Пеший город
Шрифт:
А с кем Соломону воевать? С Египтом? Так не лучше ли сходить к жене-египтяночке? С Персией? Так не приятней ли навестить жену-персияночку?
Работать, конечно, много приходится, буквально ночей не спишь. Но зато в стране мир, все военные страсти полюбовно улаживаются.
Экономически, правда, тяжело. Ведь весь этот дипломатический корпус приходится кормить, одевать, засыпать подарками. Страну заполнили иноземные родственники, которые ведут иноземную жизнь, очень дорогую по местным возможностям. Кое-кто выражает опасение, что Соломон раздаст все земли иностранцам и народ останется без отечества (так
В стране начались волнения, кое-где перераставшие в восстания. Соломон зачастил к отечественным женам, пытаясь через них наладить отношения с собственным отечеством, но это у него не получилось. Со своим отечеством поладить труднее всего.
Но как инструмент внешней политики гарем неплохо себя зарекомендовал. Его явно не хватает в современных международных отношениях. Женить президента Клинтона на дочери Саддама Хусейна, президента Ельцина на матери Шамиля Басаева, породнить Грузию с Абхазией, Азербайджан с Арменией, Югославию с Югославией…
Мы слишком далеко ушли по дороге ненависти, пора уже нам вернуться к любви. Пора вернуться к опыту Царя Соломона.
Публичная любовь императора Клавдия
Приходит Клавдий домой и застает жену с любовником. Потом опять приходит домой и застает жену с любовником. И в третий раз приходит и застает жену с любовником.
А в четвертый раз приходит — жены нет. Оказывается, ей надоело, что ее постоянно застают с любовниками, и она решила немножко поработать в публичном доме.
Клавдию это не понравилось. Зачем ей работать? Разве императрицы работают?
Возвращается жена утром с работы, а муж к ней с упреками:
— Мессалина, постыдись! Как тебе не стыдно работать!
— Подумаешь, работа! — отмахнулась супруга. — Всего один публичный дом.
Но приняла к сведению замечание мужа.
Приходит он домой и застает жену с любовником. Опять приходит — и опять застает с любовником. В третий раз пошел на хитрость. Сделал вид, что надолго уехал, нагрянул внезапно — и снова жена с любовником.
А в четвертый раз приходит — жены нет. Оказывается, она тут по соседству выходит замуж.
Бросился туда Клавдий.
— Мессалина, куда ты выходишь? Разве так можно — из брака в брак?
— Клавдий, только без пошлостей! Здесь тебе не публичный дом.
Такое замечание не могло остаться незамеченным. В общем, молодых унесли.
— А как же свадьба? — забеспокоились гости. — У нас же срывается свадьба!
— Свадьба не срывается! успокаивает их император. — Я сам буду молодым!
Гости не поверили: такой старый и вдруг станет молодым!
А тут и молодая подходит. Она подходит в сопровождении двух любовников, а за руку держит своего ребенка Нерончика. А другие мальчики, очень кровавые, пляшут у нее в глазах
В одном из этих мальчиков Клавдий мог бы узнать себя. Но он не узнал, к сожалению. Потому что был уже молодым.
Быть молодым — дело опасное, рискованное. Куда безопасней быть старым
Прекрасная Розамунда
У короля лангобардов Альбоина была жена Розамунда, изумительной красоты женщина. И был у него щитоносец — таких щитоносцев сегодня нет.
Дело
было в шестом веке, когда с вандалами и гуннами уже было покончено, а с татаро-монголами еще не начинали. Так что был небольшой просвет между поздней дикостью и ранним средневековьем, как раз подходящий для расцвета цивилизации.И вот на одном из обедов король подносит любимой супруге кубок с вином, а она смотрит — что-то знакомое. Присмотрелась — да это же череп ее родного отца!
— Как, папа уже умер? Вот это неожиданность! Поднесла кубок к губам, но пить почему-то расхотелось.
Говоря откровенно, она обиделась за отца. И так сильно обиделась, что попросила верного щитоносца прикончить своего повелителя.
Щитоносцу что, он согласился. А когда с Альбоином было покончено, они вдвоем бежали в Равенну, к тамошнему правителю, который согласился им дать приют при условии, что Розамунда выйдет за него замуж.
Выйти, конечно, можно, но щитоносца куда девать? За время побега у них сложились такие отношения, что он мог бы не понять такого поступка.
Чтобы как-то выйти из положения, Розамунда поднесла ему кубок с ядом.
Щитоносец пьет и чувствует — что-то не то. Вино определенно чем-то разбавлено. И тогда он предложил Розамунде допить кубок до дна, поскольку ему пить уже не хотелось.
Розамунда, конечно, отказывалась, говорила, что для нее это слишком крепко, но пришлось ей допить вино.
В общем, что тут сказать? Муж умер, любовник умер, а теперь еще вдобавок и она сама умерла. Не слишком ли много смертей на одну слабую женщину?
Екатерина Великая
Екатерина Великая была не столько великая Екатерина, сколько великая женщина. Она могла заменить десяток Екатерин и еще пятерку Елизавет в придачу, плюс пару-тройку Иванов и Василиев.
Последнее обстоятельство Медведюка нисколько не смущало. Он, как мальчишка, влюбился в Екатерину Великую.
Мы его убеждали, что его любовь не имеет будущего. Во-первых, Екатерина — императрица, а кто такой Медведюк — смешно сказать. Во-вторых, эта женщина значительно старше Медведюка. В-третьих, ее сердце плотно занято, чтоб не сказать битком набито. А в-четвертых… Что же в-четвертых? Да, в-четвертых, Екатерина давно умерла.
На все эти доводы у Медведюка был один ответ: что значит — императрица? Что значит — старше? Что значит — занято? И даже — что значит умерла, хотя, что это значит, ни у кого не вызывает сомнения.
Медведюк мог часами говорить о любимой женщине. Ей в жизни не повезло: жила в благополучной Европе, а где оказалась? Это все судьба, вздыхал Медведюк, у каждого своя судьба.
Была Екатерина из хорошей семьи. Отец ее был Фридрих Великий, но она была из другой хорошей семьи. Незаконная дочь Фридриха, но вы же знаете эти законы. Уже самим своим рождением она заявила протест против них и впоследствии неоднократно выступала против законного брака. Никакая другая женщина не разрушила своей личной жизнью столько семей, сколько Екатерина разрушила своей государственной деятельностью. И не только государственной, но и личной деятельностью. У нее оставалось еще время на большую личную жизнь (что отличало ее от Медведюка, у которого, кроме жены, не было никакой личной жизни).