Песочные часы

Как Э. С. соединил в сознании и примирил в душе талмудистское благодарственное благословение ароматам с христианской (схоластической) эстетикой, при этом на конкретном примере духов кокетливой дамы рядом с купе первого класса (Потерянный рай)?

Поскольку он в равной мере верил в благодарственное благословение, мысленно обращенное к Ягве, и сознавал тот факт, что Св. Бернард был прав, приписывая запахам губительную для разума силу (Odoratus impedit cogitationem). Эта надушенная дама, мелькнувшая на мгновение, а затем вновь исчезнувшая за дверью плюшевого купе первого класса, своим запахом (odora di femina) сделала его изгнание более тяжким и болезненным, а мысли — спутанными.

Он когда-либо ранее покупал цветы?

В 1919 году в Будапеште букет нарциссов (по одному форинту за штуку), предназначенный для некоей Фаники, которую он тщетно прождал с этим букетом у входа в ресторан New York целых сорок пять минут, а потом выбросил в урну; в 1928 году лично отнес букет роз (семь штук по пол-пенгё) на свадьбу графини Арцибашев и некоего Арнольда Венцеля, служащего «Дунайского Ллойда»; в 1931 году он лично возложил на смертное ложе барышни Марицки одну белую розу (динар за штуку): в 1931/32 гг. посылал, сначала анонимно, а потом с визитной карточкой, семь раз по семь роз, при этом шесть раз — только алые, а в седьмой раз шесть алых и одну белую (по цене от полдинара до одного динара за штуку), по адресу госпожи Хоргош, Нови-Сад, ул. Святого Саввы, 8; в 1934 году отнес букет анемонов больной дочке господина Гаванского; в 1934 году в трактире Серебряный лев в Суботице купил большой букет гвоздик (всего около тридцати штук) и преподнес его рыжеволосой барышне на кассе (имя неизвестно), отработавшей в этом трактире всего три дня; в 1938 году на балу железнодорожников в Н.-С. послал через официанта три тюльпана (три за 2 динара) некоей барышне Магдалене, парикмахерше.

Каким аргументом воспользовался Э. С., чтобы обосновать хозяину двух лошадей справедливость стоимости поездки в один пенгё?

Цена в один пенгё, которую он намерен ему заплатить, адекватна, если учесть, что он, то есть возница, так или иначе собирался ехать в этом направлении, в сторону деревни, и любой математический расчет мог бы ему ясно показать, что две лошади, запряженные в хорошую повозку (как в данном случае), не могут вследствие увеличения веса на семьдесят три килограмма живого веса (невзирая на грязь, потому что при этой операции эффект грязи не принимается во внимание как неизвестная величина) израсходовать столько энергии, сколько нельзя было бы возместить сеном или каким-нибудь калорийным зерном (овес, кукуруза, рожь), купленным за один пенгё.

Был ли хозяин двух лошадей убежден в верности такого расчета?

Для убеждения возницы Э. С. пришлось прибегнуть к аргументу о моральном воздействии, которое может оказать один пенгё, брошенный на чашу весов в Судный час: этот один единственный металлический пенгё может стать решающим, когда на одну чашу весов божественной справедливости положат добрые дела, а на другую — грехи.

Какие преимущества имеет весна (время цветения и новых всходов) по сравнению с зимой?

Можно где-нибудь в защищенном от ветра месте подставить поясницу приятным и полезным для здоровья солнечным лучам, что уменьшает ревматические боли; ранним утром свет в комнате вызывает приятные чувства, и человеку легче проснуться; можно читать в постели, не боясь простудиться; в уборной можно сидеть сколь угодно долго и познавать свой запор; можно отправляться на долгие прогулки в поле, вдоль реки или в лес на целый день; можно изучать всходы и цветение на очевидных образцах, которые, если их пометить, весь год послужат указателями полного биологического цикла; чириканье птиц вызывает в душе приятно-болезненное ощущение свободы; проблема отопления квартиры, а также одежды, приобретает второстепенное значение; пропитание облегчается за счет дикорастущих весенних трав и разнообразных растений; телесная гигиена (бритье, умывание) из обязанности превращается в удовольствие; женщины и девушки оголяют руки и ноги до колен, и выше колен.

Каково отрицательное воздействие весны (времени роста и цветения) на человека?

В больницы для душевнобольных поступает максимальное число пациентов; статистическая кривая самоубийств находится на опасном подъеме.

