Пещера Лейхтвейса. Том первый

— Послушай, Фаризант, — обратился герцог Нассауский к своему шуту, который прикорнул у его ног и что-то грыз. — Я недоволен тобой. Куда девалась твоя веселость, бедняга? Ты перестал смеяться, острот от тебя не слышно, и даже твои насмешки, которыми ты прежде выводил из терпения придворных, куда-то испарились. Быть может, ты болен?

— Да, я болен, — ответил шут, — да так сильно, как сто врачей, вместе взятых, не могли бы заставить меня хворать.

— А что с тобой?

— Я перегрузил душу свою печальными мыслями.

Герцог в этот день, по-видимому, был в хорошем расположении духа.

— Быть может, — сказал он, — я могу помочь твоему горю? Ты часто веселил меня, так что мне хотелось бы оказать тебе ту же услугу. Скажи мне откровенно, чем вызвана твоя печаль? Я сумею дать тебе целебное средство.

— Господин мой, — ответил горбатый Фаризант, низко опуская голову на грудь. — Никакие средства мне не помогут. Да я и не в состоянии платить такому дорогому врачу, как вы.

— Значит, твоя болезнь неизлечима? Но я, по крайней мере, обещаю тебе, что, когда ты умрешь, то будешь похоронен с достойными тебя почестями. Твой катафалк повезут восемь собак в прекрасной упряжи, и вместо гроба мы положим тебя в бочку от вина. Но я не знаю, какую эпитафию поместить на твоем надгробном памятнике.

— Могу вывести вас из затруднения, — ответил Фаризант, медленно поднимаясь с места. — Я прошу ваше высочество приказать написать на моем надгробном памятнике следующий стих:

Здесь погребен несчастный шут,И будет ждать он воскресенья.Но те, что рыли яму тут,Еще глупей шута, без всякого сомненья!

— Вижу, ты еще не совсем утратил веселость! — расхохотался герцог. — Однако, Фаризант, соберись с духом и будь весел. Сегодня вечером в большом зеркальном зале состоится концерт знаменитого скрипача, прибывшего сюда из Италии. Но предупреждаю тебя, шут, пока итальянец будет играть, ты сиди смирно, так как было бы кощунством лишать нас хотя бы одного звука его дивной игры.

— Да, все дело в звуке, — пробормотал Фаризант, — а человек ни во что не ставится. Что ж, я буду молчать.

Явился камердинер и доложил, что в кабинете герцога собрались советники. В числе их явился и граф Батьяни, заседание назначено для обсуждения вопроса, какие следует принять меры для прекращения дальнейшей деятельности разбойника Лейхтвейса и его шайки.

Герцог встал и ушел. Горбатый шут посмотрел ему вслед.

— Уж недолго я буду служить тебе, герцог Карл, — пробормотал он, — недолго уж я буду носить ненавистную мне личину шута. Если бы ты был способен заглянуть в мое сердце и видеть, что творится в душе человека, у которого отняли самое дорогое его сокровище, любимую его дочь. Аделина похитила ее, она похитила ее у того священника, которому я доверил ее, и после того дня патер Бруно пропал без вести. Я нисколько не сомневаюсь, что несчастный покончил с собою, страшась моего гнева. Ведь нашли же его сутану в Жабьем пруду, значит, он утопился. Бедный патер Бруно. Впрочем, нет, он счастлив, так как он избавлен от людских горестей и забот. Как бы мне хотелось отдохнуть хотя бы там, на дне Жабьего пруда. Но мне нельзя умирать, я должен жить, чтобы разыскать мою Гунду.

Он встал и беспокойно начал ходить взад и вперед по комнате.

— Что Аделина сделала с ней? — продолжал он. — Она угрожала мне, что убьет Гунду, если я ей не выдам письма короля. Мне страшно было подумать, что эта бесчеловечная женщина способна привести в исполнение свою угрозу, но я не поддался и не согласился принять ее предложение. Тогда она еще раз написала мне и сообщила, что намеревается убить не тело Гунды, а душу ее.

Шут глубоко задумался и вспомнил все, как было…

Аделина угрожала ему, что развратит невинную девушку, и писала Зонненкампу, что она сделает из его дочери блудницу, если он не предпочтет исполнить ее требование и выдать ей письмо короля. Зонненкамп целую ночь страшно боролся с собою, но под утро он принял определенное решение. Он послал роковое письмо в Англию, куда оно было адресовано. Таким образом он пожертвовал своей дочерью, но сохранил верность королю.

Об Аделине не было ни слуху ни духу: она пропала без вести вместе с Гундой. Зонненкамп не знал, куда она увезла его дочь, не знал, на самом ли деле она приведет в исполнение свою угрозу. Вопросы эти днем и ночью терзали его, а ответа на них он не находил, хотя был твердо уверен, что Аделина не способна повредить Гунде, так как Гунда была все-таки ее дочь; правда, Аделина была ужасной женщиной и ненависть ее была безгранична, но не может же мать погубить своего собственного ребенка.

