Петр Великий (Том 1)

Снова дымок в крепости, и второе ядро нашло свою холодную могилу почти там же, где и первое.

— Не доносит, — сказал Меншиков, — силы нехватка.

Третье ядро упало у самого карбаса и обдало царя брызгами.

— Руля налево! — крикнул Меншиков кормщику.

Флотилия повернула влево, уходя от выстрелов.

Выстрелы ещё повторились, но ядра уже не доносил до флотилии.

Когда флотилия приблизилась к берегу в нескольких верстах левее Нотебурга, государь приказал отделить от неё до полусотни карбасов и вытащить их на берег.

Пётр развернул карту Невы с окрестными берегами и показал её Меншикову.

— Вот тут, ниже Нотебурга, у Назьи речки, укрепился Апраксин [168] со своим отрядом, — указал он место на карте. — Понеже нам предстоит волоком перетащить туда сии карбасы под прикрытие леса, то ты, взяв несколько ратных людей с собою, сыщи волок наиболее удобный…

— Слушаю, государь, — отвечал Меншиков.

— А я останусь здесь с прочими карбасами и буду мозолить глаза крепости, чтоб отвлекать её внимание от волока.

168

Апраксин Федор Матвеевич (1661-1728) — граф, сподвижник Петра I, генерал-адмирал, командовал русским флотом в Северной войне и Персидском походе (1722-1723). С 1718 года — президент Адмиралтейств-коллегий, с 1726-го — член Верховного тайного совета.

На другой день, едва только начало светать, как за сплошным лесом, тянувшимся по левому берегу Невы против Нотебурга и далее вниз, стали раздаваться дружные, знакомые всей России бурлацкие возгласы:

Аи, дубинушка, ухнем!Аи, зелёная, подёрнем!Подёрнем, подёрнем — уу!

Это ратные государевы люди тянули на лямках по болотам и топям свои карбасы. В другом месте слышалось:

Нейдёт — пойдёт — ухнем!Нейдёт — пойдёт — ухнем!Не шла — пошла — ууу!

Это ратные нижегородцы пели бурлацкий гимн. А за ними тамбовцы:

Просилася Дуня спатьНа тясову каравать.Нацуй, нацуй, Дунюшка,Нацуй, нацуй, любушка!Уу!

А за этими симбирцы да казанцы:

Раз и двааа — три — бяре!Раз и двааа — три бяре!Уууу!

И над всем лесом стонало неумолкаемое эхо этих «уууу».

Эти уханья раздавались ещё дружнее, когда ратные видели, что приближается царь. А он тихо с своей небольшой свитой проезжал мимо влекомых карбасов на привезённых из Повенца карбасами выносливых лошадках, часто поощряя рабочих царским словом: «Спасибо, молодцы!»

— Ждёт нас, поди, Ворька, да и Апраксин скучает без дела за своим кронверком, — говорил государь, нетерпеливо поглядывая вперёд.

— Теперь недолго ждать, государь, — успокаивал его Меншиков.

Проезжая мимо последней группы ратных, тащивших волоком карбасы с дружным уханьем, царь сказал:

— Считайте, молодцы, за мной добрую чарку зелена вина!

— Рады стараться, государь-батюшка! — грянули хором ратные.

12

Царь с небольшой свитой, конечно, опередил тысячный отряд свой, который перетаскивал на себе карбасы и артиллерию с Ладоги в Неву, и прибыл в лагерь Шереметева и Апраксина после полудня.

Начальник и войско встретили своего государя с величайшею радостью.

— А мы дюже скучали по тебе, государь, — сказал Апраксин, — боялись, как бы не пришлось нам зимовать здесь.

— Провианту и иного чего опасались нехватки, — добавил Шереметев.

— Ну зимовать вы будете на шведских квартирах, — улыбнулся царь, — да и провианту шведы заготовили для нас, чаю, с достатком.

— Не одни сухари, — улыбнулся Меншиков.

Сентябрь в тот год стоял хороший, ясные, тёплые и сухие дни делали конец сентября похожим на лето.

Сделав некоторые предварительные распоряжения, государь направился к приготовленной для него просторной палатке с государственным гербом на флаге.

— Павел, иди за мной, — сказал он, — ты мне нужен.

— Слушаю, государь, — отвечал Ягужинский.

У входа в палатку стояли часовые. Увидя царя, они взяли на караул.

— Здорово, ребята! — молвил царь приветливо.

— Буди здрав, государь-батюшка! — был ответ.

Едва Пётр распахнул полы, палатки, как Ягужинский увидел что та хорошенькая девушка, которую он перед тем видел в Москве, в доме Меншикова, с тихим радостным криком обхватила руками великана, который поднял её как маленького ребёнка. Ягужинский отступил назад и остановился за пологом.

Он услышал тихие восклицания и шёпот:

— Здравствуй, Марфуша! Вот не ждал, не чаял.

— Здравствуй, государь, соколик мой!

— Как ты здесь очутилась?

— Александр Данилыч прислал из Повенца гонца с письмом что ты, мой сокол ясный, скучаешь по своей Марфуше, так чтоб я прибыла сюда из Москвы, и я прилетела к тебе… с «шишечкой», как ты говоришь…

— А ты почём это знаешь, глупенькая девочка?

— Мамушка-боярыня мне сказывала, что «шишечка» зачалась…

— А мальчик или девочка?

— Того не сказала.

— Мальчика бы, а то мой Алексей плесень какая-то.

Ягужинский многое, даже очень многое понял из этого беглого диалога и пришёл в ужас… Но Павлуша хорошо понимал государственную важность того, что случайно коснулось его слуха, и, как он ни был молод, умел молчать…

Это Меншиков сделал сюрприз государю, без его ведома выписав к войску Марту с её небольшой придворной свитой… У полоняночки Марты Скавронской была уже своя придворная свита из мамушки-боярыни и «дворских девок», то есть фрейлин, за которыми, однако, придворный сердцеед Орлов не смел ухаживать.

«Шишечка»… мальчика бы… мой Алексей плесень какая-то», — вспоминал Ягужинский сорвавшиеся с уст царя роковые слова, и ему стало страшно, что он их невольно подслушал… Страшные слова!.. Они обещают роковой переворот в престолонаследии… Как ни был молод Павлуша, но окружавшая его почти с детства государственная атмосфера научила его понимать всю важность того, что неизбежно должно было произойти в будущем… Молодость не помешала Ягужинскому видеть, что не такого наследника следовало бы царю-титану иметь, не такого, каков был царевич Алексей Петрович… Но за ним стояла вся старая Россия, все недовольное нововведениями сильное и богатое боярство, все озлобленное против церковных «новшеств» духовенство, озлобленное притом кощунственными издевательствами над ним этих «всешутейших и всепьянейших соборов», этих «князей-пап», «княгинь-игумений», святотатственными «канунами Бахусу и Венере»… А все раскольники? А народ, долженствовавший выносить усиленные налоги и усиленную рекрутчину?

«Алексей — плесень»… Но эта плесень равносильна кедру ливанскому, каким иногда казался Ягужинскому Державный плотник. Страшная должна предстоять борьба этих двух сил…

Павлуша поторопился отойти дальше от страшной палатки и остановился в ожидании, не позовёт ли его царь.

В это время к нему подошёл Меншиков.

— Ты что же стоишь тут, на часах, что ли, в карауле? — спросил он с улыбкой.

— Государь приказал было мне идти за собой, но там он не один, — смущённо отвечал Ягужинский. — Его встретила…