Песня моряка

Айк завел мотор и тронулся с места, предоставив Гриру петь. Иногда он и сам забывал многое из своей жизни. Вернее, пытался забыть. Однако когда они затормозили у стоянки Херба Тома, один вид старого «Оттера» заставил его о многом вспомнить. А когда они загрузились в древний гидроплан, который, рыча и сотрясаясь всем корпусом, взмыл над водой, воспоминания нахлынули на Айка полным весом. Он вспомнил своего старого «Мотылька» и все секретные вылеты под покровом берегового тумана. Разве что «Мотылек» никогда не рычал. Его приглушенный двигатель лишь слегка жужжал. Однако медлительность делала оба самолета похожими. Максимальная скорость «Мотылька» была не намного больше, чем у «Оттера», зато минимальная скорость, при которой он мог оставаться в воздухе, была существенно меньше. В этом заключалось его огромное преимущество. «Мотылек» мог держаться в воздухе при скорости быстро идущего человека, то есть шесть с половиной миль в час. После того как вояки осознали, что ведение боевых действий в современных условиях не требует массивных бомбардировщиков, запускаемых с бортов огромных авианосцев, что гораздо удобнее более мелкие самолеты, оборудованные приборами ночного видения, которые могут взлетать под покровом темноты и тишины с грузовых судов и использовать поверхность воды вместо посадочной полосы, до «Мотылька» оставался один шаг. Он передвигался ниже уровня радаров, устанавливал таймер на поражение каждой конкретной цели и успевал вернуться на базу еще до того, как противник продирал глаза. Или уже никогда не продирал, в зависимости от груза. Однако, как правило, Айк возил листовки и фальшивую валюту. По заданию ЦРУ он посбрасывал несметное количество фальшивых миллионов на разные южноамериканские государства с целью дестабилизации их экономики… хотя и так было понятно, что на этом пути она не нуждается в посторонней помощи.

«Мотылек» было трудно засечь, а поразить — тяжелее, чем попасть в летучую мышь. Даже если пограничные заставы, оснащенные ракетами класса «земля-воздух», засекали его, их тепловая система самонаведения не могла обнаружить реактивного следа. Противовоздушная оборона тоже была бессильна, так как «Мотыльки» летали ниже уровня ее действия. Самым опасным оружием для них являлись обычные винтовки, так как передвигались «Мотыльки» медленно, а топливный бак у них не был защищен; да и то, когда в них попадали, они редко взрывались. Они могли сесть на поверхность реки, пруда, а то и вовсе на луг, если на нем было достаточно мокрой травы для скольжения тефлона. А пилот сопровождения столь же легко мог поднять приземлившегося товарища, опустив ему сетку, закрепленную с этой целью между понтонами. Таким образом оба оказывались в воздухе еще до того, как успевал прибыть неприятель. Айк спас таким образом троих: одного из узкой заводи в Заире, другого на песчаной дюне близ Александрии, а третьего — с футбольного поля в центре Иерусалима. Последний был спортивной звездой университета Миссури и пересек поле с мировым рекордом. Догнать его смог лишь свинец, угодивший ему в пятку левой ноги, так что парнишка не смог дотянуться даже до сетки. Поэтому Айку пришлось сесть на землю, перенести истекающего кровью парня в работавший на холостом ходу «Мотылек» и взлететь на глазах у пятидесяти штурмовиков, угрожающе приближавшихся к ним со всех сторон мокрого газона. На экране заднего изображения Айк видел взбешенные лица израильтян и слышал автоматные очереди. За эту операцию он получил военно-морской крест, который ему было запрещено носить в публичных местах: Соединенные Штаты никогда официально не находились в состоянии войны со своим старым союзником Израилем.

Как ни странно, летать Грир совершенно не боялся, хотя из ежегодных статистических отчетов явствовало, что воздухоплавание было занятием куда как более опасным, чем мореходство, особенно на территории провинциальной Аляски. Грир чувствовал себя в воздухе настолько естественно, что не успел «Оттер» оторваться от земли, как он погрузился в глубокий сон. Айка это устраивало: старый двигатель так шумел, что совершенно не хотелось напрягать слух для поддержания беседы.

