Пещера Лейхтвейса. Том первый

Зигрист закрыл лицо руками и заплакал, как ребенок. Елизавета страстно обняла его и прижалась к нему.

— Я буду рыдать с тобой, мой дорогой, — проговорила она. — Твое горе — мое горе. Не только твоя, но и моя жизнь теперь разбита. Твое непонятное по отношению ко мне поведение привело меня на край гибели. Я не сделалась преступницей только благодаря вмешательству одного благородного человека. Не будь его, я теперь была бы погибшей, я совершила бы нечто такое, в чем должна была бы раскаиваться всю жизнь. Никогда больше я не могла бы посмотреть тебе открыто в глаза.

— Кто же этот благородный человек, о котором ты говоришь?

— Разбойник Генрих Антон Лейхтвейс.

— А что же ты собиралась совершить?

— Озлобленная на тебя за мою отвергнутую любовь, я хотела броситься в объятия другого человека, недостойного, но теперь уже понесшего кару за свои преступные замыслы. Этот человек — покойный Бауман.

— Как? Бауман умер?

— Он скончался от яда, которым хотел отравить свою жену, но Лейхтвейс сумел устроить так, что он сам выпил этот яд и таким образом сам наказал себя.

Зигрист печально покачал головой.

— Всякое злодеяние находит свою кару, — тихо проговорил он.

Затем он взял Елизавету за обе руки, заглянул ей в глаза, как бы желая получше запечатлеть в своей памяти дорогие ему черты, и прошептал:

— Прощай, дорогая моя, ненаглядная Елизавета. Мы должны расстаться и видимся сегодня в последний раз. Я чувствую, что если бы часто видел тебя, я не выдержал бы жизни с другой женщиной, я был бы даже способен совершить точно такое же преступление, какое собирался сделать Бауман.

— Ты не должен сравнивать себя с ним! — страстно воскликнула Елизавета. — Он не имел права любить другую, так как сам избрал себе жену, а не женился на ней по принуждению. Ты же продал себя, повинуясь приказанию матери, и теперь ты раскаиваешься в этой ужасной сделке. Разве кто-нибудь мог бы упрекнуть тебя, если бы ты вздумал вернуться ко мне и принадлежать одной мне?

Зигрист вздрогнул.

— Елизавета, — дрожащим голосом произнес он, — твои слова смущают меня и разжигают мою кровь. Ужасные мысли зарождаются в моем мозгу.

— Поделись этими мыслями со мной, — ласково попросила Елизавета, — скажи мне, дорогой, что тебя так мучит, о чем ты думаешь?

— Я думаю о том, — глухо проговорил Зигрист, — как бы разорвать свои оковы, чтобы бросить все, что связывает меня с прошлым, и чтобы наслаждаться жизнью только с тобой.

— Ты готов бежать со мной? — радостно воскликнула Елизавета. — Неужели ты был бы способен на это?

— А пойдешь ли ты со мной туда, куда я поведу тебя? Готова ли ты вместе со мною вести жизнь, полную позора и преступлений?

— Я сделаю все, чего ты только ни потребуешь от меня! — с чувством произнесла Елизавета и обвила его шею руками.

— Если так, — произнес Зигрист, — то сегодня же я кончаю все счеты с прошлым. Что бы ни случилось, я принял свое решение.

— Какое?

— Не разлучаться больше с тобой, — торжественно проговорил Зигрист. — Здесь, под открытым небом, перед лицом Господа Бога, клянусь именем Его, клянусь серебристой луной и мерцающими звездами, что для тебя одной я отказываюсь от всего, что мне до сих пор было дорого… Я лишаюсь матери, честного имени, уважения общества и буду заниматься своим любимым делом лишь тайком, под покровом ночи. Я отказываюсь от всего: от моего дома, от домашнего очага и его удобств. Но зато ты будешь со мною, дорогая Елизавета. Ты для меня теперь самое дорогое существо во всем мире. Скажи же и ты мне, Елизавета, готова ли ты отказаться от радости жизни, готова ли ты делить со мною горе и нужду, позор и преступление?

— Да, я готова, дорогой мой, — ответила Елизавета. — Клянусь моей жизнью, я никогда в этом не раскаюсь, никогда не буду скорбеть и завидовать счастью других. Ты мое счастье, ты мое солнце и только одна твоя любовь мне нужна, а до людей мне нет дела.

Зигрист вышел из саней, помог выйти Елизавете, взял свою сумку с инструментами, шерстяную полость и шубу и попросил Елизавету отойти немного в сторону.

Затем он стегнул лошадей кнутом.

— Бегите домой! — крикнул он. — Живо, домой!

Лошади, как бы понимая Зигриста, бешено понеслись по направлению к городу. Сани ударились о какое-то дерево, опрокинулись, разбились, но лошади потащили их дальше.

— Тем лучше, — с ужасной улыбкой на лице произнес Зигрист. — Люди подумают, что лошади понесли, что сани опрокинулись и что я лежу где-нибудь в лесу убитый. Они будут разыскивать труп и не найдут его. В конце концов явится предположение, что меня растерзали хищные звери. Меня сочтут мертвым, а это мне только и нужно. Теперь пойдем со мной, Елизавета. Я поведу тебя туда, где нам не помешают наслаждаться нашим счастьем, где нас не найдут люди, которым мы теперь бросаем вызов.

Он обнял Елизавету и повел ее вперед.

Они прошли через лес, не смущаясь густой чащей и как бы торопясь уйти от мира. Наконец Елизавета остановилась в изнеможении. Она прижалась к Зигристу, вопросительно взглянула на него и прошептала:

— Куда ты ведешь меня, дорогой мой?

— Разве ты не догадываешься? — ответил он. — Разве помимо того убежища, куда я веду тебя, есть для нас еще какое-либо место? Я веду тебя к разбойнику Лейхтвейсу.

— К Лейхтвейсу? Да, ты прав. Мы попросим его принять нас к себе. Мы сделаемся его помощниками, вступим в его шайку, и я уверена, что мы будем счастливее прежнего, так как будем жить вместе.

Все глубже и глубже проникали они в лес. Вдруг они остановились, услышав топот копыт. Они увидели, как из-за утеса вышел Лейхтвейс, ведя лошадь под уздцы. Он невольно остановился, когда увидел перед собой Зигриста и Елизавету, и, казалось, хотел снова вскочить на коня и ускакать. Но Елизавета бросилась перед ним на колени и воскликнула:

— Это ты, благородный Лейхтвейс. Тебя мы ищем. К тебе одному шли мы.

— Ко мне? — изумился Лейхтвейс, недоверчиво взглянув на Зигриста. — Кто твой спутник?

— Это доктор Вильгельм Зигрист из Висбадена, — ответила Елизавета. — Я люблю его и всегда любила одного только его.

— Что же ему нужно от меня?

Тогда Зигрист выступил вперед и протянул разбойнику руку.

— Дай мне свою руку, Лейхтвейс! — воскликнул он. — Я твой друг, и мне ты можешь верить, так как я не лицемерю. В двух словах я скажу, что мне нужно от тебя. Разреши мне примкнуть к тебе и возьми меня и эту девушку к себе, будем друзьями и товарищами. С людьми у нас более нет ничего общего. Мы махнули рукой на все, бросили все, что имели, и намерены основать новое счастье, новую жизнь там, где и ты живешь. Я врач и могу быть полезен тебе, так как могут настать минуты, когда тебе потребуется помощь врача. Не отвергай меня, Лейхтвейс, мне было бы больно, если бы ты, единственный человек, на которого я еще возлагаю надежду, отказал мне.