Песочное время - рассказы, повести, пьесы
Шрифт:
Кис, впрочем, не думал пока уходить совсем. Короткая стычка с Гариком его возбудила, он был почему-то доволен собой и, чувствуя прилив сил и одновременно отступление прежних, назойливых мыслей, сразу смешавшихся у него в голове от вина, он вначале умылся в ванной (ему еще с самого балкона хотелось почему-то особенно вымыть руки), потом оглядел себя в зеркале и, найдя, что, вопреки ожиданиям, вид его был самый кроткий, разве лишь слегка насупленный, отправился на кухню с достойной целью вернуть себе в одиночестве должный порядок чувств. Он и в самом деле плохо знал теперь, что ему думать или делать.
На кухне было темно. Свечу свою Кис оставил в гостиной, на подносе среди
– Кис, чай пить, - позвала она с порога.
– Что ты сидишь в темноте?
– А... уже все пьют?
– пробормотал Кис рассеянно. Оказалось, что голос его успел охрипнуть от молчания, и он слегка откашлялся, приглядываясь во тьме к ней.
– Садятся; идешь?
– она перешла порог и, остановясь в двух шагах от него, тоже с видимым любопытством рассматривала ленивую позу Киса на фоне тронутого луною окна.
– Э, да ну их, - сказал Кис угрюмо.
– Мне, собственно, и здесь хорошо.
Света прикрыла за собою дверь и теперь стояла почти над ним, глядя на него сверху вниз как бы в раздумье.
– У тебя здесь уютно, - признала она затем, наклонив голову.
Кис усмехнулся ее тону, тоже кивнул и покойно указал ей рукой на свободный табурет по ту сторону от стола. Света села, попав краем туфли в лунный ромб на полу. Некоторое время оба молчали.
– Кисонька, - позвала она чуть погодя, странно изменив вдруг голос. Скажи: тебе очень плохо?
В темноте было видно, как Кис дернул плечом.
– Н-не знаю, - проговорил он с усилием.
– Скорее... страшно.
– Страшно? чего?
В этот раз Кис не ответил. Медленно и устало, сколько позволяла ему тьма, он еще раз оглядел ее всю и в свой черед негромко осведомился:
– Ты почему переоделась?
Действительно: вечернее открытое платье Светы исчезло, теперь на ней был мягкий батник с поясом и вельветовые мягкие брюки. Света скривила губу.
– Наверно, мне стало холодно, - небрежно сообщила она, прямо глядя в глаза ему.
– А что? ведь тебе же не нравятся голые девочки?
Кис уперся локтем в середину стола и положил голову на руку.
– Слушай, - сказал он вдруг.
– Ты кого-нибудь любишь? Только я это правду спрашиваю, шутки в сторону. Можешь не отвечать.
– Если да?
– А то, - Кис говорил очень тихо, но отчетливо и так, словно сам слушал свои слова.
– То, что мне кажется, будто вы что-то другое под этим понимаете. Не то, что мы.
– Он не сказал, что значило это "мы" и "вы", но Света поняла его. Она опустила глаза.
– Почему
ты об этом у Орловской не спросишь?– спросила она принужденно.
– Ёлку? Да ну. Как-то при Пате... да и вообще.
– Кис замялся.
– Так без Пата. А заметил, да? Ведь он же ей не муж; но все равно скука, - Света вздохнула.
Однако от этих ее слов что-то вдруг словно толкнулось внутри Киса.
– Вот! вот это самое!
– заговорил он быстро и горячо и даже привскочил слегка на своем месте.
– И ты же еще сама это видишь и говоришь! Но тогда в чем смысл? Ведь разве вы не... не для этого всё делаете?
– Для чего: "для этого"?
– Света с искренним удивлением, подняв брови, смотрела на него.
– Да вот: чтобы мужа себе... м-м... заполучить. Нет?
– Ну ты еще скажи, что мы трахаемся для детей, - сказала Света цинически, усмехаясь одними губами. Странная пустота мелькнула в ее глазах, и Кис даже осекся, заметив отрешенное и бледное в лунном свете лицо ее.
– Нет, не для этого, - заключила она твердо, словно оборвав себя.
– Хотя бы в конечном счете...
– И в конечном нет.
– Тогда для чего же?
– тоскливо протянул Кис, сразу присмирев.
– Откуда я знаю?
– Света тряхнула головой и поднялась на ноги.
– Ладно, я пошла, - сказала она быстро, глядя мимо него.
– Приходи чай пить.
Дверь закрылась за ней, и Кис снова остался один. Оживление его исчезло. Он чувствовал сильную усталость и пустоту и впервые за весь вечер понял вдруг, что он несчастлив. Эта мысль удивила его. Раньше он никогда не думал о себе так и даже наоборот был убежден в том, что счастье его ему еще предстоит - вопреки даже тому, что происходило с ним сегодня на балконе. Прежняя жизнь представлялась ему почти не ограниченной будущим, он привык видеть, что мир вокруг него был всегда благосклонен к нему и легко поддавался на те мелкие ухищрения, которые Кис пускал в ход в случае неудачи. Но теперь все изменилось. И, устремив взгляд и ум свой в одну точку, Кис понимал и видел, что не ошибся сегодня, отвечая Свете; что его злость, та злость на Машу, которую он пережил четверть часа назад в гостиной, стоя перед старой свадебной карточкой светиных родителей в углу на стене, на самом деле была не злость, а страх, и этот страх был обращен к тайному смыслу его, Киса, бытия, ибо он, Кис, теперь знал точно (или так, может быть, только казалось ему), что все почти в его жизни уже совершилось, и ему и впрямь больше нечего было делать здесь...
Вдруг он застыл, прислушиваясь. Где-то в коридоре, за дверью, скрипнула половица, стали явственны легкие шаги, и тотчас бесшумно распахнулась и захлопнулась входная дверь, тихо щелкнув автоматическим замком. Кис вскочил.
Крадучись прошел он в переднюю, замер на миг, слушая гомон голосов в гостиной что-то бурно и весело обсуждали - и, прошмыгнув мимо поворота, оказался на пороге, возле входной двери. Секунду он рассматривал замок, примериваясь к его устройству, потом повернул его, отпахнул дверь и выглянул на площадку.
Шаги - как он и думал. Кто-то быстро и тихо шел по лестнице вверх, миновав второй этаж и сверток на третий. Еще мгновение - и шаги стали глуше и выше: четвертый... Шаги стихли. Один миг тишина была полной. Потом что-то стукнуло, и Кис услыхал короткий уверенный звон - словно дробь в будильнике. Он не стал дожидаться продолжения.
Наморщив в усмешке рот и зачем-то кивнув самому себе головою, он закрыл дверь, повернулся и побрел из прихожей на кухню, уже более ни от кого не таясь и даже придавив по дороге ту самую половицу, которая теперь лишь сухо треснула под его ногой. Он не добрался до поворота.