Песни/Танцы
Шрифт:
– Вроде того. Поэтому я стараюсь не зацикливаться на этом. Жизнь все равно продолжается… Я в университет вот поступил – учусь, хочу наверстать некогда упущенное. – Паша отхлебнул из бутылки.
– Меня не взяли на философский, ты в курсе.
– Да. И что думаешь?
– Ничего не думаю. Работаю, живу дальше. Одним философом меньше – одним менеджером больше. Может, так даже и к лучшему.
– Может. Такие времена…
Из подъезда дома вышла женщина лет пятидесяти. Заметила нас, бутылки в руках, неодобрительно покачала головой. И пошла дальше.
– Ментов-то не вызовут? – спросил
– Нет. Здесь всем безразлично, что ты делаешь и зачем. Это единичные проявления, но она не вызовет – свои дела важнее.
– В Питере так же, хотя могут и докопаться.
– Здесь тоже могут, особенно, если денег надо или план выполнять.
– Мир несовершенен везде.
– Это точно.
– Давай тогда за его несовершенство.
– Давай.
Мы сделали еще по глотку пива. Я бросил остатки пирожка копошившимся неподалеку голубям, те радостно встрепенулись и приняли клевать нежданный подарок.
– В Питер перебраться не хочешь? – спросил я Пашу.
– А смысл? Я только здесь жизнь начал и пока, вроде, все нормально. А там я уже бывал и что-то у меня все как-то не ладилось…
Вполне возможно, что каждый человек создан для определенного места: города там или деревни. И именно в этом месте он может раскрыться по максимуму. Наверное, Паша был на правильном пути. О себе я того же сказать не мог.
Я рассказал Паше о моей знакомой Жене и постигшем меня разочаровании. Паша молча выслушал.
– Вообще мир она для меня не открыла, – резюмировал он в конце, – в наше время каждый ищет для себя место максимального комфорта, и она, наверное, со своим пониманием комфорта определилась. Вполне себе популярная парадигма…
– Это я и сам знаю. Но вот это стремление к комфорту и вот это понятие комфорта вызывают у меня приступ тошноты.
– Мне они тоже не по духу, но что поделаешь – большинство выбирает именно этот путь.
– Значит, большинство – убийцы и предатели.
– Это точно. Предатели идеалов детства…
Паша попал в точку. Именно это я и хотел сказать. В детстве мы собирали вкладыши от жвачек и собирались быть президентами, бандитами или, в крайнем случае, инженерами. Но никак не менеджерами и, тем более, не надзирателями. Но мы стали теми, кем стали, и теперь этот мир полон убийц.
– Ты когда назад собираешься? – спросил Паша.
– Завтра у меня вечерний поезд.
– Значит, время у нас еще есть!
– Вагон времени!
– Москву тебе показывать?
– Спасибо, уже посмотрел.
– Что тогда делать будем?
– А ничего не будем, говорить будем, как сейчас…
– Ага, понял тебя. У тебя пива еще много осталось?
– Да так…
– Пойдем – прогуляемся немного, еще пива возьмем, ноги разомнем.
– Пойдем.
Мы встали со скамейки и пошли в сторону магазина. Снова посетили супермаркет и взяли еще по бутылке пива. Затем пошли дальше по улице – гулять.
Мимо ехали автомобили и шли люди, этот поток был нескончаем, он двигался параллельным и встречным курсами, дышал, бился, натыкался на дома и разбивался об освещенные тусклым светом провалы подземных переходов. В воздухе разливалась какофония из звука голосов, моторов, клаксонов и сирен. Пожалуй, количество действия на один квадратный метр
в Москве превышало подобное же количество в Петербурге в разы.– Не устаешь от этого шума? – спросил я Пашу.
– В Питере его меньше?
– Мне кажется, что да – меньше.
– Не знаю, не замечал. К нему быстро привыкаешь.
– Если только так…
– А как иначе?
– Иначе – бежать из этих городов к чертовой бабушке, жить в деревне, вести подсобное хозяйство и обходить мегаполисы стороной.
– Тоже вариант.
– Правда, слабоватый вариант…
– Почему?
– В любом случае на новое место ты притащишь старого себя, а, значит, последствия вполне предсказуемы.
– И это так.
Мы перешли улицу и, пройдя несколько домов, свернули в начинавшийся здесь парк. Я спросил у Паши, куда мы идем. Он ответил предельно просто:
– Куда глаза глядят.
Правда, потом пояснил, что это начало заказника на Воробьевых горах, вот в него мы и направляемся. Мне оставалось только согласиться, хотя избавиться от назойливого шума и погрузиться в относительную тишину я был только рад.
Деревья, как и положено для этого времени года, пока что стояли голые, но уже с набухшими почками, готовые через неделю-другую покрыться густыми зелеными кронами. В ветвях щебетали птицы. Мы направились по тропинке, идущей под уклон. Шум улицы постепенно таял где-то позади.
– Живу недалеко, вроде, – сказал мне Паша, – а бываю тут редко. Времени нет. А место хорошее.
– Спокойное место.
– Своего рода оазис посреди мегаполиса…
Мимо проехала пара велосипедистов в экипировке: парень и девушка. Следом пролетел дядька пенсионного возраста на роликах.
– Лихо он рассекает, – сказал я Паше.
– Ага.
Мы спустились по тропинке под гору и оказались на пересечении сразу трех дорожек, уходивших в разные стороны. Неподалеку от перекрестка стоял огромный зеленый контейнер, заваленный мусором, который, видимо, забыли вывезти после весеннего субботника. Мы остановились.
– Прямо как витязи на распутье…
– А контейнер вроде того камня с предостережениями? – улыбнулся Паша.
– Да. Налево пойдешь – добра вовек не найдешь, направо пойдешь – головы не снесешь, а прямо пойдешь – совсем пропадешь…
– Ну, ты краски не сгущай, я дорогу знаю. Нам, кстати, прямо.
– Я и не сгущаю. Я о действительности рассуждаю, она, в общем-то, безальтернативна.
– В смысле все пропадем рано или поздно?
– Да.
– Ничего не поделаешь: это одно из основных свойств жизни – заканчиваться смертью. Это я тебе как будущий биолог говорю.
– Главное, чтобы смерть не наступила еще при жизни… Такое тоже бывает. Это я тебя как несостоявшийся философ дополняю.
– Спорить не буду, это верно.
Паша замолчал. Мне добавить было тоже нечего. Я достал сигарету и закурил. Паша, последовав моему примеру, закурил тоже.
– Ну, так прямо?
– Да.
Мы продолжили свой путь. После перекрестка дорога начала подниматься в гору, идти стало несколько сложнее. Деревья тут росли гуще, на земле под ними лежала прелая листва, пробивались клочья сухой травы. Кое-где на солнечных местах зеленела свежая поросль, торчали желтые головки мать-и-мачехи.