Набрав высоту в потоке северо-восточного ветра, Айк развернулся обратно к городу на юг на высоте около тысячи футов. Он уже забыл, как приятно смотреть на землю с этой высоты — достаточной, чтобы не находиться в постоянном напряжении, но и не позволяющей забыть о том, что оставлено внизу. Город походил на большую игрушку — игрушечные дома и игрушечные улицы, игрушечные пикапы, карбасы и водонапорные башни — все чистое и свежее, как на картинках из детских книжек. И все до боли знакомое. И тут Айк внезапно понял, что город действительно очень похож на вчерашнюю мультяшную карту. Утиная Канава со своим внутренним заливом походила на поле для гольфа с искусственными препятствиями. Церковь и школа выглядели дешевой претензией на роскошь. Жестяная же крыша «Горшка» вполне могла фигурировать в какой-нибудь комедии положений: вроде шутки и забавы трудолюбивых и суровых северян в настоящем рыбацком баре Аляски, Старина Стебинс был прав: Квинак действительно обладал бесценными свойствами, о которых его обитатели не имели никакого представления. Что-то вроде нео-ретро. Они так долго находились на задворках, что превратились в авангард, сами не понимая этого.

Над трейлером Айк сбросил высоту, но Марли видно не было. Наверное, старый пес ушел обратно в дом, чтобы закончить свой утренний туалет. Айк сделал круг над трейлером и повернул на восток, в сторону солнца. Он всегда испытывал странное ощущение, когда летел на восток, а оказывался в местах, которые обычно считаются югом. Как, например, Лос-Анжелес расположен на той же долготе, что и Южный полюс. А если кто-нибудь из Квинака соберется лететь на юг, то он и вовсе промахнется мимо Калифорнии на сотни миль и окажется на Таити. Ну а уж если вы промахнетесь мимо Таити, то и вовсе закончите на краю земли, так и не встретив ни одного обитаемого клочка суши.

До Скагуэя им предстоял шестисотмильный перелет. На таком старом драндулете это займет у них большую часть дня. Айк просил Херба Тома связываться с ним по радио, но еще не проверял связь. Авиадиспетчеров вряд ли это могло встревожить: линии и так были слишком забиты. Как бы там ни было, Айк все равно предпочитал именно такие полеты — блуждания в голубой бесконечности вне расписаний. Если они нарвутся на неприятности, всегда можно будет посадить самолет в какой-нибудь бухточке. Двигатель работал вполне нормально, и единственное, в чем нельзя было быть уверенным, так это в погоде. Поэтому, как древние викинги, которые предпочитали совершать плавания так, чтобы всегда иметь сушу в пределах видимости, Айк старался держаться поближе к воде. Это была привычка, усвоенная им еще со времени полетов на «Мотыльке».

Пролив Принца Вильяма мелькнул слева в иллюминаторе, выглядя с этой высоты вполне жизнеспособным. Единственное свидетельство недуга заключалось в малом количестве кораблей: в когда-то богатейшем рыболовном районе виднелось всего несколько краболовных судов, пара судов для ярусного лова и несколько карбасов с жаберными сетями. Едва можно было насчитать дюжину. Это при том, что стоял високосный год. Было замечено, что богатые путины стали приходиться на високосные годы после разлива нефти в восемьдесят девятом, хотя в последнее время, несмотря на удвоенные усилия инкубаторных станций, уловы неукоснительно уменьшались. Даже танкеров было не очень много. Теперь голландцы предпочитали ездить за нефтью к скважине более длинным, но и более безопасным путем через Берингов пролив, так как трубопровод в Вальдез, несмотря на прошедшие годы, все еще считался ненадежным. Уже в течение десяти лет не было никаких задокументированных свидетельств о бандитских нападениях, но когда-то произвол здесь свирепствовал вовсю, и нефтяные магнаты продолжали подозрительно относиться к Принцу Вильяму. Случалось, что бандиты нападали даже на заходящие в пролив танкеры — обычно небольшие, у которых можно было заблокировать компьютеры, но нескольких нефтяных магнатов им удалось таким образом парализовать. В ответ начали загружать пластиковой взрывчаткой беспилотные катера и направлять их к месту столкновений. Типа: вы нас, мы вас.

