Пьесы
Шрифт:
Стук часов. Время.
Он (ей). Мы будем жить согласно идеям Руссо. Дело в том, что великий просветитель проповедовал полное равенство. Отсюда вытекает: кто должен сегодня чистить картошку, если вчера ее чистила ты? Я… Я должен чистить картошку, Заинькин.
Она (чуть менее любовно). Знаешь, не надо. Потому что после твоей чистки совсем не остается картошки.
Он. Тогда я буду мыть посуду согласно идеям Руссо.
Она (еще менее
Ее мать (входя). Ты не заметила, что тебе все приходится делать самой? (Берет ее руки) Ох какие у тебя стали руки… (Молчание) Вот так уничтожаются люди.
Он. Это она сказала себе самой.
Ее мать (ему). А Вадим, конечно, все учится. Молодец! Говорят, вашу статью напечатали в журнале… А почему бы вам, Вадим, среди ваших научных достижений не помочь жене вымыть посуду?
Она. Мама…
Ее мать. Может, и Лена тогда в науке продвинется.
Он. Во-первых, я помогаю Лене: я покупаю продукты, хожу в прачечную…
Она. Прекратим этот разговор… Мама, идемте обедать!
Он. Я с ужасом смотрел, как ее мать поглощает обед. Не потому, что мне было жалко. А потому, что знал — завтра ей придется опять готовить и она будет опять сердиться! В конце концов, можно обедать в столовой.
Ее мать. В столовой можно только отравиться и попасть в больницу.
Он. Не знаю, я, например, раньше всегда…
Ее мать. То, что делаете вы, пусть беспокоит ваших родителей.
Она. Мама…
Ее мать. Настоящий мужчина теперь…
Она. Мама!..
Он. Почему-то я всегда мечтал узнать, что это такое — настоящий мужчина.
Ее мать. С удовольствием выполню просьбу Вадима. Настоящий мужчина должен быть, во-первых, сильным и великодушным.
Он (в зал). То есть молчать, когда тебя кроют последними словами.
Ее мать. Потом — заботливый.
Он (в зал). Это — все время находиться в постоянной боевой готовности сигануть в «Гастроном» или в «Ремонт обуви»…
Ее мать. И вообще поступать так, чтобы женщине было с ним хорошо.
Он. Это несколько всеобъемлюще. Поэтому я хотел бы снова уточнить…
Ее мать. Не надо уточнять. Надо уметь это делать. (Удаляется за свой столик.)
Она. Как ты разговаривал с моей матерью!
Он. У твоей матери несколько повышенные требования…
Она. Оставь в покое мою мать. Она не живет второй год в девятиметровом крольчатнике.
Он. Раньше…
Она. Включи радио!
Он. Я работаю… (Продолжая.) И ты отлично…
Она. Прости, ты занимаешься великим творчеством, а я должна в это время… мыть…
Он. И
кстати, ты отлично знаешь, что в конце года мы получим квартиру!Ее мать. Но до этого надо дожить!
Она. А я не знаю, что со мной будет после стольких лет жизни с тобой.
Он (в зал). Свершилось! У нее появился этот голос.
Она. Мы живем ужасно… Ужасно!
Он. И лицо у нее совсем изменилось. Я не знал, что у нее может быть такое лицо.
Она. И не смей оскорблять мою мать!
Он. Почему-то во время ссор у нее всегда вспыхивала острая любовь к своей матери. (Ей) Кстати, о матери. Если мне не изменяет память…
Она. Оставь в покое свою глупую память!
Он. Отчего же она такая глупая? Например, если бы она была глупая… и 350 рублей.
Она. Ах, ты опять — о своих великих достижениях… Милый, Эйнштейну бы в голову не пришло хвастаться, что его напечатали в каком-то ничтожном журнале!
Ее мать (подсказывая). Посредственность!
Она (как эхо). Ты — посредственность. Ничтожная посредственность!
Он. Замолчи сейчас же!
Она (рыдая). Уходи! Уходи!.. (Она постепенно успокаивается, но, еще всхлипывая, подходит и молча обнимает его)
Он. Что же это?
Она. Молчи… Поцелуй меня… Еще… (Нежно) Ты почему на меня кричал?
Он. Это ты кричала на меня.
Она. Мне можно, я женщина. Поцелуй меня… еще… Ты никогда не будешь на меня кричать так гадко? Ну еще… Ты меня любишь?
Стук часов. Время.
Он. И поссорились снова. Она. И помирились.
Он и Она. И поссорились снова. И помирились.
Нептун (стонет). И у меня — то же! Только был нюанс… Нравоучительный такой нюанс в нашей первой ссоре… (Весь его рассказ идет на фоне голосов Его и Ее. «Поссорились снова… и помирились …») Как-то теща моя, которая фаршем-то… и теперь на больничном… устроила майские… И туда пришел кто-то с чьей-то работы и все спрашивал, зачем его пригласили. А все уже к тому времени забыли, зачем… Мы ему говорим — ты подожди, посиди спокойно, мы вспомним… А он за Улитой начни ухаживать… А я как раз в гастроном побежал — дверь отталкивать… так как закрывался он, а у нас — кончилось… И тогда я вернулся, то заревновал… по причине опьянения… И Улиту свою впервые тронул… И тогда ушел я на кухню от расстройства… И, помню, пришла ко мне какая-то… и стала меня утешать… Ну я ее попросил вежливо, чтобы на колени ко мне не садилась… Поругался я и с нею… И тогда я уже, Димьян, со всеми разругался, вынесли меня на лестницу и положили… А там уже стояла моя бедная жена и рыдала! Вот до чего алкоголь проклятый в семейной жизни доводит! Улита, жена моя! (Вытирает глаза салфеткой.)