Первый закат

Он сел на выступе скалы и горько зарыдал, потому что прекрасно понимал, что если он сделает то, что непременно должен сделать, чтобы закат достиг совершенства, он сам никогда не сможет увидеть свою работу во всей ее красе. Перед смертью он будет лишен даже этой радости. Тогда он взглянул вверх и увидел солнечный дворец прямо над своей головой. Вскоре он пройдет через край колеса, земля вновь станет темной и холодной, и поэтому ему нужно спешить.

Тогда Сурд нашел в себе отвагу, в которой он нуждался. Он встал и подошел к третьей ямке и вынул над ней свои голубые глаза. Он опустил свои глаза в воду, взял кисти и стал раскрашивать небо цветом, который был голубее самого голубого сапфира, и вновь краска держалась крепко. Голубой цвет смешался с красным и желтым и породил никогда прежде невиданные глубокие и нежные тона. Цвет залил небо с севера до юга, сверху и донизу. Сурд красил быстро, и когда голубая краска закончилась, он упал в изнеможении, и его слепые глазницы ненасытно обратились к первому закату.

Голос старика стал еще мягче.

– Через какое-то время большие языческие боги посмотрели с неба вниз на землю, и были весьма расстроены тем, что кто-то исказил их владение, сделав его живым и сияющим всеми цветами радуги, таким, как ты видишь его сейчас, мой дорогой Альберт.

В один миг доктор Эрлих и мальчик повернули головы и посмотрели на закат перед собой. Он сверкал во всём великолепии, а западное небо расчертили длинные алые, золотые и пурпурные полосы. Казалось, лиловые и зеленые тона достигли высших пределов, и даже облака на востоке стали снизу жемчужными и розовыми.

Первым опустил глаза доктор. Он улыбнулся, коснулся головы мальчики и мягко сказал ему:

– Да, мой дорогой Альберт, когда боги посмотрели вниз и увидели, что натворил Сурд, возникало среди них большое смятение. Они пришли в ярость и вместе с тем в недоумение, но когда увидели Сурда, лежавшего на выступе скалы, они поняли, что случилось, и послали к нему гонца. Так Сурд оказался перед лицом великих языческих богов, если мы поверим всему, что рассказали его последователи в Колёсии своим внукам и правнукам.

Старый доктор распрямил ноги и вздохнул.

– Я представляю себе, - продолжил он, - каким ничтожным и беспомощным должен был казаться Сурд в таком обществе, но он, дорогой мой Альберт, нисколько не страшился их и не собирался стереть свой закат с неба, как бы они ни пугали. Он только отрицательно качал головой на их угрозы и отвечал: "Можете ли вы измыслить муку, какой я еще не испытал?"

Тогда он встал и заговорил:

– Может быть, когда люди в Колёсии поймут мой закат, они отвергнут ненависть, жестокость и несправедливость, как это сделал я. Может быть, они, наконец, поймут то, что я хотел им сказать, и поверят в милосердие, доброту и любовь, как верю в них я.

Поэтому когда боги увидели, что ничего не смогут с ним поделать, они убили его, думая, что избавившись от него, они избавятся и от закатов. Для верности они размололи его тело между двух жерновов и развеяли прах по ветру, чтобы он никогда не осквернил солнечный дворец. На этом и кончается наша история.

Доктор Эрлих усмехнулся ласково и пристыжено. Он достал трубку и набил ее, уплотняя табак тонкими потемневшими пальцами, подхватывая просыпавшиеся через край крошки и слегка пристукивая их. Когда он раскурил трубку, он улыбнулся, плотнее обнял мальчика и опять посмотрел на небо.

– Вот, дорогой Альберт, - сказал он, помолчав, - каковы голые факты, но рассказ вовсе не заканчивается на этом месте. Он из тех рассказов, которые только начинаются, когда все факты уже известны.

Доктор задумчиво сузил глаза.

– Да, рассказ, конечно, мог закончиться на этом месте, если бы языческие боги, вместо того, чтобы развеять прах Сурда, собрали его, запечатали в сосуде и где-то спрятали. Но это, как мы знаем, не пришло им в голову.

