Песня для тумана

Сигрид смотрела на мужа во все глаза. Розовые губки трогательно приоткрылись, выдавая нетерпеливое ожидание.

— Больше всего, — продолжал Ульв, откинув голову и полуприкрыв воспалённые веки, — он ненавидел меня за мою молодость. Молодость, которая останется со мной ещё сотни и сотни лет, в то время как сам он с каждым годом всё больше дряхлел. И, как большинство стариков, преследовал юность либо ненавистью, либо сладострастием. Была девушка, которая пожаловалась верховному друиду на бесстыдные домогательства одного из длиннобородых. И я предложил ей сыграть со стариком злую шутку.

***

Друид торопливо, оскальзываясь на камнях, пробирается под своды пещеры. Длиннополое одеяние то и дело мешается под ногами, приходится придерживать. Но ничего… ещё чуть-чуть, можно будет избавиться и от этой тряпки… и… стянуть клетчатую юбку с юной прелестницы. Друид самодовольно ухмыляется. Да, пусть он не мальчик и добиваться внимания девчонки пришлось не один день, но оно того стоило! Так, может быть, сразу раздевать её и не стоит. В пещере довольно прохладно… что за странный выбор места свидания? Впрочем, уединённо… она ведь такая стыдливая! Мужчина расплывается в улыбке. О, сколько стихов, сколько вдохновенных песен он ей посвятил! Сколько присылал подарков и знаков внимания. А это кокетка лишь отводила взгляд! Да пряталась за спину брата. Сама же, небось, ночами алкала близости так же, как жаждал её он сам! Ну что же, ожидание только распаляет кровь…

Пещерный ход раздваивается, но друид без колебаний выбирает направление — в одном из проходов лежит небрежно сброшенная женская накидка. Он поднимает её, глубоко вдыхает запах и возбуждённо рычит. Бросается вперёд с удвоенной скоростью.

— Приди ко мне, о возлюбленный мой! — томный голос множится, отражается эхом, так что невозможно определить, откуда же он исходит.

Друид споткнулся, сбил колени в кровь. Плевать! Сейчас не до этого! На подгибающихся ногах он вваливается в круглую пещеру, осенённую трепетным светом сотен свечей. В самом центре, на возвышении, драгоценными тканями убрано широкое ложе. Голова закружилась от сладкого и тяжёлого аромата лилий и жёлтых роз.

— Я здесь, любимая! — он хрипит, задыхаясь от страсти, на ходу стаскивает с себя опостылевший балахон, и как в морскую пену ныряет в прохладные простыни.

Но вместо юной прелестницы из глубины грота выходит Верховный Бард.

— И я здесь, — с едва заметной издёвкой произносит он и прикасается к роскошной постели ореховым прутом. В мгновение ока пещера преображается: вместо ароматных свечей её освещают золотящиеся линии рун, которыми испещрён пол. Лён, шёлк и атлас бесследно исчезли, а друид обнаружил себя на дне каменного саркофага. Стены его тоже испещрены множественными письменами, и они уже сушат горло, вытягивают из лёгких воздух.

— Так… так нельзя! — хрипит старик.

— Почему это? — молодой бард невозмутимо поднимает каменную плиту, которую не сдвинули бы с места и трое человек.

— Друиды так не поступают!

— А цверги — очень даже. — По-волчьи острые зубы блестят в полутьме. Плита с раздирающим душу скрежетом начинает задвигаться.

— Будь ты проклят! — старик в отчаянье царапает стенки саркофага, но только ломает ногти. — Отродье тьмы! Потомок червей!

Ульв только пожимает плечами.

— Я знаю одну девушку, которая сегодняшнюю ночь решила провести в постели потомка червей, а гордую, пусть и сильно разбавленную, кровь сидов оставить в темноте и одиночестве. Да, не беспокойся, в одиночестве. Стенки крепкие, моим «предкам» не добраться до тебя. И через сотню лет будешь выглядеть… как сейчас. Почти. Разве ты не этого хотел?

