Песнь призрачного леса

– Ублюдок чуть не грохнул меня. А теперь его малец добрался до Джима.

Я пытаюсь сообразить, кого он имеет в виду, а мама в этот момент отводит взгляд и, разразившись горьким хохотом, наконец замечает меня.

– Шейди! – осекается она на полузвуке. – Ты почему до сих пор тут? Я сказала тебе везти домой сестру!

Я преодолеваю последние метры, отделяющие меня от их странной «компании».

– О чем это он, мама? – Перевожу взгляд с нее на массивную фигуру Фрэнка и обратно. Тот уже опять беспомощно всхлипывает, закрыв лицо ладонями. Могучие плечи поршнями ходят вверх-вниз, вверх-вниз.

– Ни о чем таком. Просто твой отец однажды устроил ему хорошую взбучку, от которой он, сама видишь, так и не отошел. Плюнь на этого пустозвона и выкинь из головы.

– Мама… – только и могу прошептать я.

Никогда бы не подумала, что она способна так… о Фрэнке – после всего того, что он сделал для Джима. И к тому же в минуту глубокой скорби. Однако если он и правда своим поганым языком только что оскорбил память папы, если он возлагает вину на Джесса в убийстве отчима… Я зажимаю рот рукой. Боже, как кружится голова, как кружится. А глубоко внутри рождается страх, твердый-твердый, не разгрызешь. Как косточка от персика!

– У меня брат погиб. – Фрэнк задыхается.

Мама поворачивается к офицеру, у которого уже такой вид, словно он готов кого-то арестовать, просто пока не решил – кого.

– Прошу прощения, сэр. Позвольте, я уведу отсюда дочь и сразу вернусь.

Она решительно хватает меня за локоть и тащит к двери.

– Пошли.

Я в последний момент оборачиваюсь, чтобы вглядеться в лицо Фрэнка.

– Кого он назвал убийцей? Кого имел в виду? Джесса?

Сгусток ужаса в животе прорастает какими-то отвратительными щупальцами, и они опутывают все мои внутренности.

– Не обращай внимания. Просто отправляйся наконец домой. Я приеду, как только смогу. – Мама выталкивает меня из участка, а сама торопится обратно, расправив плечи, навстречу разразившейся буре.

Я же, споткнувшись о порожек, выхожу снова под яркие лучи издевательски смеющегося над нами солнца и физически ощущаю, как привычный мир вокруг рушится. Всю дорогу до трейлера не отпускаю ручку Хани, и только тепло ее крошечных пальчиков удерживает меня от падения в пропасть, что так неожиданно разверзлась под ногами и все ширится… Саре я говорю просто: мол, полиция пока не разобралась, что именно произошло, и та не задает лишних вопросов. Наоборот, с каждым поворотом дороги она как будто сильнее отдаляется от меня, притихает, и в той крохотной части моего мозга, что не занята гибелью Джима, а также возможной причастностью к ней Джесса, рождается опасение: уж не распадается ли наша хрупкая связь, еще толком не установившись?

* * *

Выбравшись у дома уже из маминой машины, я снова слышу звуки скрипки. Неужели папа знал, что нам предстоит? Потому и играл для меня все это время?

Стою и прислушиваюсь, так долго, что Хани с заднего сиденья уже нетерпеливо зовет меня. Мне стоит огромных усилий развернуться к душераздирающей мелодии спиной и, взяв сестренку на руки, унести ее в трейлер.

Сварив себе и сестренке на двоих тарелку лапши с маслом, вместе с ней заваливаюсь на кушетку смотреть ПБС [30] – не важно даже, что показывают, нужен просто шум. Пусть спокойные, доброжелательные голоса заглушают тягостную тишину и страх. Хани засыпает, не вынимая большого пальца изо рта. Я лежу рядом. В голове назойливо крутятся десятки вопросов без ответов. Или я просто боюсь этих ответов?

30

PBS – американская некоммерческая служба телевещания.

Внезапно входная дверь с грохотом распахивается, и я, вскинувшись, впиваюсь взглядом в сумеречный свет. Сердце бешено колотится.

Покачиваясь, входит Джесс. Я тихонько отстраняюсь от Хани – так, чтобы та не проснулась, наклоняюсь вперед и протягиваю к нему руку.

– Где ты был?

Он прошмыгивает мимо, не переставая шататься, добирается до глубокого кресла и падает в него с легким стоном.

– Гулял.

– Опять под кайфом, что ли? – Включаю свет, Джесс, болезненно наморщившись, отворачивается. – Ну так и есть, – шиплю я, стараясь не слишком повышать голос. Хани сегодня достаточно уже… насмотрелась и наслушалась.

– Ну и чё? – Брат откидывается в кресле.

– Про Джима знаешь? – Только бы не перейти на крик. Только бы не сорваться.

Джесс ничего не отвечает.

– Ты знаешь, что Джим мертв? – приступаю к нему опять, с опаской косясь на сестренку: не проснулась ли?

Он не открывает глаз.

– Да. Знаю.

– Вы утром были вместе?

– Были. Но потом я отчалил.

Давление в груди у меня ослабевает.

– С ним кто-то оставался, когда ты уходил?

Джесс едва заметно качает головой. Жду, не скажет ли он еще что-нибудь, но, естественно, напрасно.

– А тебе приходило в голову, что неплохо бы явиться домой и поддержать нас всех, вместо того чтобы шляться невесть где и дурманить себе башку веществами?

Наконец братец разлепляет веки и складывает руки на груди.

– По-моему, с тобой лично и так все в порядке, без поддержки.

– А с мамой ты виделся?

– Не-а.

– У полиции к тебе есть вопросы. И серьезные. Пропадать не следовало. Совсем.

Джесс уже в полудреме и сквозь нее лишь неопределенно хмыкает.

За окном вспыхивает свет фар, и внутри меня все сразу обрывается.

– Вставай быстро и дуй к себе в комнату. Маме вовсе не обязательно лицезреть тебя в таком виде.

Джесс не реагирует и не двигается, так что мне остается только пнуть как следует ногой по полозу качалки. Кресло взмывает вверх так лихо, что парень едва не вылетает из него.

– Бл-л-л-и-ин! – взвывает он, вцепившись крепко в подлокотники.

– Выметайся из гостиной. Срочно! – Я хватаю его за руку и тяну изо всех сил на себя.

Джесс, чертыхаясь и ворча, поднимается на ноги и нетвердой походкой плетется к своему отсеку.

– Ладно. – Дверь за ним захлопывается. Слышно, как его тяжелое тело валится на матрас.

Входит мама: ссутулилась, плечи опущены, глаза красные, на правой щеке – размашистые разводы туши. Кладет на кухонную стойку кошелек и пододвигает себе стул.

– Привет, мам.

– Привет, зайка. – Она упирается подбородком в ладонь, перенеся весь вес на локоть левой руки.

Удивительно, как под грузом общей скорби не ломается обеденный стол.

– Хочешь поесть, попить чего-нибудь? – спрашиваю.

Мама мотает головой. Однако я все же подхожу к раковине и наполняю холодной водой один стакан, ставлю перед ней, и она лениво отпивает несколько глотков.

– Спасибо.

– Я приготовила нам с Хани обед и тебе тарелку отложила. В холодильнике.

Молча достаю эту тарелку и засовываю в микроволновку, поскольку мама опять не отвечает. Уставилась в одну точку и смотрит, словно забыла о моем присутствии.

Увидев перед собой разогретую еду, она автоматически принимается за нее, но видно, что вкуса не чувствует.