Песнь жизни

Белка неожиданно обернулась и во все глаза уставилась на скривившегося эльфа.

– А это идея! Слышь, Дождик! Ты бы не хотел поучиться у остроухих?

– Что?! – брякнулся на доски незадачливый музыкант, а его немногочисленная труппа и вовсе обмерла, шаря испуганными взорами по серьезному лицу Белки. Не шутит? Снова издевается? Смерти нашей хочет?! Да где ж это видано, чтобы эльфы кого-то из смертных терпели возле себя?! Да не просто терпели, а тратили свое драгоценное время на жалкого человека?!

– Говорю: поучиться нормальной игре не желаешь? – терпеливо повторила она. – У меня среди ушастиков пара знакомых есть. Могу составить протекцию, коли есть желание. Глядишь, и возьмут на пару годиков к себе на постой. А если дураком не будешь, то и ремеслу подучат. Отбоя не будет от поклонников.

– А они точно… примут?

– Примут, примут. Ты куда бы хотел пойти: к Темным или Светлым?

– ?!!

– Боже… туповат немного, но это, я надеюсь, пройдет. Так куда бы ты хотел? В какой Лес? Мне заранее надо знать, чтобы весточку отослать. Ну же, решай скорее, пока я не передумал! Только учти: от учебы, если придешь, отказаться больше не сможешь – для остроухих это будет страшным оскорблением. Тебя будут пинать и шпынять за малейшие неудачи, всячески демонстрировать свое превосходство, смеяться и измываться по любому поводу… ну, вроде как я сегодня, только более примитивно… но зато, если справишься, выдержишь… если сумеешь доказать, что достоин…

– Я согласен, – охрипшим от волнения голосом сказал бард и неуверенно поднялся. – На все согласен, если они меня хоть чему-то научат.

– Не чему-то, балда, а настоящему искусству! Будешь первым рифмоплетом, кому они позволят свои баллады исполнять!

– Согласен, – твердо повторил юноша, не замечая испуганных лиц друзей.

Белка пристально всмотрелась и удовлетворенно кивнула.

– Упрямец. Такой как раз и нужен. Работу свою любишь, но по трупам ради славы все же не пойдешь, удержишься от соблазна. Линнувиэль, не откажешь в любезности?

Хранитель, скептически оглядев худого парня, судорожно сжимающего в руках потрепанный инструмент, странно хмыкнул. Действительно, упрямый. Знает, что почти на верную смерть идет, а все равно не отступит. Играет, конечно, так себе. Но, с другой стороны, Белку не прибил за страшное оскорбление. Не накинулся и даже не обругал, хотя мог бы. Сдержался, а ведь наверняка хотелось заорать во весь голос. Сам знаю, как это трудно: испытал на своей шкуре. Может, из него и выйдет толк? Не зря же говорят, что она никогда не ошибается?

Темный эльф кивнул и спокойно вытащил из-за пазухи белоснежный листок с кроны одного из чудных ясеней Священной Рощи, что-то царапнул кончиком короткого ногтя, а потом протянул оторопевшему барду. Этот листок ни один смертный не сумеет украсть, перекупить или добыть где-то еще, кроме как принять из рук Перворожденного. Это словно пропуск в Темный Лес для счастливого везунчика. Отличительный знак, по которому ни один Патруль не посмеет утыкать его стрелами. По крайней мере, до тех пор, пока он не сделает чего-то предрасудительного. С этим листком его примут и выслушают, даже если между Интарисом и эльфами вдруг вспыхнет кровопролитная война, а смертные станут кровными врагами всего остроухого народа.

– Приколешь его на ворот и назовешь свое имя перед тем, как войти в наш Лес. Попросишь проводить тебя к ллеру Иммилору из Рода Хатарис. Он – мой должник, не откажет в твоей просьбе.

– Сп-пасибо, – неверяще пробормотал лютнист.

– А это – для Светлых, – Белка небрежно всунула в его руку такой же (только безупречно золотого цвета) лист. – Найдешь одного наглеца (имя я тебе тут нацарапал) и скажешь: Белик прислал. Да напомнишь, заодно, что этот наглый нелюдь уже который год не показывается мне на глаза. Вздумает и в следующем не явиться – сам приду и оборву его длинные уши. Все понял? Так и передай, слово в слово, а то он не поверит.

При виде написанного имени бард отчего-то посерел и звучно сглотнул, явно представив себя медленно поджаривающимся над огнем после такого приветствия, но все же собрал остатки мужества и, бережно убрав подарок за пазуху, кивнул.

– Благодарю.

