Петербургские апокрифы
Шрифт:
Весь день Алеша был спокоен, только когда перед обедом пошел крупный первый летний дождь, было неприятно, зато теперь радостью и волнением необычайным был охвачен Алеша. Он даже забыл, что это только простая шутка, шалость, которая так забавляла их вот уже два месяца — выдать себя за жениха и невесту.
Алеше двадцать один год, но с виду он совсем мальчик, так лет шестнадцати-семнадцати; когда надевает свой студенческий сюртук, все удивляются: «Такой молоденький и уже в университете».
Еще в гимназии Алеша был дружен с Володей Зуевым, но бывать у Зуевых Алеша стал только в этом году. За Верочкой, сестрой Володи, он не ухаживал, не просил у нее карточки, не объяснялся в любви, просто им бывало ужасно весело
Весною Володя готовился к экзаменам, и им чаще приходилось бывать вдвоем. Они ездили на пароходиках на Острова, бродили в Летнем саду. Никогда Алеше не казалось такой прекрасной бледная петроградская весна, никогда так бодро и весело не чувствовал он себя здоровым, молодым, а жизнь — обещающей так много неожиданного.
Еще перед Пасхой как-то Алеша рассказывал с увлечением о жизни у них в маленьком именье Новгородской губернии, о своей семье с тремя сестрами-подростками, о смешных соседях, о жизни простой, веселой и беспечной.
— А вот я никогда не была в деревне, — вздохнула Верочка.
— Приезжайте к нам с Володей, — подхватил Алеша.
— Да вы с ума сошли! Разве меня пустят? Я ведь и теперь не говорю, что с вами гуляю, а все к подруге хожу. До седьмого класса меня в гимназию с горничной посылали.
Смеясь, придумывали планы бегства. Говорили об этом не раз и не два, а каждый день, и как-то договорились до того, чтобы объявить себя женихом и невестой.
В первый раз, когда заговорили об этом в полутемной каюте невского пароходика, было жутко и сладко Алеше. Первую ночь после этого разговора плохо он спал, а когда шел привычной дорогой, чтобы в условленный час встретить Верочку на углу Владимирского и Невского, куда приезжала она на трамвае, чувствовал волнение и смущение небывалое. Верочка тоже была какая-то вялая, задумчивая, говорила, что голова болит, что мать нездорова и это ее беспокоит; о вчерашнем плане, о поездке в Медведевку (имение родителей Алеши), не говорили, и разговор вообще не клеился. Только уже прощаясь, Верочка, стараясь улыбаться непринужденно, хотя углы губ дрожали, спросила:
— Ну что же, сказать о нашем плане Володе или не стоит?
— Конечно, конечно, скажите. Так весело будет поехать. Верхом покатаемся, — отвечал Алеша, а какое-то беспокойство смутное охватывало его.
Володя принял решение Алеши и Верочки сочувственно и серьезно. Он вообще был деловит и точен.
— Когда же думаете венчаться? — спросил он.
— Да ведь это только пока еще проекты, — заторопилась Верочка, будто чего-то испугавшись.
— Ну, в этом я не понимаю неопределенности, — возразил Володя и, шагая перед смущенными женихом и невестой, деловито развивал планы, как и когда удобнее все сделать.
— Вот так попались, — засмеялась Верочка, когда они остались вдвоем с Алешей. — Смотрите, быть бычку на веревочке, благословят вас Лажечниковым, тогда поздно будет бежать.
Но через несколько дней они как бы привыкли к новому положению своему, без смущения выслушивали Володины планы относительно того, где квартиру снять, какую мебель купить, какую взять у домашних, как удобнее воздействовать на стариков в случае возможного протеста. И даже уже одни, когда Володя деликатно оставлял их, продолжали они странную шутку, забавлявшую и волновавшую их. Бродили по городу, выбирали
улицы, дома, где будут жить, и даже раз зашли посмотреть одну квартиру.— Оченно веселая квартира, — уговаривал их бойкий швейцар. — Недорого и со всеми удобствами. Извольте-ка, барыня, взглянуть. Вот здесь ванная, кухня, небольшая, конечно, но ведь и семейство ваше маленькое.