Айк знал, что все эти боевые действия отнюдь не являлись результатом его жажды мести, — они происходили и до него. Однако следовало признать, что он придал им идейную направленность и стал их знаменем. Именно он создал эмблему Бакатча, даже не подозревая, что она станет настолько универсальной, что займет третье место по популярности на всем земном шаре — черный мазок в центре желто-красной мишени. Она начала появляться в виде граффити на опорах скоростных шоссе, потом на майках и наклейках и, наконец, даже на воздушных шариках. Иногда на фоне черной кляксы белым выводилось слово «Бакатча», но затем его убрали, так как в нем исчезла необходимость. Как исчезла необходимость в словах «стоп» и «поворот» на шестиугольных дорожных знаках.

Айк не мог вспомнить, чтобы сам когда-нибудь писал это слово. Для этого не было ни времени, ни места. Мишени были изображены на бизнес-карточках компании, на которую он работал: кружочки плотной бумаги были покрыты концентрическими желтыми и красными кругами, а в центре синим было обозначено название компании: «Воздушное опрыскивание Мишень. Тел. 1-800-AIR-SHOT». Черная клякса как раз и была поставлена на этот текст. Может, он и написал «Бакатча» на нескольких карточках, но вспомнить не мог. Как бы там ни было этого оказалось достаточно. Пресса подхватила это слово, и оно навсегда слилось с эмблемой мишени. Теперь ее можно было встретить во всех современных иллюстрированных словарях — иногда на букву «С» — «Соллес», иногда — «Б» — «Бакатча», иногда «Э» — «Экотерроризм». А чаще на все три сразу.

Он совершенно не стремился к этому. Он со своей стороны палец о палец не ударил и ничего не готовил исподтишка. Если не считать странного тления, которое пожирало его почти в течение целого года, так тлеет запал перед взрывом. Да, почти целый год. Взрыв произошел за два дня до того воскресенья, в которое маленькой Айрин должен был исполниться год. Стоял полдень пятницы. Айк обналичил свой чек в банке и ехал домой. Он смылся пораньше на случай, если кто-нибудь из врачей захочет с ним поговорить. На полях в колеблющихся волнах зноя все еще виднелись рабочие. Рядом с ними, раскинув стрелы кранов в обе стороны, медленно двигались уборочные машины. Айк видел кровавые ленты спелых помидоров, поднимавшиеся сначала вверх на рифленых полосах транспортеров, а потом растекавшиеся лужицами по упаковочным ящикам. Когда уборочная машина достигала границы поля, ящики сгружались на платформу грузовика, а огромные паукообразные механизмы разворачивались и снова начинали свое медленное шествие в противоположную сторону. За один проход такая машина охватывала двадцать рядов и тащила за собой по тридцать эмигрантов — по одному человеку на каждый ряд плюс десять сортировщиков и укладчиков посередине. Сбором помидоров занимались мужчины, а сортировкой и укладкой в основном женщины и дети. Шофером же всегда был профсоюзный гринго. Он восседал в застекленной кабине с кондиционером и наблюдал за уборкой урожая, то ускоряя движение, то замедляя его в зависимости от качества участка. Опытный водитель мог увеличить ежедневную выработку до двадцати процентов.

«Ле Барон» Айка, затормозивший под мимозой, разбудил пикетчика Карлоса Браво, дремавшего на качелях в тени крыльца. В обязанности последнего входило всячески надоедать Айку. Предполагалось, что он должен маршировать перед домом Соллесов, протестуя против сельскохозяйственной политики в целом и министерства сельского хозяйства в частности. Но поскольку Айк большую часть дня работал, а Джина уезжала либо в больницу, либо к своей сестре в Макфарланд, особенно надоедать было некому. Поэтому Айк посоветовал Карлосу отдыхать в теньке.

Карлос слез с качелей и, размахивая своим лозунгом, двинулся неуверенной походкой к Айку, пока тот загонял машину под навес, который они выстроили вдвоем год назад за одни выходные, еще До того, как началось пикетирование. Они были старыми партнерами по покеру и продолжали играть каждую среду. Именно поэтому Карлосу и дали такое поручение. Карлос был активным членом профсоюза сельскохозяйственных рабочих уже более полувека, и его здоровье оставляло желать лучшего. Его постоянно мучали одышка и головокружение. Особенно часто это случалось, когда возникали конфликтные ситуации. Поэтому он и предложил свою кандидатуру для запугивания сеньора Соллеса, поскольку они были друзьями и конфликт между ними не мог быть слишком острым. Так что теперь он уже третий месяц занимался пикетированием без каких-либо признаков головокружения.