Петербургский прозаик. Альманах №2

– Конечно смогу, это очень просто, только мне надо посмотреть, какие туфли.

– Приходите тогда попозже ко мне домой.

Назвал время, адрес. Это частный сектор был. Я пришел. Андрей Васильевич меня ждал у калитки.

– Я приготовил туфли, которые можно отремонтировать для дочери. Пойдемте покажу.

Зашли в сарай, там свет был включен. Я посмотрел: обувь старая, еще довоенная, но можно было привести в порядок. Мне сразу в глаза бросились сапоги офицерские, хромовые. Я взял один сапог, сразу оценил качество материала.

– Это ваши?

– Да, на парад выдавали, остались.

– Вы их сейчас не носите?

– А куда их надевать?

– А вы можете отдать, чтобы я из них что-то сделал?

– Да пожалуйста, господи, где мне в них щеголять?

– Мне бы надо еще замерить ногу вашей дочери.

– Ну, что ж, это можно. Пройдемте в дом.

Мы вошли в дом. Женщины окружили меня.

– Это Вася, который отремонтировал мне туфли, и он сделает и тебе туфельки, дочка, но для этого надо замерить ножку твою, присядь, пожалуйста, на стул.

Она присела, протянула ножку. Ей было четырнадцать лет, пятнадцатый. Я у многих замерял ножки еще в детдоме, когда просил мастер, и меньшим, и ровесникам, и старшим, а сейчас почему-то смутился, было такое странное ощущение, как будто я держу не ножку, а что-то драгоценное, что-то нежное. Я сделал замеры, как учил меня Петр Васильевич, чтобы под колодочку. Я уже видел, какие туфли сделаю. А младшие сестры смотрят, как будто это игра, и давай просить наперебой:

– А наши ножки, а наши ножки тоже замерьте! Пожалуйста!

Я стал замерять всем.

– А мамину, а мамину ножку!

Мама села, я ее ножку тоже замерил. Все замеры, естественно, записывал, чтобы девочки видели, что для меня это не игра, и что я постараюсь сделать то, что смогу. Я взял несколько изрядно поношенных туфель, которые стыдно надевать, и еще раз попросил у отца семейства сапоги, если ему не жалко. Я уже видел, как из голенища выкрою что надо, но потом мне пришла другая мысль.

В мастерскую иногда поступал материал, как директор говорил, для спецзаказов, а спецзаказы у нас бывали для руководящих работников и их семей. На прошлой неделе завхоз привез для спецзаказов белую кожу, я ее руками щупал, это был, конечно, высшего качества материал. И кожа сапог была тоже высочайшего качества: не пожалело государство для офицеров выдать на парад настоящие сапоги. Я отделил голенища, и у меня возникла мысль поменять их на белую кожу. Пришел на работу и говорю директору мастерской:

– Мне бы хотелось для знакомых, для девочки одной, сделать туфли на выпускной. Не поменяете мне материал, вот это голенище на белую кожу?

Тот сразу оценил качество.

– Откуда это у тебя?

– Где было, там уже не лежит.

– Это отца той девочки, да? – повертел голенище. – Хорошо, можно это сделать.

Я хочу сказать, что в нашей мастерской все люди были доброжелательные. Может быть, это от руководства зависело, может быть, так подобрались люди. Я получил нужный материал и приступил к работе по замерам. Всю неделю даже в техникум не ходил, решив для всех детей и для матери сделать обувь. Оставался даже ночью в мастерской, директор не возражал. Делал, как тогда говорили, корочки на микропорочке. Смастерил выпускнице беленькие туфельки, и всем младшим, и маме. И вот, когда у меня все было готово, я пришел в техникум.

– Вася, почему вы на занятиях не были? – спросил Андрей Васильевич.

– Да приболел маленько. Можно мне сегодня к вам прийти, принести померять?

– Да, да, да, приходите попозже.

Я понял, что он немного стесняется. Пришел, когда уже стемнело. Учитель ждал меня у калитки, как и в тот раз. Зашли в дом, вся семья выстроилась. Я поздоровался, достал из сумки туфли для выпускницы. У всех глаза заблестели.

– Надо бы примерить.

Вот говорят, в таких случаях другие смотрят с какой-то завистью, черной или белой, а тут, как я видел, остальные сестры смотрели с радостью на старшую, когда она примеряла туфельки. Надела, у нее засветились глаза.

– Мама, я не чувствую их на ногах, они такие легонькие, такие удобные!

– А ты пройдись, пройдись, – говорю.

Она прошлась чуть не вприпрыжку, потом вдруг развернулась, подбежала ко мне, бросилась на шею, поцеловала:

– Спасибо, спасибо тебе!

Я стал доставать туфли для каждой. Все протягивали ручки, хватали, светились глаза. Дошла очередь до мамы. У нее из глаз полились слезы. Она прижала туфли к груди. И тут я взглянул на Андрея Васильевича. Он изменился в лице, стоял с широко раскрытыми глазами, а в них что-то такое дикое читалось.

– А ну пройдемте все со мной! Василий, останьтесь здесь.

Все ушли в другую комнату, откуда доносился громкий разговор:

– Сейчас же все отдайте Василию, все верните, кроме Вериных туфель!

– Да что ты, папа, да что ты!

– Вы не представляете, что это такое! Я могу лишиться работы, меня из партии могут исключить, меня под суд могут отдать. Это можно расценить как злоупотребление служебным положением, как будто я заставил ученика работать на меня. Вы представляете, что люди скажут. Сейчас же, сию же минуту все отдайте ему!

Дети заплакали. Я вошел в комнату и спросил:

– Андрей Васильевич, что вы так беспокоитесь?

– Как это что? Вы не представляете, что вы натворили, это может очень дорого стоить мне и моей семье.

– А вы подпишите эту бумагу.

– Никаких бумаг подписывать не буду.

Когда я изготавливал туфли для детей, директор часто подходил смотреть, иногда давал советы, как украсить. Он попросил подписать акт и два экземпляра вернуть ему.

– Андрей Васильевич, прочтите.

Дети и мать стояли с заплаканными лицами. Он стал читать вслух: «Акт настоящий составлен в том, что в рамках помощи многодетным семьям обувная мастерская № 27 произвела ремонт детской обуви 4 (четыре) пары, одну пару взрослой обуви семье Ивлева А. В. Подпись директора, печать. Подпись Ивлева А. В.».

Он стоял, задумавшись, очевидно, перечитывая и вникая в каждое слово.

Дети и мать, прижав туфли к груди, смотрели на него.

– Да, эту бумагу подпишу.

Он подошел к столу, подписал все три экземпляра, два вернул мне. В это время средняя дочь спросила:

– Папочка, ты не будешь отбирать у нас туфельки?

– Теперь нет.

Они бросились его обнимать.

– Чего меня обнимаете? Вон Василия благодарите за подарки.

Когда я раздавал туфли, мне было так приятно видеть радость детей, у них светились глаза. Я почувствовал себя членом их семьи. Ведь я не знал, как в семьях живут, я в семьях практически не бывал, ни когда рос в детдоме, ни когда жил в общежитии техникума, а тут так было уютно, так хорошо. Этот подарок дал мне почувствовать, что такое семья, и ощутить себя членом семьи.