Доктор Эрлих затянулся с еле слышным всасывающим звуком.

– Да, - повторил он, - языческие боги совершили ошибку, когда развеяли прах Сурда, потому что прах его разнесли ветра, и часть его вновь осела на Колёсию. Часть осела и на нашей земле в те давние дни, но это были только крошечные пылинки... Видишь ли, Альберт, эти боги не понимали, что дух Сурда не уходит в небытие с его смертью. Его прах заключал в себе часть его духа, и с тех пор, как только такая пылинка коснется человека, в нем вспыхивает нечто подобное маленькому первому закату. Такие люди становятся истинными последователями Сурда. Они самые прекрасные люди земли, и подтверждают это своей жизнью или своим трудом. Каждый сообразно своему таланту передают послание Сурда о красоте, милосердии, и любви.

Старый доктор наклонился вперед и погрузил свое лицо в чашечку рук. Когда он снова заговорил, речь его была медленной, как если бы он впервые вкладывал в слова мысли, которые долго втайне обдумывал.

Иногда Бывает, - заговорил он опять, - что какой-то человек столь достоин доверия, или порошинка Сурда проникла в него так глубоко, что он становится велик, как сам Сурд. Эти великие люди не единственные последователи Сурда - они его дети, их предназначение отвратить мир от жестокости и ненависти и вернуть его обратно к спокойствию и достоинству.

Мальчик помолчал немного, обдумывая слова доктора, и спросил:

– Ты один из сыновей Сурда?

– Нет, - печально ответил старик.
– Я не оказался среди избранных. Мне не была оказана эта высокая честь. Я лишь один из тех, кто поверил.

В эту минуту миссис Лэнгкейбл и миссис Иванс вышли на крыльцо. Миссис Иванс держала в руках шапочку и пальто своего сына: пора было возвращаться домой. Увидев их, доктор Эрлих встал со ступенек и сказал, что для удобства он выведет их машину из-за амбара, где он ее припарковал, проедет по дороге и оставит ее перед домом. Миссис Иванс посмотрела на его удаляющуюся фигуру и грустно покачала головой.

– Просто невозможно поверить в то, о чем ты мне сегодня рассказала. После этого можно совсем утратить веру и уступить отчаянию. Сама я не могу представить, как он вынес всё то, что ему пришлось. Я бы не смогла, я это знаю.

– Для меня в этом тоже какая-то тайна, - сказала миссис Лэнгкейбл.
– Иногда мне кажется, что она находит утешение и надежду в том, о чем мы ничего не знаем.

Мальчишка вдруг оторвался от матери и побежал к амбару, куда пошел старик. Он был еще так мал, что борозды в его мозгу еще не сомкнулись, и глубокие первобытные части его существа не закрылись для сознания. В этот полдень он воспринял рассказ старика всем своим существом, а несообразности этой истории не вызвали в нем протеста. Неким образом она показалась ему даже более реальной, более осмысленной, чем десятки явлений, которые он каждый день признавал истинными, даже более достойными доверия, чем жестокости, о которых говорили его мать и миссис Лэнгкейбл.

Доктор Арнольд стоял у амбара, будто предвидя, что мальчик придет и поджидал его. Арнольд заговорил, едва переведя дыхание, неотрывно глядя в лицо доктора.

– Ветер всё еще разносит прах Сурда над миром?

– Да, - ответил старик.
– Не сомневайся в этом.

– Откуда ты знаешь? Почему ты так уверен?

Доктор Эрлих сказал:

– Я думаю, что и ты уверишься в этом, когда я закончу историю и доскажу тебе то, что приберег напоследок. Вот как было дело, Альберт.

Перед тем, как умереть, Сурд рассказал то, во что боги тогда не поверили, но что оказалось правдой. Он сказал, что закат станет знаком вещей, в которые он верит, и останется на небе, пока красота, добросердечие и любовь сохранятся среди людей. А когда они в людях умрут, закат уйдет вместе с ними и погаснет на небе.