Петр и Мазепа. Битва за Украину

Обычных армейских полков злоупотребления коснулись еще сильнее. До них не доходили ни жалованье, ни снабжение. На обучение махнули рукой, это было никому не нужно. В полках множились «мертвые души» — командиры старались получить на них оплату, хлеб, сукно. А солдаты и драгуны, чтобы как-то прокормиться, превращались в военизированных крестьян. Аналогичным образом пошли вразнос экономика, финансы. Казенные предприятия разваливались, растаскивались, распродавались в частные руки. А частные предприниматели вынуждены были кормить взятками временщиков и их любимцев.

В народе нарастало недовольство. Резко увеличивалось число раскольников. Стоит подчеркнуть, что раскол в церкви возник уже давно, в 1650-х годах, но долгое время он не имел никакой поддержки в народе! Проповедниками раскола оставалась узкая кучка вчерашних священнослужителей, а их покровителями выступали оппозиционные аристократы: боярыня Морозова, княгиня Урусова, князь Хованский. Простые русские люди привыкли доверять церкви и патриарху. Даже Стенька Разин пытался поднимать народ под лозунгом поддержки патриарха Никона, якобы свергнутого боярами.

И только реформы Федора обеспечили массовый приток к учителям раскола. Брадобритие и польские моды представлялись доказательствами «повреждения» веры. Повысились подати, приближенным царя раздавались деревни, крепостились свободные крестьяне и росло количество беглых. Из армии дезертировали солдаты. Они находили пристанище в подпольных общинах: перекрестись двумя пальцами — и тебя накормят, укроют. В глухомани множились скиты. Провозглашалось, будто уже настало «царствие антихриста». Проповедники призывали «удалятися и бегати», не платить подати. В молитвах не поминали бранью Церковь. Всех, кто посещал «никоновские» храмы, требовали перекрещивать как еретиков.

Хотя на самом-то деле духовный разброд привел не к сбережению «неповрежденной» веры, а именно к ересям. Некоторые секты дошли до жутких ритуалов коллективных самосожжений. Другие собирали всякий сброд, рассылали «прелестные письма» и не скрывали, что намерены раздуть в стране смуту. Федор Алексеевич отреагировал. Против раскольников начали высылать военные экспедиции, применять более суровые наказания. Царь созвал Освященный Собор, обсудивший меры борьбы с этой напастью. Лидер раскола протопоп Аввакум, дерзнувший написать государю, будто во сне видел его отца в аду, был «за великие хулы» сожжен вместе с тремя единомышленниками.

Но угроза восстаний оставалась вполне реальной. Опасность усугублялась и положением вокруг трона. Здоровье царя оставляло желать много лучшего, а детей у него не было. В 1680 г. он полюбил небогатую дворянку с Украины, Агафью Грушецкую. Вопреки мнениям родственников, женился на ней — и в 1681 г. молодая супруга родила сына. Но радость мгновенно оборвалась. От родов Агафья не оправилась, через три дня умерла. За ней скончался и младенец.

Кто оставался наследником? Брату Федора, Ивану Алексеевичу, исполнилось 17 лет. Но он-то и подавно не годился на царство, был почти слеп, хром, косноязычен. А там временем подрастал Петр. Царь старался, чтобы младший брат и его мать не чувствовали себя ущемленными. Наталье сохранили штат из 102 дворян, несших службу при ней, сохранили целый двор мамок и нянек, выделяли неплохое содержание.

И все-таки она чувствовала себя в Кремле неуютно. Предпочитала жить в селе Преображенском, она полюбила эту усадьбу еще при жизни мужа. Вроде бы, покинула эпицентр политической жизни. Но при новых властителях оказались обиженными не только крестьяне или стрельцы. Временщики оттеснили от власти родовитых бояр, не считались с патриархом. Теперь Иоаким стал наведываться к Наталье. К ней потянулись и представители высшей аристократии — Репнины, Ромодановские, Шереметевы, Куракины. Складывалась патриотическая партия, и маленький Петр превращался в ее знамя. Хотя он-то был еще маленьким. Что-нибудь объяснять — слишком сложно. Или сболтнет где-нибудь лишнее. Серьезные разговоры предпочитали вести без него. Поэтому ситуация складывалась весьма своеобразно. С именем Петра связывались надежды, вокруг него строились планы, но самому Петру внимания почти не уделяли.

