Петр Столыпин. Крестный путь реформатора

Между тем, комиссия совершенно правильно признает, что у нас невозможно признание принципа невероисповедности, Konfessionslosigkeit. С одной стороны, комиссия идет гораздо дальше многих европейских законодательств, не знающих открытого признания перехода из христианства в нехристианство, с другой — комиссия не следует до конца за западными образцами и не решается признать принцип вне вероисповедного состояния. Однако торжество теории одинаково опасно и в том, и в другом случае: везде, господа, во всех государствах принцип свободы совести делает уступки народному духу и народным традициям и проводится в жизнь, строго с ними сообразуясь.

Это подтверждается изучением всех иностранных законодательств. Возьмем на выдержку прусское законодательство: и оно ставит некоторые преграды свободе совести и свободе вероисповедания; оно требует, во-первых, предварительного заявления о переходе в другое вероисповедание, оно требует, затем, и уплаты со стороны отпадающего в продолжение двух лет повинностей в пользу той общины, от которой он отпадает. В школьном законодательстве прусское государство требует церковного обучения всех детей, даже не принадлежащих ни к какому исповеданию. Австрия не признаёт браков между христианами и нехристианами. Наконец, в стране свободы совести, в Швейцарии, эта свобода совести подвергнута также некоторым стеснениям. Не говорю уже о том, что в Швейцарии не дозволяется сооружать монастырей, не допущена проповедь иезуитов…

Но поражает в Швейцарии то, что тогда, когда в некоторых кантонах совершенно изгнан из школ Закон Божий, в других кантонах школьное обучение строго конфессионально. В Люцерне, например, всё школьное обучение отдано в руки католического духовенства, а так как там существует обязательность обучения, то, как кажется, образование юношества в Люцерне не находится в строгом соответствии с принципом свободы совести.

Неужели, господа, если в других странах, более нашей индифферентных в религиозных вопросах, теория свободы совести делает уступки народному духу, народным верованиям, народным традициям, — у нас наш народный дух должен быть принесен в жертву сухой, непонятной народу теории?.. Народ наш усерден к Церкви и веротерпим, но веротерпимость не есть еще равнодушие.

Не думайте, господа, что этот вопрос, вопрос простой, доступный совести каждого, я хотел бы затемнить непристойными, скажу прямо, в этом деле совести приемами какого-то дутого пафоса. Я не хотел бы взывать даже к вашему чувству, хотя бы чувству религиозному. Но я полагаю, что в этом деле, в деле совести, мы все, господа, должны подняться в область духа. В это дело нельзя примешивать и политических соображений. Мне только что тут говорили, что вероисповедные законы поставлены на очередь в Государственной думе по соображениям свойства политического. На этом, мол, вопросе скажется, полевело или поправело правительство. Но неужели забывают, господа, что наше правительство не может уклоняться то влево, то вправо, что наше правительство может идти только одним путем, путем прямым, указанным Государем и еще недавно названным им, недавно всенародно им признанным незыблемым?

Вот и теперь мы стоим перед великим вопросом проведения в жизнь высоких начал Указа 17 апреля и Манифеста 17 октября. Определяя способы выполнения этой задачи, вы, господа, не можете стать на путь соображений партийных и политических. Вы будете руководствоваться, я в этом уверен, как теперь, так не раз и в будущем, при проведении других реформ, соображениями иного порядка, соображениями о том, как преобразовать, как улучшить наш быт сообразно новым началам, не нанося ущерба жизненной основе нашего государства, душе народной, объединившей и объединяющей миллионы русских (фактически выражение политического credo Столыпина. — Авт.).

Вы все, господа, и верующие, и неверующие, бывали в нашей захолустной деревне, бывали в деревенской церкви. Вы видели, как истово молится наш русский народ, вы не могли не осязать атмосферы накопившегося молитвенного чувства, вы не могли не сознавать, что раздающиеся в церкви слова для этого молящегося люда — слова божественные. И народ, ищущий утешений в молитве, поймет, конечно, что за веру, за молитву каждого по своему обряду закон не карает… наша задача состоит не в том, чтобы приспособить православие к отвлеченной теории свободы совести, а в том, чтобы зажечь светоч вероисповедной свободы совести в пределах нашего русского православного государства».

Показательно, что даже аграрная реформа виделась Столыпиным не изолированно, как сугубо экономическая мера, но и как инструмент создания подлинного свободного гражданина, для которого естественным стало бы уважение к чужой собственности. И об этом глава правительства, которого политические оппоненты не уставали обвинять в «реакционности», говорил прямо: «Правительство желает видеть крестьянина богатым, достаточным, а где достаток — там и просвещение, там и настоящая свобода. Для этого надо дать возможность способному трудолюбивому крестьянину, соли земли русской, освободиться от нынешних тисков, избавить его от кабалы отживающего общинного строя, дать ему власть над землей… Землевладельцы не могут не желать иметь своими соседями людей спокойных и довольных вместо голодающих и погромщиков. Отсутствие у крестьян своей земли и подрывает их уважение ко всякой чужой собственности».

Подчеркнем — обнародованная кабинетом Столыпина масштабная программа не была только декларацией. Она немедленно начала претворяться в жизнь по большинству упомянутых главой правительства направлений. Особенное внимание было уделено реализации земельной реформы, которую премьер видел центральной в программе своих преобразований, и Совет министров немедленно подал на утверждение императору свои предложения о первоочередных мерах. Столыпин обоснованно считал, что сначала следует использовать резерв казенных земель, продажа которых крепким хозяевам станет первым этапом аграрной реформы. Предложения председателя Совета министров были одобрены высочайшим указом 27 августа 1906 года.

Приведем текст этого важнейшего документа, ставшего началом великой Столыпинской реформы. Реформы, направленной на освобождение крестьян от общинных кандалов и предоставлявшей все возможности для создания самостоятельных крепких хозяйств (важным элементом чего была и переселенческая политика): «Признав необходимым предназначить свободные казенные земли в пределах Европейской России для обеспечения нуждающихся в земле крестьян и одобрив представленный Нам по сему предмету Особый журнал Совета министров, повелеваем:

I. В изменение и дополнение подлежащих узаконений, на основании статьи 87 свода Основных государственных законов, издания 1906 года, постановить нижеследующие правила:

1. Для обеспечения нуждающихся крестьян землею, к продаже им предназначаются принадлежащие казне в пределах Европейской России:

а) земельные оброчные статьи, по мере прекращения арендных на них договоров, и

б) те из лесных угодий, которые главноуправляющий землеустройством и земледелием признает возможным назначить к отчуждению без ущерба для нужд местного населения и интересов лесоохранения и правильного лесного хозяйства.

2. Из состава угодий, подлежащих продаже крестьянам, исключаются:

а) участки, отведенные или необходимые для отвода церквам, школам, сельскохозяйственным училищам, опытным и показательным учреждениям, под фабрики, промышленные заведения, лесоразведение, разработку ископаемых, а равно участки, предназначенные для иных государственных или общественных надобностей;

б) те части казенных земель, которые заняты ценными строениями, садами или представляют собою угодья, не отвечающие обычным условиям крестьянского хозяйства, и