Песнь кобальта

– Она умная, – произнес, рассматривая содержание своей кружки.

– Тоже мне достоинство! Бабье дело какое? Правильно! Сидеть дома, мужа ласково встречать да детей рожать. Тут большого ума не надо.

– Вот и пусть сидит у меня дома да мне сыновей рожает, – громко треснул кружкой по столу, – женюсь я на ней!

– Не выйдет, – засмеялся Эрик, – не смотрит на тебя Элька. Взглядом не ищет, головы за тобой не поворачивает.

– Женюсь! – хлопнул ладонью по столу, так что посуда зазвенела, – К концу месяца моей женой станет, хочет того али нет.

– Дурное задумал? – нахмурился Коил. – Девка хоть и чудная, но хорошая. Не вздумай обижать ее!

– А ты не суйся, куда не следует! И без тебя разберусь. Я же ее дуру счастливой сделаю. Дом большой построю, платье атласное куплю, а то ходит вечно как бродяжка в мешковине серой.

На том пьяный разговор и окончился. Приятели в тот же миг позабыли о его угрозах жениться в скором времени, а сам Орша твердо вознамерился заполучить себе девчонку гордую. Проняла своим безразличием, так что думать ни о ком другом не мог.

Близился срединный день лета, и Дэниэль, как всегда, не находила себе места. Каждый год, когда тъерды приезжали в деревню, она бродила словно полотно белая, и все ждала, когда кто-нибудь опознает в ней выжившую девчонку из погорелых Золотых Песков.

Год шел за годом, никто ее так и не узнавал, а страх все не уходил, въевшись в кровь так, что не вытравишь.

В этом году ей исполнилось девятнадцать. Тот самый возраст, когда надо прикладывать ладони к Чий-маану. Только не будет этого. Обманула всех давным давно, десять лет назад, когда в деревню пожаловала. Прибавила себе год один, чтобы старше стать, чем есть на самом деле. Чтобы тъердов провести и прикоснуться к ритуальному камню на год раньше срока. Сработала уловка. Прошлым летом увидели все, что пустышка она. Нет в ней Песни.

Выдохнула она тогда облегченно, решив, что все беды остались позади, что больше не надо трястись и бояться, но все равно сердечко в груди металось испуганно, когда ждала появления тъердов в деревне.

Они явились накануне дня Великих Смотрин. Десять воинов на высоких вороных конях, подъехали к постоялому двору, что стоял недалеко от главной площади.

Дэниэль, моющая посуду увидела их в окошечко, и чуть тарелку не разбила, когда та из непослушных пальцев выскользнула. Явились, демоны!

Как жаль, что сегодня именно ей пришлось работать до самого вечера, и ей придется их обслуживать! Робела она рядом с ними, пугалась да путалась, невольно внимание к себе привлекая. Кто-нибудь из местных снисходительно пояснял, что чудная девка, со странностями. А она стояла, краснела, боясь взгляд от пола оторвать. Боясь, что в глазах ее отразится огонь, что поглотил Золотые Пески.

Тъерды зашли вовнутрь, и помещение сразу стало меньше, будто сжалось, испугалось воинов, пожаловавших в тихую деревню.

Уселись за стол большой в углу, заказали еды много. Похлебку наваристую, мясо, картошку кругляшками, зеленью посыпанную, соленья разнообразные, пироги, да браги бочонок.

Весело сидели, смеялись, шутили, с румяной хозяйкой постоялого двора флиртовали да заигрывали. Ярина сегодня сама решила их обслуживать, зная что не скупятся никогда тъерды имперские, с лихвой платят и за постой, и за еду, и за общение веселое.

Дэни сидела в закутке на кухне, боясь пошевелиться и умоляя судьбу, чтобы не сводила ее с этими страшными людьми. Ведь она знала, что скрывается за их весельем, знала, как безжалостны они в исполнении приказа. Понимала, зачем им, увешанным оружием с ног до головы, вдесятером на Смотрины ездить, да девиц по долине собирать. Все это на случай, если кобальт проклюнется.

Мечты о спокойствии были разрушены, когда услыхала оклик громкий:

– Элли! Неси с кухни еще хлеба буханку, да капусты квашенной.

Покрылась потом холодным, затрепетала, с трудом удерживая в непослушных руках свою ношу. Десять шагов до стола дубового показались ей длиной в жизнь.

Смотрела испуганно, перебегая взглядом от одного к другому. Вот трое лучников с тугими колчанами за спиной. Остальные с мечами. Кто с двумя легкими, кто с двурушником пудовым. Еще у одного, огромного, словно дикий бизон, топор боевой к лавке привален был. На мощной груди у него Вей-маан в золотой оправе покоился. Значит командир их, если артефакт для Смотрин у него находится.

Кое-как поставила корзинку с хлебом на край, да блюдо на свободное место, и мышкой скользнула обратно, надеясь, что ее не заметили. Украдкой обернулась на них, и вздрогнула, получив тяжелый взгляд от исполинского тъерда. Смотрел на нее, будто под кожу заглядывал. И во взгляде ни одной эмоции прочитать нельзя было. Только тьма пугающая.

Стушевалась, шмыгнула за стойку и стаканы начала натирать до блеска, чтобы хоть как-то успокоиться. Так хотелось уйти, сбежать отсюда, но старые часы на стене безжалостно показывали, что еще целый час рабочий остался.

***

– Эль, не спи! – подтолкнула ее хозяйка, – добавки просят гости дорогие. Неси! Не стой как столб дубовый.

Вспыхнула как свечка, и извинившись, торопливо побежала на кухню. Повариха наложила на большое круглое блюдо сочного поджаристого мяса и передала девушке:

– Смотри не урони!

Проходя мимо хозяйки, услыхала ворчливое:

– Посуду грязную не забудь забрать! Обновить надо!

Подошла к столу, осторожно поставила блюдо и осмотрелась, ища тех, у кого тарелку сменить на чистую надо.

Это оказался тот самый тъерд, что крупнее любого сельского мужика да выше на пол головы. В отличие от остальных молчалив он был и угрюм. Больше слушал, чем говорил, холодным взглядом осматриваясь по сторонам, останавливая свое внимание на каждом из присутствующих.

Пугал он ее больше, чем все остальные вместе взятые. Такой легко перерубит пополам, перешагнет и дальше пойдет, не оборачиваясь. Но делать нечего. Подошла робко и сиплым шепотом спросила:

– Можно я тарелку у вас заберу?

Он не удостоит ее даже мимолетным взглядом, лишь кивнул снисходительно.

Выдохнула, чувствуя, как кровь в жилах стынет от близости с этими людьми. Протянула руку, чтоб тарелку забрать, да вскрикнула, когда перехватил за тонкое запястье, сжав стальной хваткой.

Дернулась, но он даже не шелохнулся, удерживая ее рядом.

Страшно стало так, что в груди зажгло, сдавило:

– Пустите, пожалуйста! – пропищала жалобно, – мне посуду грязную велено собрать!

Только тут поднял на нее взгляд сумрачный, резанул им, будто по живому вспарывая. Девушка сжалась еще больше, сникла, боясь пошевелиться.