Песенка для Нерона
Шрифт:
— Кто, я? Понятия не имею, извини.
— Тогда все в порядке, — сказал сержант, хмурясь. — Потому что если ты знаешь, а мне не сказал, это превращает тебя в сообщника, а разве тебе хочется стать сообщником?.
Тут он врал, все-таки я немного разбирался в законах, как мыши немного разбираются в котах. Но я не собирался с ним спорить.
— В общем, — продолжал он, — если ты невиновен, не знаешь, кто это сделал и никакого отношения к этому не имеешь, то почему вообще рассказал мне?
В данных обстоятельствах неплохой вопрос. Поведение, которого вряд ли можно ожидать от незадачливого вора.
— Хотел быть добрым гражданином, наверное, — сказал я неуверенно.
— А, так ты что ли гражданин? — он взглянул на меня. — Забавно, я решил, что ты грек.
Тут он тоже был
— Просто фигура речи, — сказал я. — Я имел в виду, что это мой долг. Как я тебе уже говорил, я как раз побежал искать вас, когда вы нашли меня.
— Хорошо, — сказал он таким тоном, будто я только что заявил ему, что на самом деле он девушка. — Ну что ж, я уверен, ты можешь гордиться собой. А пока что я арестую тебя как свидетеля. Раз ты такой добпропорядочный, то не будешь возражать.
Твою мать, подумал я. Тем менее, для него я оставался незадачливым взломщиком Гиацинтом. Были неплохие шансы оказаться на галерах или в рудниках, но для того, кто побывал в стольких камерах смертников, как я, это смехотворная угроза.
— Только рад помочь, — сказал я, вымучивая улыбку. — А пока что массовое убийство ждет твоего внимания.
— Да, всю жизнь о нем мечтал, — пробурчал он. — Ну, я до такого не дорос, надо вернуться в контору и вызвать префекта. А может, даже городского эдила. Так, — кинул он через плечо своим людям. — Кто-нибудь из вас видит тут знакомых?
Мертвая тишина. Подозреваю, братушки по каким-то причинам не слишком часто вращаются в высших кругах.
Мы отправились в казармы стражи, а по дороге, поскольку никто, кажется, не собирался со мной разговаривать, я стал обдумывать кое-какие вещи, которые видел в доме и которые там не видел. Вам может показаться, что я уже успел наразмышляться на два дня вперед, но это не так. Имя такие мозги, как у меня, спокойно можно гонять их с утра до вечера.
Сержант — его звали Марк Требониан, если это имеет какое-то значение — оказался прав; капитан стражи вызвал префекта, префект вызвал эдила, а пока мы ждали, когда он сможет вырваться со званого ужина, меня засунули в маленькую камеру, чтобы я не оскорблял их чувств своим непрезентабельным видом. В общем, я опять оказался в каталажке — только я, четыре стены, низкий потолок с некоей растительностью и тяжелая деревянная дверь. Я привалился к стене, вытянул ноги и попытался расслабиться.
Куда там. О, вовсе не пребывание за решеткой заставляло меня нервничать. Одна камера практически не отличается от любой другой, заняться в ней совершенно нечем, и довольно скоро вы выучиваетесь сидеть неподвижно и накапливать энергию, как ящерица на горячих камнях. Обычно, когда меня в очередной раз запирают, я закрываю глаза и представляю морские сражения. Я могу заниматься этим часами, притом что я совсем не энтузиаст военного дела. Нет, я был такой дерганый, потому что не знал, что стряслось с Луцием Домицием — мертв ли он уже или как раз медленно умирает под пыткой, или что? У меня все свербело от мысли, что он может быть еще жив, даже если едва-едва. Любое из этих мгновений могло быть его последним, когда его глаза закроются, а из легких выйдет последний воздух, а я торчал тут в камере и ни хрена поделать не мог. Глупо было дать себя запереть; никакой пользы от этого не было, даже если предположить, что у идиотов-стражников есть хоть малейший шанс поймать убийц — что было, разумеется, не так. Честно говоря, я не понимаю, за каким хреном города вообще заводят всех этих сторожей и стражников. Толку от них совершенно никакого. Сами подумайте: если бы среди них попадались хоть самую малость компетентные типы, я повис бы на кресте много лет назад. Они не делают улицы безопасными, они не ловят воров и убийц, все, чем они заняты — это портят жизнь таким,
как я, не причинившим лично им никакого вреда. А иногда, как, например, сейчас, они не позволяют честным, достойным людям спасать жизнь своих друзей. Если я стану императором, то первым дело разгоню их по домам без выходного пособия. Я размышлял об этом и о целой куче сопутствующих проблем так напряженно, что не мог вообразить даже завалящей лодчонки, когда дверь вдруг распахнулась и вошел сержант. Он имел еще более озадаченный вид, чем прежде.— К тебе посетители, — сказал он.