Плита с глухим стуком встаёт на предназначенное для неё место. Старик бьётся внутри, кричит, расточая и без того скудный запас воздуха:

— Будь ты проклят! Будь проклят, слышишь?! Когда-нибудь ты полюбишь сам. Найдётся кто-то, кто найдёт отклик и в твоей чёрной душе! Пусть пройдёт хоть тысяча лет, ты полюбишь и умрёшь от её руки!

— Я не так легковерен, старик, — смех молодого барда серебряными монетками рассыпался по пещере, — чтобы позволить какой-то девице одурачить себя. Если я и умру, то от удара сырого железа в открытом бою, равный против равного.

Внутри каменного гроба раздался не то взвизг, не то всхлип.

— Ничто, кроме моего проклятия, тебя не убьёт.

Ульв вздрогнул и отшатнулся, схватившись за грудь. Глупец! Как он не догадался связать старика? А теперь этот друид, один из самых старых и опытных из ныне живущих, прокусил себе руку и кровью чертит руны поверх выбитых в камне. И в его голосе звучит пусть и предсмертное, но всё же торжество:

— А если будешь любим в ответ — то ты убьёшь её. Понял? Ты её или она тебя. И тот, кто останется, сделается бессмертным. Навсегда. Будет помнить. Вечно. Вечно. Вечно…

С последним словом из старика ушла жизнь. Всю её, до капли, он вложил в мощнейшее проклятье, которое когда-либо создавал. А Великий Бард стоял, задумчиво вертел в руках ореховый прутик. С досадой и раздражением отбросил его в сторону.

— Ну убью, так убью. Одна женщина стоит другой. А бессмертие — не самая худшая штука.

Но несмотря на то, что юная красавица весьма живо и самозабвенно благодарила его за заступничество той ночью, спал Великий Бард плохо. А утром не то по рассеянности, не то от досады, вместо обычной принёс Кенн Круаху двойную человеческую жертву.

Глава 5. Свидание с королевой

В Круахане Аэд пожелал разговаривать с Эриком наедине. И Пёрышко не противилась: вопреки ожиданиям мир людей оказался совсем не страшным. Ирландцы взирали на жительницу волшебной страны с почтительным восхищением. Ирландки… с плохо скрытой завистью. Так что пока фея купалась в лучах мужского внимания, угощалась непривычной для сидов едой и напитками, поигрывала ножкой и мысленно сравнивала Эрика с его старшим братом, сбившиеся в кружок леди Коннахта шептали: «Это же ведьма! Как король не видит? Что-то скажет аббат Клонферта, когда узнает?» — «А он узнает?» — «Завтра же на исповеди расскажу!»

— Давай определимся сразу, — сказал Аэд, осушив с гостем по второй чаше мёда, — ты мне не брат. Очередь на трон и без тебя длинная.

Эрик кивнул.

— Сдались мне твои бесплодные камни. Коннахт — беднейшее из королевств. А дома меня невеста ждёт. Дочь ярла, между прочим.

— Твоими стараниями беднейшая, — скрипнул зубами Аэд. — Твоими и твоих новых сородичей. Отца нашего сам убил? Или рядом стоял?

Одноглазый неопределённо повёл бровями.

— Когда это было?

— Шесть лет назад. Не здесь… в Лейнстере.

— Не, — Эрик опрокинул в глотку ещё один кубок. — В том году я на материк плавал. А что он в Лейнстере забыл? Свои берега бы охранял лучше.

Король Коннахта вперил в собеседника тяжёлый взгляд. Эрик оторвал у лежащего перед ним поросёнка ногу и запустил в неё зубы. Ещё горячий жир стекал на густую бороду, но викинга это не беспокоило. Как и гнев брата. Весёлая бесшабашность, поселившаяся в нём с тех пор, как Эрик потерял глаз, не оставила его до сих пор.