– Прекрасно. Тогда пошли перекусим, а то я так голоден, что могу целого кабана слопать!

– Я закажу, чтоб зажарили, – флегматично кивнул Линнувиэль, поворачивая к гостинице. – Ты как любишь: с корочкой или без?

– С корочкой, конечно!

А Аззар неожиданно хмыкнул:

– Вот где орехи-то пригодятся…

– Но-но! Орехи не трожь! Это святое!

– Да не переживай: мы по пути еще мешок купим. Благо у того торговца все равно много осталось.

– Да? – ненадолго задумалась Белка, любовно поглаживая драгоценный подарок. – Тогда ладно, половину пожертвую, но… если на вторую будете заглядываться – укушу!

– Согласен, – рассмеялся Аззар и, подмигнув Каррашу, первым отправился искать нужную лавку.

Господин Лапатис – дородный дворянин, уважаемый горожанин, почетный член Городского Собрания и, по совместительству, владелец и хозяин "Золотой Подковы", неприлично разинул рот и некрасиво выпучил глаза при виде шумной процессии, лихо ворвавшийся в жаркий полдень в разукрашенные ворота его родного заведения. Нет, раззолоченная в пух и прах гостиница, считавшаяся высшим сортом среди состоятельных и ОЧЕНЬ состоятельных гостей, видывала за годы своего существования немало странностей. Посетители не раз и не два выказывали здесь пренебрежение, недовольство, высокомерие, а иногда даже нешуточное раздражение, которое однажды вылилось в настоящий погром. Здесь побывало много именитых гостей. Говорят, сам король не побрезговал, когда посещал Стиллос с инспекцией три года назад, и этот факт принес г-ну Лапатису не просто славу удачливого дельца, но и очень неплохую финансовую помощь. Впрочем, далеко не в первый и не в последний раз.

За свою немаленькую, почти полувековую жизнь, он частенько встречался со Светлыми, Темными, с владетелями крупных земельных наделов, с высокородными господами и не менее высокородными дамами. Успел повидать свет и кое-чему научился за это время, а именно: что влиятельные мира сего за полновесную монету могут позволить себе быть и небрежными, и гордыми, и неряшливыми, и изрядно подвыпимши. Могли надеть вчерашнее платье, щедро обрызгаться соусом и не сразу изволить это заметить. Могли до смерти запороть неугодного слугу, вытребовать себе на ночь сразу нескольких смазливых служаночек. Наесться до благородной отрыжки или с великолепной небрежностью разбить в сердцах целый поднос посуды из бесценного занийского фарфора. Но никогда, ни при каких условиях, ни под каким градусом они не могли себе позволить одного – быть смешными в глазах обычных смертных. Причем, этому правилу неизменно следовали не только Перворожденные, но и люди.

Однако сегодняшний день вдребезги разбил его вполне сложившееся представление о мире, потому что никогда прежде ему не доводилось видеть столь вопиющего нарушения традиций и неписаных канонов поведения. Он даже глаза протер для верности и пару раз ошарашено моргнул, надеясь, что это просто бред, но пара Темных эльфов, безропотно несущих на плечах по громадному мешку с чем-то явно тяжелым, шагающий след в след за ними громадный гаррканец-полукровка с демоническим оскалом, да едущий верхом юркий мальчишка человеческих кровей могли вогнать в столбняк кого угодно. Причем, не тем фактом, что появились во дворе элитного заведения в подобной странном компании, не тем, что Перворожденные не побрезговали ролью простых носильщиков, и даже не тем обстоятельством, что наглая четырехкопытная скотина то и дело издавала подозрительные звуки, сильно смахивающие на злорадные смешки. А тем, что дерзкий пацаненок, которого господин Лапаттис никогда прежде в своей жизни не видал, ехал вовсе не на спине хитро жмурящегося коня, а… возлежал на тяжелых мешках, как заморский султан! Да-да, прямо на остроухих носильщиках, причем, обоих сразу! И с таким важным видом свесил тонкие ручки на длинные уши одного из спутников, одновременно закручивая из них причудливую спираль, будто имел на это полное право!!

Господин Лапатис звучно икнул и выронил челюсть.

– Все! – выдохнул Аззар, остановившись перед крыльцом. – Слезай. Договаривались только до порога.

– Ты еще на ступеньки не поднялся, – качнула ножкой Белка, неслышно гогоча над неподвижной физиономией встречающего. – И не халтурь, остроухий, а то пожалуюсь вон тому грозному дядечке, и он оставит вас обоих без ужина! Проспорили желание, вот и расплачивайтесь! Да скажите спасибо, что я не заставил вас делать это от самой площади!