Записки сумасшедшего (III)

36

(Черновик). Не бойтесь, это не родственный визит! Хотя я уверен, что вы сожгли еще не все мосты, и хотел бы верить, что вы так поступили отчасти под чьим-то чуждым влиянием, то есть, я хочу сказать, не по совести. Цель моего приезда: открытка от 9 марта с. г. Слава богу, мне не нужны деньги (итак, не бойтесь!), и я надеюсь, они мне не потребуются, потому что я приложу все силы, чтобы вы не продали дом, который до сих пор давал приют тому, кто переживал трудности, и мне в том числе. Поэтому, хотя бы в знак преданности дому, я буду изо всех сил препятствовать его продаже. Из этого ясно следует — я не хочу денег, я хочу свою часть дома, при этом немедленно! Одним словом, я не хочу от вас ничего, кроме того, чтобы вы подписали заявление (высылаю в приложении) и сказали мне, что стало с частью дома, принадлежавшей Дольфи, и я отступлюсь. В противном случае, то есть, если вы откажетесь подписать прилагаемую справку, я не сдвинусь с места, пока вы не удовлетворите мое пожелание. А если вы будете затягивать дело, то устрою такой скандал, что он прогремит не только на всю жупанию, но и на всю страну. Не для того я перестрадал в свои Lehrjahre, чтобы сейчас, злоупотребив моей добротой, мне ежедневно угрожали и оскорбляли меня в моем собственном доме те, у кого нет с ним никакой (душевной) связи. Тогда вы не хотели понять мои сетования и мои горькие письма, тогда вы не знали, то есть, не хотели понять боль моей истерзанной души, а своими поступками еще больше усугубляли мои страдания, и теперь вы за это дорого заплатите. Я не стану вам детально описывать, что со мной происходило в эти дни, какие несправедливости я претерпел от своих ближних, я не стану говорить вам о разных странных знаках (небесных) — все это за пределами вашего воображения. Я только не хочу слышать с вашей стороны никаких возражений, никаких отговорок, я хочу только одного — чтобы вы подписали, потому что, — я это подчеркиваю, — в доме, где я родился, из-за которого терпел лишения и страдал, я хочу быть хозяином и никому не позволю наносить мне оскорбления. Предупреждаю вас, что история и время идут своим чередом, и что они, хвала Всевышнему, подтверждают мою правоту. Прошу вас, не вынуждайте меня своими возмутительными поступками совершить непоправимое. (Сюжет с лесом и поташом не повторится!) Вновь напоминаю вам, что история и время доказывают мою правоту, и скоро придется платить по векселям, и не будет милости никому. Ибо, как сказано в Талмуде (Сангедрин, 100), какою мерою отмеряете вы, такой и вам отмерят.

37

Думаю, что Мальтус был прав, невзирая на Марксову критику. И теперь мне для доказательства моего тезиса, то есть, моих рассуждений, абсолютно безразлично, был ли этот господин, то есть Мальтус, ученически поверхностным и крал ли он чужие идеи. Меня интересуют идеи, и, следовательно, не важно, списывал ли он у Джеймса Стюарта, Таунсенда, Франклина и прочей братии. Потому что, как бы то ни было, факт остается фактом, люди слишком расплодились, а естественная популяция становится проблемой номер один. Экономической и экзистенциальной. Метафизической, если угодно. Люди размножаются как мухи, и в любой момент несколько миллионов членов пребывают в состоянии опасной и угрожающей эрекции. Итак, последствия понятны. Этот безумный фаллос, этот первобытный мифологический символ, копошится в окровавленных женских недрах, человечество пыхтит душными ночами, и больше никто не думает о последствиях. А последствия катастрофические… С умножением человечества умножается и грех. Perpetuum mobile. Как та средневековая попытка использования силы земного притяжения. На колесе равномерно распределены грузы. Земное притяжение оказывает воздействие на груз, груз приводит в движение колесо, затем следующий груз попадает под действие магнитного поля. И так далее. Что-то вроде водяной или ветряной мельницы. И почему же эту мечту человечества о вечном двигателе объявили безумием? Разве мечта о perpetuum mobile не заслуживает такого же внимания и похвалы, как и извечная мечта о полете? Разве разные Икары и прочие мечтатели действительно были не в себе? Ни в коем случае! Что до меня, то я ставлю знак равенства между этими двумя идеалами. Потому что, в конце концов, и колесо возникло как одно из последствий такой мечты. Предлагаю вам самим развить этот тезис до конца. Я хочу сказать, до самолета, с одной стороны, и до колеса, с другой. Будьте любезны. Рокот над моей головой в тиши деревенской ночи (когда я пишу эти строки), где-то на большой высоте, самолеты, что пролетают над селом денно и нощно, на высоте от пяти до десяти тысяч метров в направлении юго-восток-северо-запад, чудо современной (военной) техники, — это только соединение и конечное следствие двух безумных идеалов, веками называемых скептиками и позитивистами сумасшествием. Брачи, начиная со Средних веков до наших дней, ставили тысячам людей диагноз душевной болезни, имея против них в качестве corpus delicti их сумасшествия именно материальные доказательства или только признание в идеалистическом желании стать птицей! И вот не надо эту «вечную мечту о полете» объявлять любознательностью, праздным любопытством, потому что, уверяю вас, вы не правы. Утверждаю, и у меня есть неопровержимые доказательства (если вы способны принять лирические результаты логической операции в качестве очевидных доказательств), что мечта человека о полете, как и ее воплощение, есть только следствие бегства от греха. Ибо Земля, господа, есть логово всех пороков, Земля и Вода, как было доказано славным Синистарио д’Амено, два неразделимых понятия, поэтому и неудивительно (я по-прежнему его цитирую, по памяти, разумеется), что поэты придумали так, что Венера рождается из моря, желая при этом, вне всякого сомнения, соединить в символической картине два греховных начала: Землю и Воду, две влажные среды, из смешения которых рождаются человек и грех (грех и человек). Итак, я полагаю, что не только Земля, но и Вода, и, прежде всего, она, есть логово греха и порока, а источник блуда — в сырости. Вот почему человек стремится к высотам, вот вечный смысл мифа об Икаре. Я не намерен приводить здесь точные данные о народонаселении или доказывать верность мальтузианских прогрессий и формул (эти данные можно найти в любой энциклопедии). Я также не хочу, как какой-нибудь местечковый раввин (как вы однажды изволили меня назвать) проповедовать апокалипсис и доказывать, кому бы то ни было, а менее всего вам, что мир обречен на неминуемую гибель. Для этого мне не требуются доказательства надежнее тех, что у меня есть. «А где у тебя доказательства?» — спросите вы. Здесь, господа, здесь, дорогая моя сестра. Смотрите как следует, — я показываю на свое сердце!

