ребят.

И вдруг Степке захотелось туда, к ребятам, на поляну… Как ни хорошо было здесь, у костра на берегу ручья, а там все же веселее.