Пещера Лейхтвейса. Том первый

— Вот тебе, мужик проклятый! — крикнул Мельгейм и кулаком ударил Отто изо всей силы по голове.

Отто упал без чувств, и враги его втиснули в ящик.

— Живо закрывай, — приказал Мельгейм своему лакею, — в ней есть дыры для воздуха, так что этот молодчик не задохнется, и мы доставим его живым и здоровым в Потсдам.

— Однако с ним работы было немало, — заметил лакей, закрывая крышку, — если он так же отважно будет биться с врагами короля, то пойдет один за десятерых.

— Да, из него выйдет великолепный солдат, — ответил Мельгейм, — и меня за него особенно поблагодарят.

Вдруг со стороны дверей раздался душераздирающий крик.

Ганнеле ворвалась в конюшню, бросилась на ящик и слабыми своими руками пыталась сорвать крышку. Нежная, хрупкая девушка внезапно превратилась в разъяренную женщину.

— Отдайте мне его, — кричала она, — разбойники! Грабители! Вы похитили моего возлюбленного! Откройте ящик. Я не выпущу вас отсюда. Только через мой труп вы выберетесь отсюда.

— Убирайся вон, сумасшедшая, — обозлился Мельгейм, схватил ее за руку и толкнул так, что она упала на пол.

С помощью лакея он тотчас же погрузил ящик на поджидавшую их коляску, сел рядом с ним на сиденье, лакей вскочил на козлы и стегнул лошадей.

Но не успели они тронуться, как Ганнеле снова бросилась им навстречу. Она схватила лошадей под уздцы и пыталась остановить их. Но на это не хватило бы даже сил мужчины. Лошади поволокли несчастную девушку по шоссе, пока она не выпустила уздечку и не упала на землю.

Телега пронеслась мимо, и вместе с нею было увезено самое дорогое, что было у Ганнеле на свете. Вербовщик со своей жертвой скрылся в ночной мгле.

Ганнеле лежала на дороге в глубоком обмороке, луна озаряла ее серебристым светом, и при этом освещении она казалась умершей.

На дорогу, со двора гостиницы, вышел, опираясь на свои костыли, скрипач Франц.

— Ганнеле! — звал он. — Где ты?

Вдруг он пронзительно вскрикнул, так как увидел ее, лежащую на земле без движения.

— Она мертва! — вскрикнул он. — Они убили ее. Эй, люди, помогите!

Крики его были услышаны. Музыка в гостинице сразу оборвалась, и крестьяне, движимые скорее любопытством, чем участием, выбежали на дорогу. Вскоре толпа тесным кольцом окружила лежавшую на земле Ганнеле и бросившегося рядом с ней на колени скрипача Франца. Посыпались расспросы и восклицания.

— Ганнеле еще жива, — слабым голосом воскликнул скрипач Франц, мучаясь бессильным гневом. — Она жива, сердце у нее бьется. Но когда она очнется, то жизнь ее будет разбита. У нее похитили ее возлюбленного. Вербовщики силой увезли Отто Резике.

— Силой? — послышался возмущенный голос богатого Крона. — Как же это так? На это они не имели права. Скорей, друзья мои! Снарядим погоню, надо остановить их.

Он предложил это не из сочувствия к Ганнеле, а из гнева и злобы на то, что увезли предполагаемого жениха его дочери.

Но прежде чем крестьяне могли двинуться с места, скрипач Франц в отчаянии воскликнул:

— Не трудитесь. Не гонитесь за ними. Вам не удастся отобрать у них добычу, так как вербовщик имеет в кармане бумагу, которая дает ему право увезти Отто и отдать его в солдаты.

— Значит, Отто продался ему? — спросил толстый трактирщик.

— Нет, не Отто себя продал, а отец его, мельник Резике, продал его вербовщикам.

Толпа вскрикнула от негодования почти в один голос. Все взоры обратились на мельника, который попятился назад, по-видимому, собираясь удрать. Но Крон с трактирщиком загородили ему дорогу.

— Стой, Резике! — крикнул Крон. — Отвечай нам, правда ли, что говорит скрипач Франц? Правда ли, что ты продал своего сына вербовщикам и подписал за него условие?

Мельник нахально заложил руки в карманы и сделал вид, будто нисколько не смущается.

— Давно ли, — воскликнул он, — у нас в селе стали верить несчастному проходимцу, нищему музыканту больше, чем уважаемому члену общества, имеющему состояние тысяч в двадцать?

— Не отвиливай, мельник! — воскликнул Крон. — Говори ясно, замешан ты в это дело или нет?

— Ничего подобного, — нагло лгал мельник, — я с вербовщиками трех слов не говорил. Вы должны были помочь мне, а не обвинять меня. Ведь у меня отняли родного сына, самого дельного моего помощника.

— Он лжет! — кричал Франц, поднимаясь на ноги при помощи окружающих. — Обыщите у него карманы. Там вы найдете двадцать прусских золотых. А если не найдете, то можете назвать меня подлецом.

— Пускай покажет карманы! — кричали в толпе. — Пускай докажет, что он не продал своего сына. Надо же узнать, в чем дело.

Несколько дюжих парней подошли к мельнику и вывернули его карманы. На землю вывалилось несколько золотых монет.

— Подлец! Мерзавец! — вскрикнул Крон. — Ты не стоишь того, чтобы я плюнул тебе в лицо. Мы давно знали, что ты способен продать за деньги своего родного сына. Убирайся вон, негодяй, видеть тебя не желаю.

Он толкнул мельника кулаком так, что тот пошатнулся.

— Ко мне в трактир не смей являться! — крикнул владелец «Голубого оленя». — Таких негодяев я видеть у себя не желаю.

Он тоже ударил мельника кулаком. Тот хрипло вскрикнул от ярости.

Но этим его испытания еще не кончились. Парни, вывернувшие его карманы, схватили его за шиворот и, напутствуемые криками и ревом толпы, отвели мельника в ближайший амбар, куда было впущено только несколько человек в качестве зрителей. Затем парни заперли ворота амбара.

Толпа, оставшаяся снаружи, слышала перебранку, какие-то переговоры, стоны, визг, плач и крики. Потом на минуту настала тишина, а затем ясно послышались удары плетьми по мягкому телу.

Спустя минут десять открылись ворота амбара и оттуда вышли молодые парни.

Мельник лежал в амбаре на земле, весь в крови. Но он не был мертв, а только избит плетьми до того, что лишился чувств. После того как толпа разошлась, мельник кое-как поднялся на ноги, собрал свою одежду и, кряхтя и охая, поплелся домой. Он кипел от злобы и клялся отомстить всему селу, а прежде всего скрипачу Францу и Ганнеле, которых он считал виновниками своей беды.

На шоссе никого не было. Только Ганнеле сидела на придорожном пне, закрыв лицо руками, и горько рыдала. Она была в безутешном горе и упросила даже скрипача Франца оставить ее одну. Вдруг она услышала за своей спиной шорох. Она обернулась и невольно вскрикнула. В ужасе и изумлении смотрела она на человека, которого видела уже не в первый раз и о котором она сохранила самые лучшие воспоминания.