38

Итак, я говорю вам как лицо, обладающее тайным знанием. Люди опасно расплодились. И в данный момент я не намерен рассказывать вам о том, каковы наши люди, рассмотренные в свете более высокого, нравственного аспекта. Только скажу, люди размножаются в ужасающем темпе, а средства, при помощи которых человечество пытается спастись, разумеется, неэффективны и недостаточны. Принудительная или добровольная стерилизация, планирование семьи, война как спонтанное применение принципов дарвинизма, естественный отбор, голод, эвтаназия и прочее, все это смешные и бесплодные попытки. Китай, с населением в пятьсот-шестьсот миллионов, давно обещанная «желтая опасность», которой нас уже пугают и пугают, это не единственная угроза миру. Не бойтесь набега желтых муравьев! Кара Божия не приходит из болот. Она падет с небес! И уже никому не будет снисхождения. Страдать будут все одинаково, бедные и богатые, а больше всех мы — избранные!

39

(Черновик). С этого расстояния в пространстве и во времени ваши свинские поступки совершенно не теряют своей интенсивности. Когда я размышляю обо всем, что вы мне сделали, о бесчестье, которому вы меня подвергли, у меня складывается впечатление, что все это был ночной кошмар. Поэтому я умоляю тебя, ибо я все еще в состоянии отличить кошмар сна от кошмара яви, не позволяй своей дочери и Жоржу причинить зло моей семье, потому что любую возможную отговорку, что они (то есть, моя жена и дети) вступили с вами в какой-то спор, я не приму во внимание. А лучше, поверь мне, чтобы до этого не дошло! И прошу тебя лично, постарайся, чтобы, когда я вернусь, мои были бы живы, потому что надеюсь, что в тебе осталась хоть капля сострадания, чтобы не дать им умереть от голода. И не забывай, что сказано в Талмуде: «Когда мы делаем добро, надо делать его с радостью» (Vajkra rabba, 34).

P.S. Бедняк делает богачу больше добра, принимая его дар, чем богач, оказывающий бедняку благодеяние (там же).

Картины путешествия (II)

