Песнь Лихорадки

Потом мы с Танцором танцевали медленный танец, пока все вокруг не обращали на нас внимания, как будто во всем мире мы были вдвоем. Затем музыка сделалась быстрой и веселой, появились некоторые ши-видящие, которые не покинули мир, и мы наполнили книжный магазин танцами и смехом, а когда зазвучала Tubthumping, присоединились даже Мак с Бэрронсом.

Часами позже Танцор наконец сказал:

– Хочешь уйти отсюда, Мега?
– глаза его казались усталыми, но как всегда яркими, цвета тропической лазури.

Еще бы. Я хотела, чтобы эта ночь длилась вечно. Но я также хотела, чтобы она закончилась.

– Да. Завтра мы займемся...

– Спасением Шазама, - воскликнул Танцор с сияющим взглядом.
– Гребаный ад, мне не терпится с ним познакомиться!

Я поцеловала его. И снова поцеловала его. Затем я прижала его к книжному шкафу, сделалась его второй кожей, и мы потерялись в долгом мечтательном поцелуе, который сказал мне, как именно продолжится эта ночь.

Я поискала Риодана, чтобы попрощаться перед уходом, но его нигде не было видно.

– Возьми меня в режим стоп-кадра, Дэни, - нетерпеливо сказал Танцор, и я не могла отказать. Мы были на вершине мира, молодые, и наши сердца бились идеально слаженно. Он любил бывать в потоке, говорил, что это помогает очистить мозг для новых идей.

Когда я забросила нас в другое измерение, и вокруг нас развернулся звездный туннель, он поцеловал меня, что абсолютно разрушило мою концентрацию, и мы споткнулись, пролетев по улице и хохоча. Затем он развернул меня к кирпичной стене, и мои джинсы спустились, и его тоже, мой меч отлетел в сторону, а он целовал в шею, входя в меня сзади, и я знала, что завтра выцарапаю Д&Т на стене в этом самом месте, и я рассмеялась, подумав, что если сделаю так везде, где мы занимались сексом, то скоро весь город окажется расписан буквами Д&Т.

– Я люблю тебя, Дэни Мега О'Мэлли, - сказал Танцор мне на ухо, двигаясь во мне.
– Больше всего мира. Глубже синевы неба. Истиннее широты вселенной. Я люблю тебя бесконечнее числа Пи.

Бурный восторг заполнил мое сердце, и я выдохнула:

– Я люблю тебя так же, Танцор.

Затем единственными звуками, разносившимися по улице, стали те, которые издают мужчина и женщина, когда они живут на полную катушку, каждым цветом радуги.

Я проснулась чуть позже полудня следующим днем от солнца, падавшего на нашу постель, и свернулась на боку, гадая, имеет ли Королева Мак какое-нибудь отношение к знойному жару, проникавшему в раскрытое окно.

Надеюсь, она понимала, что не может насовсем превратить Дублин в южную Джорджию, не испоганив основательно наш дождливый зеленый остров. Но я с радостью приму несколько дней такой погоды, зная, как она нравится Танцору. Он нуждался в долгих ленивых часах на солнце, чтобы восстановить силы после гонки последних дней.

– День настал, Шазам, - прошептала я, сияя изнутри. Тот самый. Тот, которого я ждала вечно. Сегодня Риодан и Бэрронс начнут устанавливать Зеркала, чтобы спасти моего горячо любимого друга. И жизнь будет идеальна. Я, Шазам и Танцор. О чем еще я могла просить? Мое сердце столь преисполнилось счастьем, что, казалось, могло взорваться.

Прошлой ночью мы трижды занимались сексом. Я отказалась от четвертого раза, притворяясь, что устала (как будто такое вообще могло случиться), болезненно осознавая, насколько он вымотался.

– У нас есть все время мира, - сказала я, надеясь, что это правда. Сдерживать себя и не торопиться - вот ключ к долгой жизни с ним.

К тому, чтобы ложиться спать рядом с ним каждый вечер. Просыпаться с ним каждое утро, чувствуя тепло его тела рядом...

Я застыла.

Так неподвижно, что могла быть высечена из камня.

Опасливо я приоткрыла все свои чувства на полную мощность.

Я сплю на боку, подсунув одну руку под подушку, спиной прижимаясь к нему. Танцор спит на спине, обычно запрокинув руки за голову. Так ему проще дышать.

Он был позади меня, его рука касалась моего бедра.

Его холодная рука.

Я тщательно обдумала это. Он мог встать, чтобы выпить стакан молока или типа того, и его рука все еще была холодна от стакана. Или он взял одну порцию виноградного фруктового льда, который мы пару дней назад сделали из найденного виноградного сока и пары бутылок замороженного вина. Я перевернусь и увижу, что его губы все еще алые от сосания мороженого. Все будет отлично.

– Танцор?
– прошептала я.

Ничего.

– Танцор?
– сказала я.

Тишина.

Громче, сильнее.

– Танцор, проснись. Сегодня тот день. Сегодня мы пойдем спасать Шазама. Вы двое друг друга полюбите. Мы будем семьей, - и мы сделаем это вместе - вчера мы решили, что он отправится со мной на планету Х. Хоть я и беспокоилась за его сердце, я согласилась не держать его в клетке, а он хотел быть там со мной, чтобы отпраздновать счастливое воссоединение. Или утешить меня, если все пойдет не по плану.

У меня супер-органы чувств. Супер-обоняние, зрение, сила, скорость.

И слух.

В нашей постели дышал лишь один человек.

Я подскочила, развернулась в воздухе и ударила ладонями по его груди.

– Танцор!
– прорычала я.
– Проснись!

Он оставался неподвижен, глаза закрыты.

Толчок, толчок, толчок.

Я читала об этом. Никогда не делала. Научилась на случай, если понадобится. Тридцать толчков в ритме 100-120 в минуту. Наклонить голову, приподнять подбородок, зажать нос, выдохнуть. Два выдоха. Каждый длится секунду.

Толчок, толчок, толчок. Выдох.

Я метнулась в режим стоп-кадра, чтобы делать это быстрее, и оседлала его, представляя сердце внутри его тела, эту прекрасную, несправедливо забракованную мышцу, и притворилась, будто я обхватываю его руками и массажем возвращаю к жизни, продолжая работать.

Толчок, толчок, толчок. Выдох.

Я вибрировала так сильно, как только могла, потому что Мак сказала, что Риодан говорил (и откуда он знал, мне неизвестно), что в это время я испускаю легкий электрический заряд. Я включила это на полную мощность, одновременно совершая толчки.

Ни вздоха. Ни сокращения мышц, ни даже подергивания глаз под веками.

Толчок, толчок, толчок, выдох.

Толчок, толчок, толчок, выдох.

Слезы пришли задолго до того, как я перестала пытаться колотить его тело, выдыхать в него и вибрировать, пытаясь вернуть к жизни.

Слезы обжигали, причиняли боль, оставляя охрененно глубокие шрамы.

Моя голова запрокинулась, и я зарычала в потолок от горя, ярости и ослепляющего гнева.

– Почему?
– я трясла кулаком.
– Дай мне хоть одну хорошую причину! Скажи мне, ПОЧЕМУ, сукин ты сын! Почему не я? Ты заберешь всех, а меня оставишь, просто чтобы помучить меня?