Первый, случайный, единственный

– Да есть у меня одежда, не голый же я ходил, – сказал Георгий. – Надо только в Чертаново съездить, привезти…

– Хочешь, я привезу? – предложила Полина.

– Что я, совсем уже? – поморщился он. – Сам съезжу. Все равно надо загранпаспорт там взять или военный билет. А то у меня же никаких документов нету, выйду на улицу, менты начнут цепляться.

– Ой! – наверное, по ассоциации с «выйду» вспомнила Полина. – Я же маме обещала, что сегодня к Еве съезжу! Это моя сестра, – объяснила она. – Ее опять в больницу положили, потому что ей через полтора месяца рожать. Тройню рожать будет, представляешь? – засмеялась она.

– Ого! – удивился Георгий. – Нет, не представляю. Даже странно как-то, что такое бывает.

– Да у нас вечно все так, как не бывает, – махнула рукой Полина. – У всех Гриневых. Юрка, например, нормальный врач, то есть, вернее, ненормальный, потому что сутками на работе, а если где землетрясение или какая «горячая точка», то он сразу туда, как будто ему там медом намазано. Ну вот, и вдруг он берет и женится на телезвезде, а у них ведь, у звезд, все в жизни совсем по-другому! Бывает так, по-твоему?

– Но есть же, – сказал Георгий.

– Вот именно, что не бывает, а есть, – кивнула Полина. – Ева вообще своего мужа в школе учила, и ему двадцать лет, а ей самой уже тридцать пять. Так, по-твоему, тоже бывает? А когда рожать собралась, то, пожалуйста, – тройню! И я даже не удивлюсь, если все трое к тому же окажутся девчонки.

– А почему этому надо удивляться? – удивился Георгий.

– Потому что это уж будет полная глупость, – объяснила она. – Столько мучиться, чтобы родить девчонок, это глупость, и больше ничего.

– Оригинальная теория, – засмеялся он.

– Ничего не оригинальная, а очень даже реальная, – фыркнула Полина. – Что они потом будут делать, девчонки эти? Мужчинам в рот смотреть и ждать, пока те на них обратят снисходительный взор? Ладно, это неинтересно, – поморщилась она. – Ты сегодня что собираешься делать?

– Да ничего, – пожал плечами Георгий. – Почитаю, наверное, здесь книжек по кино много. Ты же уходишь?

– Так ведь я обещала…

– Ну вот, буду сидеть и ждать, пока ты вернешься и обратишь на меня снисходительный взор, – сказал он. – Я же не девчонка, мне можно.

– Ты хоть плов доешь, – вздохнула Полина. – По-моему, ты за завтраком все-таки не наелся… Очень уж ты огромный!

– Я выйду, куплю что-нибудь, – сказал Георгий. – И, кстати, микроволновку тоже куплю. Я в ней раньше все готовил, это легко.

– Документов ведь нету у тебя, а вдруг тебя менты заберут? – напомнила она. – Сиди уж лучше дома.

– Я им не дамся, – улыбнулся он. – Может, пока что камешков еще наколотить?

– Давай, – засмеялась Полина. – Надо же, как мне повезло – дармовая сила, да еще какая! Надо молоток настоящий купить, здоровенный такой, ты тогда вообще мозаичистом заделаешься.

– Приходи скорее, – сказал Георгий. – Будут тебе камешки.

«Почему он так сказал? – думала Полина, выходя из метро у Покровских Ворот, рядом с Евиной больницей. – Снисходительный взор… И правда, что ли, ему надо, чтобы я поскорее пришла?»

При этом она с удивлением и с каким-то даже недоверием к себе чувствовала, что самой ей только этого и надо. Поскорее вернуться домой, увидеть, как он сидит на табуретке в кухне, такой неправдоподобно большой, и отбивает молотком мраморные камешки. Или не отбивает, и не сидит, и вообще все равно, что он делает – только бы был опять такой почти веселый, как сегодня с утра, и не было бы этого темного дыма у него в глазах, как ночью…

Теперь, когда самой ей уже не надо было казаться веселой, ехидной, деловитой, смешной, когда никакой не надо было казаться, чтобы его растормошить, – Полина чувствовала, что сердце у нее снова схватывается такой же сильной болью, какой оно схватилось от его ночного рассказа. Она только об этом и думала все время – о страшной тяжести, которая лежит у него на сердце и никуда не уходит, просто не может уйти, и как он выдерживает это, и сколько сможет выдерживать?..

Но сквозь эти мысли время от времени пробивались, брезжили другие – не мысли даже, а что-то смутное, неясное и тревожное. Как он обнял ее ночью, и поцеловал в макушку, и сказал: «Я бы тебя на руках носил…»

Ей было страшно грустно оттого, что утром он ничего такого больше не говорил и даже не вспоминал обо всем этом, как будто этого и не было.

«Ну, что ж теперь? – думала Полина, скользя по ледяной дорожке на Маросейке. – Это у него, значит, просто временная слабость была, а так-то он не слабый, вот все и прошло».

Ей было так жалко, что это прошло! Но что же она могла поделать?

Глава 11

Выставка называлась «Пространство лошади», хотя вообще-то первого февраля начинался год Крысы. Но крыса почему-то никого не вдохновляла, а лошадь очень даже вдохновляла, вот и решили не обращать внимания на восточный календарь. Подготовили акцию быстро, сделали все, можно сказать, из подручных материалов, потому что надо было ковать железо, пока горячо. Вскоре ожидалась целая волна вернисажей, и Глюковой тусовке вряд ли отдали бы на неделю помещение в таком дорогостоящем месте, как Первый Казачий переулок близ Полянки.

До открытия оставалось два дня; шли последние приготовления. В пяти просторных комнатах галереи размещалось штук двадцать инсталляций. Их авторы, в числе которых была и Полина, задерживались в галерее допоздна. Народ подобрался разношерстный и довольно веселый, к тому же то и дело возникали какие-то посторонние личности, и тоже нескучные. То забрел паренек в шотландской клетчатой юбке, с шотландской же волынкой и целый вечер развлекал художников заунывной музыкой, то появилась парочка мимов неясного пола и продемонстрировала такую потрясающую эротическую пантомиму «с лошадиным уклоном», что Глюк заявила: «Марсель Марсо отдыхает!» – и тут же пригласила их выступить на открытии.

– Сегодня еще одна дама придет, – сообщил Полине Лешка Оганезов, когда часов в пять она появилась в галерее. – Тебе интересно будет. Она якутские песни собирается петь, а ты ж на Якутию, я слышал, плотно подсела.

Конечно, ей сразу стало интересно!

– А она кто такая? – спросила Полина. – Откуда взялась?

– Из Якутии, наверно, откуда еще, – пожал плечами Лешик. – Артистка вроде или, может, вообще шаманка, я не вникал.

Якутка, появившаяся в галерее часам к семи вечера, внешне совсем не напоминала шаманку. Она была немолодая, полная и элегантная, умело подкрашенная, в шикарной шубе в пол. Полине показалось, что шуба соболья, но вообще-то она не разбиралась в таких вещах.

Когда дама сняла шубу, под ней обнаружилось длинное черное платье и огромное количество тяжелых серебряных украшений – ожерелье, пояс, еще куча каких-то мощных висюлек.

– Вам не тяжело? – с удивлением спросила Полина.

Впрочем, она и сама не отказалась бы поносить все это, хотя вообще-то была совершенно равнодушна к безделушкам. Но к этим украшениям как-то и не подходило такое легкомысленное название. Они были такие блестящие и тусклые одновременно, такие явно старинные, что от них, казалось, так и исходила магнетическая сила.