40

Между качающихся лошадиных голов появляется дерево, потом оно мелькает между ушей лошади. Это внезапно разбуженный возница сильно натянул поводья, совсем рядом с воротами из проволочной сетки. Человек видит оскаленные лошадиные морды, повернутые немного вверх и вбок (крупные лошадиные зубы, цвета старых костяшек домино, с внутренней стороны почерневшие), и на мгновение — белую пену на железе между лошадиными мордами. Дерево немного искривлено, а под кроной проглядывает сук, надрубленный наискось, он торчит почти под прямым углом. Ветви укутаны тонкой ледяной оболочкой, прозрачной и местами почти невесомой, как целлофан. В эту прозрачную оболочку укутан и ствол, но тут она совсем истончилась, особенно с той стороны, что освещена солнцем, и с восточной стороны можно рассмотреть чуть сморщенную кору. Слышно, как вода ритмично капает с веток, стуча по металлическим желобам. Теперь головы лошадей повернуты вбок, вбок и вовнутрь, к дышлу, оно между лошадиными головами, их головы наклонены, но неестественно, как будто обе лошади движутся одновременно, бессмысленно и невозможным образом, куда-то вбок, одна налево, а другая направо, не от дышла, а к нему, здесь, на этом маленьком пространстве, где им не разойтись. Повозка остановилась со скрипом и скрежетом, но, как будто еще чуть-чуть откатывается назад. Теперь человек видит два крупных черных лошадиных глаза под сползшими шорами. Лошади смотрят куда-то вперед, по крайней мере, так ему кажется, как будто их туда, в это неопределенное и неясное «вперед», влечет сила инерции, до сих пор их подгонявшая, поэтому их глаза, силой повернутые, вместе с головами, вниз и вовнутрь, к дышлу, все еще придерживаются траектории движения уже остановленной повозки, только они (или этот скошенный взгляд). Теперь человек оглядывается назад и окидывает взглядом пустую повозку, в которой поблескивают на солнце несколько соломинок, ярко-желтых. Затем он видит железные обручи задних колес, грязные и от этой грязи утолстившиеся, а за ними, с обеих сторон, параллельно, в грязи, свежие следы колес.

41

Четырехугольное пятно солнца, пробивающееся сквозь маленькое окно, теперь падает, не встречая препятствия, на желтую глину. Человеку кажется, что глина испаряется. Или это только иллюзия. Его грязное на локтях пальто переброшено через спинку стула. На нем испачканные брюки и галоши. Галстук ослаблен, а рукава сорочки закатаны. В руках он держит железную лопату, уже немного заржавевшую, но все еще блестящую под ржавчиной, капельками осевшей на острие. Человек устанавливает острие лопаты точно на линию освещенного солнцем квадрата, затем всем своим весом надавливает на нее. Острие лопаты входит в глину на пять-шесть сантиметров, потом он отваливает ком твердой желтой земли.

42

Его запачканное на локтях пальто брошено на кучу кирпичей, возвышающуюся метрах в десяти от него, и он видит на нем желтую звезду, совершенно деформированную, не столько перспективой, сколько складками ткани. Кирпичи брошены кучей, некоторые совсем побитые, некоторые сломанные пополам, некоторые только чуть обломанные. Они совсем выцветшие, как будто кирпич со временем превращается в камень, или это только впечатление, из-за слоев отвердевшей штукатурки, сплавившейся с плотью кирпича, сросшись с ней. Под левым рукавом, завернутым над локтем (правый, мятый и запачканный, болтается вокруг запястья, немного съежившийся и скомканный), на солнце блестит его белая кожа, усыпанная красными пятнышками веснушек, как у форели. Тонкие рыжие волоски на предплечье едва заметны. Человек устанавливает острие лопаты на затвердевшей земле, затем надавливает на него, острие входит в землю сантиметров на пять-шесть, потом слышно, как оно ударяется обо что-то твердое. Человек начинает дергать черенок, вправо-влево, как будто железо застряло между двумя твердыми предметами. Слышен хруст, похожий на треск обломанного зуба под щипцами врача. Тогда из-под земли появляется багряный и влажный, цвета свежей говядины, обломанный кирпич. Человек наклоняется и берет его в руки. Его ладони замотаны в тряпку, наверное, это носовой платок, но цвет материи или возможные линии клетки больше не видны, потому что заскорузлое полотно пропитано подсыхающей грязью. Эта тряпка затянута посредине ладони, и пальцы немного согнуты, прижаты друг к другу, поэтому движение руки неуверенное и неловкое. Он поворачивает кирпич боком, потом берет его пальцами, как щипцами. Кирпич выскальзывает из руки и опять падает в грязь. Человек оглядывается и в алом свете заходящего солнца видит на винтовке охранника острие штыка. На секунду это единственное, что он видит, потому что алое солнце полностью заливает стекла очков, на которых видны следы грязных пальцев. Охранник сидит на куче трухлявых балок, держа винтовку между коленей. Человек понимает, что охранник на него не смотрит, и бросает на него короткий взгляд, как будто сейчас он видит его в первый раз. Вскоре ему удается вычленить четкий силуэт без лица, охранник на красном горизонте, его жесткая шляпа, на которой развеваются петушиные перья, уже не темно-зеленые, а желтые и оранжевые, как языки пламени. Тогда человек опускает взгляд на кирпич и пытается поднять его пальцами-щипцами, которые раздвигаются недостаточно. Наконец, ему удается взять кирпич в клещи и отбросить в кучу. Кирпич падает в метре-двух от него. Потом слышно, как охранник что-то ему говорит, какие-то слова без смысла, может быть, это ругательство, может быть, угроза. Напуганный, человек быстрым движением оказывается рядом с кирпичом, упавшим в грязь. Опять слышится голос охранника. Может быть, охранник просто смеется.