Зонненкамп тем не менее решил вернуть Гунду во что бы то ни стало. Он подозревал, куда ее увезли, и решил удостовериться в этом. Зная, что он один вряд ли добьется своей цели, он решил прибегнуть к помощи разбойника Лейхтвейса.

Но тут Фаризант вспомнил, что именно в это время в кабинете герцога обсуждается участь Лейхтвейса, что тот намерен принять самые энергичные меры в поимке его и всей его шайки. Фаризант решил предупредить Лейхтвейса о грозившей ему опасности и для этого направился в соседнюю комнату. Позванивая бубенчиками, он вошел в рабочий кабинет герцога, где за большим столом сидели советники.

Герцог Карл сидел посередине, а рядом с ним стоял граф Батьяни. Когда в комнату вошел Фаризант, Батьяни злобно взглянул на него.

— Что нужно здесь шуту? — воскликнул он. — Убирайся вон, дурак. Ваше высочество не должны были бы позволять ему оставаться здесь. Если наше совещание не будет сохранено в строжайшей тайне, то Лейхтвейс будет предупрежден и нам никогда не удастся задержать этого наглого разбойника и привести его на эшафот, где ему только и место со всей его шайкой.

Герцог махнул рукой.

— Оставьте в покое беднягу Фаризанта, — сказал он, — он нас не выдаст. Ведь он только бедный шут и даже не способен понимать серьезные вещи.

Батьяни не посмел противоречить.

Фаризант забрался в угол комнаты, притих там, вытащил из кармана кусок воска и начал лепить какие-то фигурки. Затем он прикреплял их к длинным волосам, которые выдергивал из своей головы, и заставлял их плясать.

— Видите, граф, насколько он безвреден, — шепнул герцог венгру, указывая глазами на шута, — а потому мы можем спокойно продолжать наше совещание.

— Благородные герцогские советники! — воскликнул Батьяни. — Мы собрались здесь по приказанию его высочества для того, чтобы обсудить, какие меры следует принять для искоренения зла, тяготеющего над этой страной хуже всякого мора и глада. Давно уже разбойник и браконьер Генрих Антон Лейхтвейс бесчинствует на берегах Рейна и смеется над самыми крепкими замками и самыми бешеными собаками. По ночам он проникает в дома мирных граждан для грабежей и убийств. С беспримерной наглостью он уничтожает герцогскую дичь. Лишь недавно он снова совершил гнусное злодеяние, застрелив майора Ремуса, коменданта города Висбадена. Меня он тоже пытался замучить насмерть, привязав к хвосту лошади, и лишь благодаря счастливой случайности я остался жив. Неужели же этот негодяй и впредь будет гулять на свободе и безнаказанно высмеивать законы? Он собрал вокруг себя несколько человек единомышленников. Давно уже замечено, что он работает не один, а при содействии целой шайки. Он совратил с пути истинного мою жену, бедную Лору фон Берген, прежнюю фрейлину герцогини. Она сделалась его женой и разделяет с ним его разбойничью жизнь. Неужели вы, достойные советники, будете дожидаться того, что ваши дочери падут жертвами этого человека? Неужели вы останетесь только безучастными зрителями всех этих безобразий, пока Лейхтвейс не ограбит или не убьет вас самих? Герцогский замок и тот подвергается опасности. Лейхтвейс может явиться сюда и похитить герцогские драгоценности. Надо положить этому конец. Поставим на ноги войска и с их помощью будем днем и ночью делать обходы в горах, где он скрывается. Отнимем у него возможность доставать себе провизию из соседних деревень. Заморим его голодом, доведем его до того, что товарищи бросят его, повысим награду, назначенную за его поимку. Только таким путем мы можем поймать его. А когда он попадет нам в руки, то не следует долго судить его, а в тот же день колесовать. А труп его следует бросить псам на съедение, так как Лейхтвейс не заслуживает погребения.

Когда Батьяни закончил свою речь, советники оживленно высказали свое одобрение.

Герцог тоже согласился с предложением графа Батьяни. Он не столько думал о безопасности своих подданных, как о том, что Лейхтвейс со своей шайкой выхватывает у него из-под носа из его лесов лучшую дичь, и потому он решил так или иначе избавиться от этого беспокойного соседа.

Было решено устроить осаду той местности, где по предположениям скрывался Лейхтвейс, другими словами — оцепить кордоном солдат весь Нероберг. Герцог предоставил в распоряжение графа Батьяни тысячу солдат и назначил его командующим этим отрядом.

— Даю вам месяц сроку, граф Сандор Батьяни, — обратился герцог к венгру, — я убежден, что вы еще ранее истечения этого срока доставите живым или мертвым этого браконьера и разбойника. В тридцать дней можно взять сильную крепость, а я вам предоставляю столько же времени, чтобы поймать разбойника. Но зато я твердо рассчитываю на успех. Если моей полиции эта задача была не по силам, то вы с моими войсками справитесь с нею. Будьте уверены, граф Батьяни, что если вы исполните возложенную на вас задачу, то я достойным образом награжу вас.