Песня для тумана

Иоанн свято верил, что всё в руках божьих, а потому не испугался. И даже не особенно удивился появлению незнакомца в самой непроходимой чаще. Он сам же сюда забрёл. Почему бы не быть здесь и кому-то другому? Кому-то, кому, возможно, ещё больше требуется укрытие и помощь.

Юноша шагнул вперёд, так что оранжево-жёлтый свет костра осветил его совсем юное лицо и выразительные, как у оленя, ореховые глаза. Угловатые руки, острые коленки, треугольный подбородок — каждая чёрточка в парнишке казалась нарочно заострённой, а улыбка задорной, едва ли не насмешливой.

— Ты тот монах, за которым гонятся епископ и его ищейки? — Юноша уселся подле костра, широко раскинул ноги, опёрся на вытянутые и чуть отставленные назад руки. Он разглядывал Иоанна с почти детским любопытством, как какую-то диковину.

— Да, — просто сказал христианин и разломил кусок оставшегося у него хлеба, протянул половину собеседнику.

— И так просто об этом говоришь? — хмыкнул парень, взял угощение и тут же откусил. — Вдруг я польщусь на обещанную награду и направлю рыцарей по твоим следам?

«На всё воля божья», — подумал Иоанн, но вслух сказал:

— Не думаю, что ты это сделаешь, друг мой. Ты ведь ирландец. Ирландец, который уже сел к моему огню и вкусил мой хлеб.

— Я не ирландец. — Юноша разворошил угли с краю костра и закопал в них несколько кусков мяса, которые достал из объёмистого мешка. Монаху подумалось, что никакого мешка поначалу у парнишки, вроде бы, не было… впрочем, он так умаялся за день, что мог и не заметить ношу, оставленную за границей света, отбрасываемого огнём. Глаза уже не те, что прежде…

— Ты ирландец, — уверенно сообщил Иоанн, делая добрый глоток пива из бурдюка, появившегося из того же мешка. — Даже если и родился не здесь, ирландца нельзя не узнать. Вы самый приметный народ из всех, что я встречал.

— Ой ли? — недоверчиво усмехнулся юноша, вгрызаясь в позаимствованный у монаха козий сыр, и принял назад свой бурдюк.

— Конечно, — ответил христианин, лукаво улыбаясь. — Был я раз в Риме. Гляжу, а рядом с папой ирландец стоит. Стою я, рот разинув, а какой-то мавр меня в бок тычет и спрашивает, слышь, мол, что это за высокий старик рядом с ирландцем?

Юноша беззлобно расхохотался.

— Старая шутка, но хорошая. Хотя есть и ещё старше.

— Это какая же? — заинтересовался монах.

— Проходит ирландец мимо паба…

Тут уже лесную чащу огласил смех христианина.

— Проходит… мимо? — переспросил он, протягивая руку за бурдюком.

— Ага, — поддакнул парнишка, протягивая пиво. — Или вот ещё одна есть. Возвращается Пэдди Мерфи из военного похода и рассказывает сыну о перенесённых лишениях: днём жара палит, ночью холод до костей пробирает, а потом еда кончилась, и виски, и пиво, мы стали страдать от голода и ужасающей жажды. «А что, там по пути не было реки или озера, где можно было набрать воды?» — спрашивает сын.

— «Поверь, мальчик, нам было не до мытья», — с хохотом подхватил Иоанн. — И после этого, друг, ты говоришь, что не ирландец?

Парнишка неопределённо дёрнул плечом.

— А что ты с епископом не поделил? Вы ж оба, вроде, христиане?

— Оно-то да… — погрустнел монах. — Но у нас разные… смотрим мы на это по-разному.

— На что — на это?

— А на всё, — Иоанн отхлебнул ещё пива. Сотрапезник выкатил из углей кусок мяса и потыкал ореховым прутиком, проверяя, готово ли.

— Он тебе пел? — вопрос вывел уставившегося в огонь христианина из задумчивости.

— Кто?

