Песня снегов

– Некоторые людские обычаи мне очень нравятся.

С этими словами он взял горсть перстней и отправил их в рот. Золото и рубины захрустели у него на зубах. Прожевав их и спокойно запив глотком вина, он все с той же благосклонной улыбкой поднял глаза.

– Вот мы сидим с тобой, высокородная Сунильд, как муж и жена, за пиршественным столом. Клянусь, это что-то новое для меня. Ты мне нравишься, Ледышка. С годами ты стала лучше. Сильнее. Жаль, что некрасива. А эта девочка на столе - для еды?

– Да спасут нас великие боги, что ты говоришь, мой божественный супруг!
– Сунильд с трудом подавила дрожь.

– Я спросил потому, что раньше видел, как за столом едят. Прости мое невежество, хозяйка дома. Я всего лишь не хочу быть неучтивым.

– Мертвая девочка - Соль, дочь твоего сына.

– А!
– Он приподнялся и с интересом всмотрелся в ее лицо.
– Хорошо, что у вас не едят мертвых. Это, наверное, правильно. Их сила принадлежит земле, пусть уйдет в землю.

– Все когда-нибудь уйдет в землю, - сказала Сунильд.

Не слушая, Младший Бог взял мертвую за шею и повернул ее к свету факелов. Тяжелые серьги качнулись, по столу пробежали золотые блики. Одна мочка оборвалась - Сунильд слишком низко проколола ухо. Младший Бог не обратил на это никакого внимания.

– Да, она похожа на него, - сказал он наконец. Резким движением он приподнял Соль и прижался щекой к ее мертвой щеке.
– Посмотри, Сунильд, разве ты не замечаешь сходства?

Старая женщина не отвечала. Эти два лица, бледные, с одинаковыми чертами, пугали ее. Слишком резким казался контраст между крупным, полным лихорадочной жизни ликом Младшего Бога и тонким, хрупким, безжизненным личиком Соль.

Юноша опустил тело девушки обратно на стол, не заметив, что одна рука у нее неловко подвернулась, и задрал ее платье. Обнажился живот и страшная, уже почерневшая рана, по которой он провел рукой.

– Оставь ее в покое!
– не выдержала Сунильд.
– Не тревожь мертвую.

– Хорошо.
– Младший Бог одернул юбку и уложил Соль обратно на стол, не удосужившись поправить ее руку.
– Почему тебя это так беспокоит?

– Не знаю. Она дитя, и она мертва. Зачем ты трогаешь ее?

Младший Бог пожал плечами.

– Хотел посмотреть, вот и все. Разве это оскорбительно?

– Да, - тяжело переводя дыхание, ответила Сунильд.
– Это оскорбительно.

– Ее живот был как чаша цветка, - проговорил он.
– Так рассказывал мне твой сын, прежде чем умереть.

Сунильд застыла. Это юное, ко всему равнодушное, любопытствующее существо наполняло ее безотчетным ужасом.

Легкость, с которой он произнес последнюю фразу, раскрыла перед ней его бесчеловечность - вернее сказать _н_е_человечность - куда ярче, чем его необычная внешность или даже его бессмертие.

– Какой сын?
– еле слышно спросила она.

– Наш сын, - спокойным тоном ответил он и снова глотнул вина, на сей раз из другого бокала.
– А у этого какой-то другой вкус. Ты наливала из разных бочек, я правильно угадал?

– Сигмунд?

Он кивнул, не отрываясь от бокала. Сунильд схватила его за руку.

– Скажи, он умер окончательно? Он не вернется больше?

– Нет. Почему ты так взволнована, женщина? Я опять сделал что-то оскорбительное?

– Мне больно, - еле слышно выговорила она.
– Если бы ты знал, мальчик, как мне больно...

– Да, он тоже так говорил, - с важностью кивнул Младший Бог. Казалось, он был рад продемонстрировать свою осведомленность хоть в чем-то, касающемся человеческой жизни.
– Умирая, наш сын говорил те же самые слова. Пока человек живет, он чувствует боль.

– Это правда, - сказала Сунильд. Она поднялась. Ей лицо окаменело. А теперь уходи, Младший Бог. Уходи отсюда. Я не хочу тебя больше видеть.

Хильда поставила на стол миску с репной кашей. Конан посмотрел на кашу с откровенным отвращением.

– Неужели ты не нашла ничего получше, женщина? Ты бы мне еще сена насыпала. Я все-таки не конь, - недовольно пробурчал он.

Хильда испуганно моргнула.

– В доме больше ничего не было, господин. Я сварила то, что нашла.

– И я тебе не господин!
– разозлился варвар.

– Простите...
– Хильда чуть не плакала, в то время как Конан раздраженно ковырял кашу пальцем, не решаясь приступить к трапезе.

Конан поднял голову и окончательно уничтожил ее пронзительным взглядом.

– Вот когда станешь хозяйкой в этом доме, тогда и будешь скупердяйничать. А сейчас могла бы и расщедриться, за чужой-то счет.

– Как я могу стать хозяйкой?
– пролепетала Хильда, смешавшись.

Конан выразительно повел своими пудовыми плечами.

– Очень просто. Как ваша сестра пролезает в сердце мужчины? Тебе виднее, девочка. Тут глазами поморгала, там рожицу плаксивую скривила вот уже дурак-мужчина и растаял и начал делать разнообразные глупости...

Она заплакала. Конан плюнул с досады.

– Думаешь, этим ты меня разжалобишь?

– Я не понимаю, о чем вы говорите, - тихо сказала Хильда.

– Арванд старый дурак, совсем голову из-за тебя потерял. Вот о чем я говорю. Как тебе это удалось - понятия не имею. До Амалазунты тебе далеко, я сам смотрел. А я даже из-за такой женщины, как Амалазунта, головы не теряю. Так что ты, скорее всего, действительно ведьма...

Он сердито махнул рукой и принялся есть кашу. Арванд с утра пропадал в казарме - разбирался с наследством, надо полагать. А эта хилая девчонка уныло слонялась по дому и вздрагивала от каждого шороха. Теперь вот, желая угодить своему единственному имеющемуся под рукой защитнику, осчастливила его репной кашей. Стоит рядом, переживает - боится навлечь немилость.

Под окном послышался шум. Топот копыт - видно, подъехал отряд конных. Загалдели мужские голоса. Конан отодвинул кашу, встал, потянулся за мечом. Хильда, безмолвно раскрыв рот, бросилась к нему и прижалась всем телом к могучему боку варвара. Конан отшвырнул ее от себя, жестом показав на кровать. Девушка покорно спряталась среди одеял и разоренных перин. Она настолько была мала, что, скорее всего, ей удастся остаться незаметной.

Киммериец приготовился сражаться. У него не было ни малейшего сомнения в том, что за ним явилась городская стража, чтобы препроводить в тюрьму, а после казнить за все совершенные им в Халога преступления. Он собирался подороже продать свою жизнь. Вмешивать в это чисто мужское дело всяких щуплых девчонок в его намерения никак не входило.