Даже с воспитателями получилось неладно. Кандидатуру Медведева отвергли, а подыскать равнозначную замену не удосужились. Боярин Соковнин посоветовал Наталье взять наставником дьяка Никиту Зотова, его и приставили к царевичу. Мать не проверяла процесс обучения, руки не доходили. А Зотов оказался не слишком прилежным педагогом, зато чрезмерно уважал спиртное. Петр был очень способным, легко схватывал основы письма, чтения, арифметики. Наставник этим пользовался, чтобы побыстрее закруглить уроки и отправить царевича играть с дворовыми детьми. А сам без помех предавался хмельным радостям. Петр рос вообще без систематического воспитания.

Некоторые историки приводят версию, будто Федор Алексеевич, похоронив Грушецкую, не хотел больше жениться, намеревался назначить наследником Петра. Правда это или легенда, придуманная сторонниками Нарышкиных, трудно судить. Но Милославские обеспокоились. Языков с Лихачевым и подавно запаниковали. Их-то в случае смерти государя однозначно ждали опалы и конфискации. Им позарез было нужно, чтобы Федор все-таки произвел сына, тогда они смогут зацепиться за ребенка в качестве опекунов.

Они принялись обхаживать государя и сосватали ему 14-летнюю родственницу Языкова, Марфушу Апраксину. Всего через полгода после кончины Агафьи Федор женился на ней. Но Марфуша была близка не только к Языкову. Как выяснилось, ее крестным являлся опальный боярин Матвеев. Юная царица замолвила словечко, и муж поверил ей, былая клевета расползлась по швам. Федор Алексеевич признал Матвеева невиновным, повелел вернуть из ссылки, возвратить ему отнятое состояние. Вот тут-то почва под ногами Милославских зашаталась. Они проигрывали в любом случае!

Но состояние царя быстро ухудшалось, он окончательно слег. А ухаживать за братом самоотверженно взялась Софья. Она неотступно находилась возле ложа Федора, дежурила днями и ночами. Хотя при этом все связи государя с внешним миром как-то само собой переориентировались через царевну. Софья передавала его распоряжения. Сама определяла, кого допустить к брату. А это было немаловажным, Милославские и Нарышкины готовились к схватке…

И тут-то, совсем некстати, напомнили о себе стрельцы. 23 апреля 1682 г. они подали очередную жалобу на задержки жалованья. При дворе было не до них, царь умирал! Делегата с жалобой отправили в Стрелецкий приказ. Но и чиновники разбираться не хотели. Доложили главе приказа, 80-летнему Юрию Долгорукову, что жалобщик пьян. Да и вообще обращение к царю через голову собственного начальства Долгоруков счел нарушением субординации. Приказал высечь стрельца.

Вмешались товарищи делегата, отбили его. Стрелецкая слобода замитинговала. А в этой каше объявился неожиданный предводитель, Иван Андреевич Хованский. На польской и шведской войнах он командовал корпусами, отличился в нескольких сражениях. Но человеком не слишком умным, носил прозвище «Тараруй» — балаболка. Он считал, что его обидели, не оценили заслуг, обходят в чинах. К тому же Хованский был тайным раскольником. Вот он и задумал сыграть на возмущении. Ездил по полкам и внушал, что дальше будет еще хуже, им не дадут «ни корму, ни денег», а «бояре-изменники» продадут Москву еретикам и искоренят православие.

27 апреля скончался царь. Тут же, у гроба, партия Нарышкиных предприняла заранее подготовленный демарш. Патриарх Иоаким обратился к присутствующим с вопросом: кому быть государем, Ивану или Петру? Большинство бояр высказалось за Петра, но указывали, что для решения надо созвать Земский Собор. Нет, Иоаким не хотел давать Милославским опомниться. Объявил — зачем ждать? Вышел на Красную площадь и задал тот же вопрос собравшейся толпе. Кого хотят люди? Закричали: «Петра!». Софья возражала, что подобное избрание незаконно, а если Иван недееспособен, то и Петр еще мальчик. Предложила: пусть будет два царя. Патриарх легко разбил ее доводы, указал, что многовластие пагубно, и Богу угоден един государь.