Петербургские апокрифы

Будто сквозь сон слышала Наташа слова Николая Степановича:

— Ну, а нам через недельку придется и домой собираться.

Будто не касались ее вовсе эти слова. Будто уже знала она, что не вернуться ей в родную Тулу; что-то неизбежное, что должно было случиться, уже случилось.

V

Наташа возвращалась в Россию невестой. Вряд ли бы сумела она рассказать, как это случилось. Последняя неделя прошла очень весело, опять бесконечные прогулки, поездки, танцы, музыка. Было бы грустно думать, что все это кончается, а теперь казалось, что Наташина свадьба, потом жизнь, такая необычайная, богатая, все это будет продолжением веселых беспечных недель, проведенных в курорте.

Возвращались Фирсовы очень весело, даже, может быть, веселее, чем ехали вперед; благодаря Ливерсу, который ехал с ними, путешествие оказалось совсем легким, неутомительным и праздничным.

Почему-то совсем не раздумывала Наташа — любит ли она Ливерса или нет, что будет дальше. Просто было ей, как и всем, очень весело. Целый день проходил в бездумных шутках и смехе, не оставалась она с женихом ни на минуту одна, не было между ними ни разговоров, ни объяснений, будто все было давно решено и непреложно.

Только мать иногда качала задумчиво головой и тревожно спрашивала:

— Как же это ты, Наташечка, так быстро? Человек-то он, кажется, хороший, а все же…

Наташа же, не находя слов для ответа, только целовала мать.

В Москве Александр Павлович расстался с Фирсовыми, поехал в Петербург устраивать дела, условившись, что приедет через месяц, в августе, и тогда же свадьба. Простились легко и весело. Александр Павлович поцеловал, правда, руку на прощанье, но не только у Наташи, а и у Тани и Анюты, как брат. Было видно из окна вагона, как шел он по платформе за уходящим поездом, улыбаясь и помахивая шляпой. Потом замелькали какие-то сараи, сады, наконец поля и рощи. Фирсовы остались одни в купе; как бы после долгой разлуки снова все встретились. Почему-то все чувствовали себя не совсем ловко. Покусывая седоватый ус, Николай Степанович промолвил:

— Так-то, Наташа, вот и невестой стала. А будешь миллионершей. Просто и не верится.

Мать заплакала. Таня и Анюта внимательно смотрели в окна, а Наташа странно ничего не чувствовала, сама даже этому удивляясь, ни радости, ни горечи, ни даже простого волнения.

В Туле не останавливались, проехали прямо в именье. Зажили, как всегда, лениво-радостной деревенской жизнью. Только Николай Степанович был очень весел, не скупился на расходы, да во флигеле поселилась самая лучшая тульская портниха с двумя мастерицами. Шила и для Наташи, и для Тани с Анютой. Было так необычайно весело выбирать по журналам платья, не одно, а сразу чуть не десяток.

Как всегда, приезжали гости, катались на лодке, играли в крокет, а вечером часто танцевали. И опять целый день смеялись.

Александр Павлович писал довольно часто, его письма были очень интересны. Наташа почти всегда читала их Тане и Анечке; так много в них было остроумных замечаний, красивых описаний. Ливерс описывал свой дом, Острова, прогулки, которые он совершал, одиноко мечтая. Подробно рисовал всех знакомых и родных, с которыми виделся. Наташе нравился его неровный женский почерк, нежные духи толстой английской бумаги.

Совсем незаметно пролетали эти летние дни. Вечера уже становились темными, пригорки зажелтили спелой рожью. Стоя как-то в комнате, где работала портниха, и примеряя толстого шелка белое платье, Наташа, как бы очнувшись, вдруг вспомнила, что платье это — подвенечное, и скоро уже, скоро все изменится. В первый раз как-то ясно поняла Наташа, что этот почти незнакомый человек будет ее мужем, она будет жить вдвоем с ним в его доме, он будет целовать ее, говорить ей «ты». Обо всем этом она как-то не думала, и тут вдруг представила. Казалось это невозможным, было жутко и вместе с тем сладко.

— Значит, он любит меня, а я его? — почти вслух произнесла она, так что портниха, ползавшая по полу с булавками во рту, вопросительно подняла глаза на нее.

— Кажется, рукав режет, — вся вспыхнув, досадливо промолвила Наташа.

— Ну, барышня, этого быть не может. Рукава свободней свободного, — отвечала портниха.

— А я говорю вам, — почти закричала Наташа, и слезы показались на глазах. Портниха посмотрела с удивлением, будто не узнавая всегда такую тихую и деликатную Наташу.

Пришел наконец и день свадьбы. В доме стало тесно и суетливо, так как съехалось несколько родственных семей.

Жених должен был приехать только в самый день свадьбы. Наташины родители находили, что так приличнее и торжественнее.

С утра было пасмурно, и даже мелкий дождь накрапывал; все время Наташу окружали. Приходилось говорить о чем-то неважном, невольно мысли разбегались, и только голова была слегка тяжелой, может быть, от слишком туго закрученных папильоток.

В три часа приехал Александр Павлович. Но Наташа его не видела. Ее уже одевали, портниха, сестры, приезжие барышни. От стольких помощниц получалась бестолковая сутолока.

Из других комнат приходили известия, что Александр Павлович приехал совсем один, что он очень весел, только бледный, видимо уставший с дороги.

К пяти часам невеста и ее подруги наконец были готовы.

Наташа ехала с шафером, двоюродным братом, студентом. Он болтал что-то с преувеличенной веселостью, видимо смущенный необычайностью положения. Погода разгулялась, и солнце золотило далекие пригорки сжатой ржи. Знакомой дороги до церкви Наташа не узнавала и с каким-то любопытством разглядывала, все запоминая, и вид на село, когда въехали в гору, и мальчишек у отводов, кричащих: «Гостинца!» — и парня в красной рубашке, играющего на гармонике, и церковь, низкую, деревянную, потемневшую, все запоминая с необычайной точностью.

У всех лица были озабочены и серьезны, и Наташе казалось, что среди всех этих встретивших ее не было ни одного знакомого лица.

Наташу вводят в церковь. Нестройный звонкий хор поет ей приветствие. Кто-то бледный, в черном фраке, стройный, идет к ней навстречу. Только встав рядом с ним около аналоя, вдруг вспоминает Наташа, что это — жених ее, Александр Павлович Ливерс. Ей делается почему-то смешно, но, взглянув на Ливерса, такого бледного с глубокой синевой около глаз, опять, как на курорте, думает Наташа, что он скоро умрет, и мучительная жалость охватывает ее. Жалость и страх, почти ужас. Она крестится быстро. Свеча капает ей на платье. Когда священник соединяет их руки, Наташа чувствует, как холодная, влажная рука ее жениха дрожит, и, стараясь успокоить его и подбодрить, она крепко сжимает его руку.

Молодых поздравляют. Мужчины целуют Наташе руку. Она стоит на амвоне, выше всех, рядом с ней муж ее. Какая-то горделивая радость наполняет Наташу.

Через несколько минут они едут в мягкой коляске. Александр Павлович в пальто и круглой черной шляпе делается совсем таким, как за границей.

Спускаются сумерки. Багровая полоса догорает за синеющим на горе лесом. Ветер развевает волосы и ласкает лицо. Они разговаривают просто и весело, будто ничего не случилось. Говорят друг другу «вы» и много смеются. Александр Павлович рассказывает про Петербург. Рассказывает, как они будут жить сначала на Островах, потом на городской квартире. Спрашивает Наташиного мнения.