— Папа в Риме, — фыркнул парень. — Великий Бард, конечно.

Иоанн медленно покачал головой.

— Нет, — тяжело вздохнул он. — Только… рыбой угостил. — Криво усмехнувшись, уточнил: — Лососем мудрости.

— О, — весело протянул юноша. — Вот Змей-искуситель!

— Пожалуй, — легко согласился Иоанн. — А только христиане в Ирландии раскололись на тех, кто считает местные традиции варварством, а волшебный народец — бесовским отродьем, и тех, кто восхищается мудростью друидов и хочет её сохранить.

— Друидов больше нет, старик, — неожиданно жёстко отрезал юноша, вставая. — И сохранять больше нечего. Возвращайся к своим, будь, как все. Даже королям этих земель давно наплевать, поклоняются их подданные дубам или крестам — лишь бы не выделяться, не привлечь на свои земли конников в белых плащах и с просветительской миссией.

Христианин только упрямо мотнул седой головой.

— Пусть мне не досталось тайных знаний, но я сохраню память о том, что они были. Запишу древние предания о чуме, павшей на род Партолона, о воинах Фир Болг с Туата да Даннан, о фоморах и Ночных Всадниках, о золотом боге Кенн Круахе и о Великом Барде. Те, о ком помнят, продолжают жить в сердцах потомков. Я запишу всё, что сумею собрать, и дети, которых я обучал грамоте, и дети их детей будут помнить. Это всё, чем я могу отплатить великому искусителю, впустившему меня в свой дом. И если будет на то воля Господа, случится по сему.

Паренёк закусил губу и смотрел на монаха исподлобья, будто молодой оленёнок, раздумывающий, боднуть ему пенёк, или всё-таки не стоит.

— Не отходи далеко от холмов, старик, — сказал он, наконец. — А если заслышишь крики — тебе в другую сторону. Знаешь, какова милость небес в Ирландии? Возможно, твой стакан будет полон. Может быть, найдёшь крышу над головой. Или сегодня Господь забудет забрать тебя в ад.

Взволнованный и ошеломлённый Иоанн спешно поднялся, всего на миг выпустив из поля зрения собеседника, но на поляне уже никого не было. Потрескивал, догорая, костёр, а вдалеке, за кустом орешника, мелькнули ветвистые рога молодого оленя, легко перемахнувшего ручей. Монах звучно хлопнул себя по лбу: до него только сейчас дошло, кто его угощал пивом.

— Пак… ну конечно, «не ирландец»… — немного подумав, Иоанн фыркнул: — Хорошо ещё, я ему историю про еврея, англичанина и свиней не рассказал.

***

Усталые кони с трудом пробирались по тому, что грешно было бы обозвать дорогой. От прочего леса она отличалась разве тем, что деревья тут были пониже и помоложе. Подлесок густо застелил землю, торопливо пытаясь отвоевать себе место под солнцем, а епископ подозревал, что рыцарь, возглавлявший его охранный отряд, уже не раз и не два мысленно проклял упрямого святошу, пожелавшего преследовать отступника веры.

Рене и сам был готов проклинать… только не себя, а парнишку, беззаботно наигрывавшего на тростниковой дудочке. Проклятый безбожник даже не удосужился встать при виде служителя церкви, пока кто-то из охранения не пнул его в бок. Мальчишка отпрыгнул в сторону, потёр ушиб… и раззявил рот в приветливой улыбке. Нужно было ещё тогда догадаться, что это какой-то деревенский идиот, а не спрашивать у него об Иоанне. Как только в такую глухомань забрался? Это потом уже, на первом привале, когда они окончательно поняли, что заплутали, рыцарь, с остервенением рубивший молодые деревца для ограждения лагеря, сквозь зубы поведал Его Преосвященству, что никаких деревень, откуда мог быть родом дурачок, поблизости нет. Их и было-то всего штуки три, да и те вырезали, уж больно упрямые попались поселяне, всё твердили о связи с предками и маленьком народце, ни в какую не желая принимать истинного бога.