Петербургские апокрифы
Шрифт:
Наташа не разглядывала усадьбы. Нагнувшись к воде, она была очень занята лилиями.
На острове уже ходила целая компания Маровских.
Пылал огромный костер с невидимым на солнце пламенем. Зина, Маруся и Петя наливали в самовар воду. Володя, загнув выше колен брюки, ходил по отмели. Константин Леонидович Маровский суетился у корзин, а Анна Павловна Маровская под кружевным зонтиком, в лиловом платье сидела на пне и любовалась пейзажем.
Кузьма разогнал лодку на отмель, и она ударилась о берег с такой силой, что Александра Львовна упала со скамейки прямо на корзины с провизией.
— Я
— В аккурат доставил.
Высадившись и поздоровавшись, все принялись за дело, которого было немало. Надо было составить запас хвороста, набрать малины к чаю, сплести из веток шатер. Какая-то детская радость охватила всех; даже сумрачный Митя развеселился и полез на высокое, тонкое, гнувшееся от его движений дерево, чтобы достать гнездо. Барышни от страха визжали:
— Митя, Дмитрий Владимирович, упадете, не нужно!
— Вот он какой ловкий, — сказала Наташа, улыбаясь, когда Митя с оборванным рукавом и царапиной во всю щеку подавал ей, как трофей, гнездо.
Мальчики собирали хворост, волоча за собой целые деревья, и соперничали друг с другом. Барышни наполняли шляпы и платки спелой малиной.
Между деревьями блестело озеро, было во всем что-то праздничное, веселое, напоминающее детство.
Наконец пронзительный рог Константина Леонидовича дал сигнал собираться к завтраку.
Наташа, раскрасневшаяся, с алыми от малины губами, с выбившимися светлыми волосами, никак не могла оторваться от куста, усыпанного тяжелыми ягодами.
— Митя, — окликнула она Лазутина, волочившего связанные ремнем огромные коряги: — Митя, как хорошо сегодня, правда? За все лето это — первый радостный день. Да подойдите же ко мне!
Она капризно и кокетливо топнула ногой.
Митя подошел, улыбаясь.
— Сегодня, сегодня, мне кажется, я узнала наверно, что люблю вас! — быстро проговорила Наташа.
Минуту стояло молчание. Улыбка сошла с губ Мити, он сильно побледнел. Наташа долгим выжидательным взглядом глядела на него.
Митя не шевелился, опустив глаза, отчего тень упала на бледные щеки от густых ресниц. Митя не двинулся и тогда, когда Наташа, прошептав:
— Как глупо, как глупо, — медленно пошла, роняя из шляпы красные ягоды.
Завтрак прямо на траве прошел очень весело. Всем казались особенно вкусными и пахнущая дымом каша, и печеный картофель, который грызли прямо с грязной кожей, и сухие пирожки, и холодные котлеты.
— Это еще что! — хвастался Константин Леонидович, снявший с позволения дам пиджак и жилетку и суетившийся в белоснежной рубашке и шелковых с цветочками подтяжках. — Чем я вас за обедом угощу. Вот увидите. И князь к тому времени подъедет.
— Разве князь приедет? Вот хорошо! — воскликнула Наташа, которая весь завтрак была весела и болтлива до необычайности.
— Обещал непременно, — ответил Маровский. — Сам назвался; я у него был вчера, сказал про пикник, а он сейчас же сам попросился.
— Эй, Наташа, примечай! — со смехом сказала Катя.
После завтрака всеми овладела истома. Мальчики долго возились, сплетая из веток шатер под руководством
неугомонного Константина Леонидовича, потом пошли за мыс купаться.Катя и Наташа лежали в траве под деревом. Продувало ветерком. Синело высокое, будто фарфоровое небо; между деревьев, как в раме, виднелось озеро с лесами по берегам, деревнями и желтыми полями.
— Ну, видишь, Наташа, — говорила Катя, — разве я не права относительно князя? Сам на пикник попросился, — это неспроста.
Катя еще долго болтала что-то про князя, который, видимо, сильно занимал ее воображение.
Наташа почти не слушала. Ее искусственное возбуждение упало, она лежала на спине, заложив руки за голову, как в полусне.
Когда Катя замолчала, Наташа будто себя спросила:
— Если девушка знает, что ее любят, и сама почувствует, что полюбила, и первая скажет об этом?…
— Никогда не надо самой! — перебила Катя. — А то сейчас зазнается.
— А если ничего не ответит, — продолжала Наташа, — промолчит на признание, что это значит: не любит или иное?
— Есть такие кисляи, — опять заговорила Катя: — им на шею вешаешься, а они нос воротят. Только это от трусости больше. Да ты кому это призналась, Наташечка? Расскажи! Ей-богу, никому не скажу, а посоветую, как поступить.
— Да что ты это? Я не про себя, я это в романе каком-то читала и вспомнила, — даже села Наташа, испугавшись, что выдала себя.
— Нет, ты расскажи. Со мной тоже один раз так было. В мальчишку-гимназиста влюбилась, а он испугался; потом целый год письма и стихи посылал, а увидит — краснеет и молчит, как дурак! Я его раз сама поцеловала, так он чуть в обморок не упал.
— А вот и князь, — воскликнул Константин Леонидович.
Действительно, в белой моторной лодке, которая приближалась быстро и плавно, сидел Чугунов в синей матросской блузе. Он сам управлял лодкой и, ловко миновав отмели, пристал к затонувшему наполовину дереву.
Закинув цепь в сучья, он ловко выскочил на берег.
— Браво, браво, настоящий спортсмен! — закричал Константин Леонидович, прихлопывая в ладошки.
Все встали навстречу князю, любуясь его лодкой; только Катя и Наташа остались лежать в тени.
— Да, бедняжечка, он все же очень некрасив, — промолвила Катя.
Наташа невольно взглянула на князя. Тот стоял, высокий, плотный, слегка сутуловатый, и, сконфуженно улыбаясь, показывал из-под узких черных усов большие, как клыки, зубы. Он был почти медно-красный от загара, сильно выдвинутые скулы и слегка раскосые калмыцкие глаза придавали ему добродушный вид негра.
Вдруг Наташа улыбнулась: этот большой неуклюжий человек показался ей почему-то трогательным.
— А все-таки он милый, — сказала она.
— Ну, милый-то это на чей вкус. Впрочем, я очень рада, что мои наставления идут тебе впрок, — засмеялась Катя, как опять показалось Наташе, завистливо.
— Князь, князь, подойдите же к нам, а то так жарко, и лень вставать! — закричала Наташа.
Чугунов, будто намеренно не глядевший в их сторону, быстро подошел.
— Сейчас мы говорили, и Наташа нашла, что вы очень милый, — с кокетливой, несколько неприятной развязностью сказала Катя.