Верочка деловито морщила лоб, чтобы не рассмеяться, и с любопытством осматривала и ванную, и кухню, и каморку для прислуги.
Когда мечты их заходили слишком далеко, Верочка иногда резко обрывала:
— Ну что это мы, как дети. Столько времени пустяками занимаемся. Право, мне начинает казаться, что овчинка не стоит выделки. Из-за одной поездки не стоило подымать столько сложностей. А еще сколько неприятных разговоров с мамой предстоят. Про папу я и не говорю. Тут будет целая трагедия.
Тоскливо и почему-то обидно становилось Алеше, будто в самом деле что-то рушилось счастливое и веселое. Но возразить он не умел и уныло молчал. Хорошо, что Верочка не могла долго быть мрачной и раздраженной. Она опять начинала смеяться.
— Ну, не будьте же таким букой, жених мой нежданный. Пока весело, будем веселиться, а надоест — бросим. Вот и все. Трагедии же не из-за чего устраивать. Ведь это же только забавный водевиль.
И опять они начинали мечтать, и опять возникала какая-то странная призрачность чего-то подлинного, сладкого, немножко жуткого. Будто на сцене представляли, говорили чужие слова, почти верили им и чувствовали веселую свободу кончить или продолжать дальше.
В середине мая Алеша уехал в Медведевку. Верочка провожала на вокзал. Была грустна и ласкова.
— Право, мне будет ужасно скучно без вас. Я так привыкла к нашим прогулкам и… — она замялась, — разговорам. Мы как два хороших товарища. Ну, не бойтесь, я буду не я, если не удеру из нашего противного Павловска и не приду к вам. Так или иначе сумею добиться отпуска. Да и Володя обещал содействовать, а он человек серьезный. Сегодня же начну подготовительную работу.
Алеша тоже уезжал невеселый. Только мысль о том, как он объявит свою новость в Медведевке, а потом будет встречать Верочку и показывать ей все милые места, утешала его. Все шесть часов дороги провел он, прохаживаясь по коридорчику купе и поглядывая на зеленые поля и нежно, по-весеннему краснеющее закатное небо.
Дома встретили его всей семьей, с собаками и прислугой, шумно и весело. Тормошили сестры: Зина, Шура и Раечка, наперерыв рассказывая свои гимназические и деревенские новости и с еще детским нетерпением ожидая маленьких подарков, которые не забывал обычно Алеша привезти всем, начиная с главы семейства Анатолия Ивановича, кончая кучером Иваном и старой нянюшкой Авдотьей.
Но Алеша был как на иголках. Не терпелось ему сообщить свою новость.
Когда наконец все разошлись и, взяв свечу, пошла Елизавета Сергеевна проводить Алешу и посмотреть, все ли у него в комнате устроено, почувствовал Алеша, как бьется сильно сердце и даже голова слегка кружится от волнения. Когда мать, поцеловав его, хотела уже уйти, Алеша удержал ее за руку.
— Мама, я хотел сказать тебе важную новость, — и смущенно замолчал.
— Ты женишься? — вдруг спросила Елизавета Сергеевна и даже присела на кровать.
— Да, — тихо ответил Алеша.
Елизавета Сергеевна не удивилась особенно, и волнение ее скорее было радостным.
— Ну, что же, это хорошо, трудно будет только вам, ты совсем еще мальчик, но ничего. Мы с отцом тоже на первых порах по-студенчески жили, в одной комнате, по урокам бегали. А какое хорошее, светлое время это было! — говорила Елизавета Сергеевна, и лицо ее, еще не старое, но уже в мелких морщинках, делалось мечтательным и молодым. — Только нас не забывай. Вот теперь хоть и не живешь ты с нами давно, а знаю, что придешь и будешь опять наш милый, близкий. Не забывай нас, Алеша.