— Правда?
— Ага. Сестра и двоюродные братья.
— Чего? То есть, отлично, спасибо. Пригласи их войти.
Сержант кинул на меня вгляд, которым можно прожечь дырку.
— Убей меня бог, если я понимаю, как они узнали, что ты тут, — сказал он. — Есть у тебя какие-нибудь соображения на этот счет?
— Интуиция, — ответил я. — Мы с сестрой всегда были очень близки.
— А! Ну что ж...
Он вышел в коридор и поманил кого-то, и появились никто иные, как мои отважные спасители: Аминта, Скамандрий и девица Миррина.
— Вот ваш... — начал сержант, но что-то пронеслось мимо него и рухнуло мне на грудь. — О, благодарение богу, — произнесло оно голосом Миррины, — благодарение богу, ты в порядке, мы так волновались.
— Спасибо, — сказал я, разглядывая двух братьев, присевших на короточки возле меня с видом печальным и торжественным. — Эээ, а как вы меня нашли, интересно?
— Да, я тоже хотел бы это знать, — вставил сержант, но Миррина бросила на него злобный взгляд и он захлопнул за собой дверь.
Аминта подождал, когда его шаги стихнут, и только потом обратился ко мне:
— Ладно, — сказал он. — Мы тебе сейчас объясним, что ты должен сделать. Миррина, дай ему нож.
Миррина тут же поднялась и задрала юбку самым неблагородным образом. Не могу сказать, как она ухитрилась протащить в камеру кинжал, и кабы сам его не видел, не поверил бы, что такое вообще возможно — по крайней мере, не нанеся себе самых серьезных ранений.
— Погодите, — сказал я. — Что вообще происходит?
— Побег из тюрьмы, ты, клоун, — пробурчал второй брат, Скамандрий. — А теперь бери нож, и как только мы уйдем, замани сюда стражника под любым предлогом и...
Я резко вздернул голову.
— Ни за что, — сказал я. — Я не буду этого делать.
Аминта вздохнул.
— Не будь таким ссыклом, — сказал он. — Надо только выбрать правильный момент, когда он смотрит в сторону — все остальное просто. Хорошее место — прямо под ухом; а можно схватить его одной рукой за голову, слегка повернуть и...
— Нет! — сказал я. — Слушай, я не знаю, что происходит, но если вы думаете, что я собираюсь зарезать римского солдата, то вы рехнулись. Мои нынешние проблемы — сущая ерунда по сравнению с этим.
Аминта улыбнулся.
— Тебе только так кажется, — сказал он. — На самом деле, раз уж ты такое трусливое дерьмо, то даже хорошо, что не знаешь всей правды, а то бы уже развалился на части от страха. Понимаешь, — продолжал он, — через час или около того сюда явится один тип и расскажет префекту, что маленький грек, который сидит у него в камере, был когда-то близким другом Нерона Цезаря. Более того, — продолжал он, прежде чем я успел вставить слово, — примерно такое же сообщение я отправлю нескольким влиятельным жителям города, которые имеют самые серьезные причины искать с тобой встречи. Я могу ошибаться, но по-моему, если и бывают проблемы серьезнее, то разве что у льва в глотке. Конечно, — продолжал он, — если по счастливой случайности к этому моменты ты отсюда исчезнешь, не будет никакого смысла рассылать эти сообщения. Уловил картинку?
Я посмотрел на кинжал. Он имел короткое и узкое лезвие и выглядел крайне функционально. Такой штукой легко кого-нибудь убить.
— Слушай, — сказал я. — Ты не объяснил мне, зачем я тебе сдался. Может, я могу сделать, что тебе надо, не выходя их этой камеры, а значит, нет никакой нужды истреблять стражников.
— Без мазы, — сказал Аминта. — Так вот, как только ты выйдешь отсюда, иди вниз по улице, как будто направляешься к реке. Увидишь пару ребят, несущих паланкин. Залезешь в него и все будет хорошо. Ты все понял или мне лучше еще разок повторить?