Петру Великому покорствует Персида

На берегу их встретила торжественная депутация хлебом-солью, музыкой и кадильным дымом. Её возглавлял преосвященный Питирим. Рядом с ним находились братья Строгановы Александр, Николай и Сергей — фактические владетели Нижнего Новгорода, его законодатели и устроители.

Пётр благоволил семейству Строгановых: они все были ревностными его сторонниками и участниками преобразований, устроителями фабрик и рудников, ктиторами церквей. Ещё батюшка братьев именитый человек Григорий Дмитриевич, скончавший земную жизнь свою шесть лет назад, щедро жертвовал деньги на закладку флота в Воронеже, сколотил артель опытных плотников, коя труждалась на всех верфях от Санкт-Питербурха до того же Нижнего. И сыновьям своим завещал продолжать дело строения государства по чертежу великого монарха, ибо, говорил он, Строгановы издревле были трудниками на ниве величия Руси и слава их на том зиждется. А царь Пётр, что бы там ни говорили его хулители, есть богоизбранный преобразователь Российского государства и созидатель его величия и славы, с коим вместе произрастёт слава и величие рода Строгановых.

Благодарственный молебен решено было устроить в только что сооружённой Рождественской церкви — детище Строгановых. Братья притиснулись вплотную к Петру, заранее предвидя эффект. И не ошиблись: завидя храм, Пётр хлопнул в ладоши и воскликнул:

— Экая лепота! Кто же сие диво дивное сотворил, кому поклониться надобно. Никак, мастер какой заморский?

— Нет, государь, это наши русские люди сотворили.

— Звать-то их как?

Братья переглянулись. Крепостные Строгановых, мастера были безымянны. Сказать по правде, они запамятовали, по чьему плану строился храм. Для них, именитых купцов, наживших громадное состояние торговлею солью, это не имело значения. Старший из них нерешительно произнёс:

— Кажись, Степан. Степан Нарыков, точно, ваше величество. Он посылай был в европские страны научаться художествам. Он сей план и придумал и поначалу у нас в Соли Вычегодской малый храм во имя Введения Богородицы поставил. Он же и иконы изрядно написал.

— Было ему награждение?

— Избу новую срубили да десять рублёв серебром получил, — отозвался Сергей Строганов. — Батюшка покойный его возлюбили очень и покровительство оказывали.

— Эх! — Пётр раздосадованно махнул рукой, но ничего не сказал. Сколь много раз сталкивался он с таковой судьбою даровитых людей, рабов, содержимых в низости их владельцами. Приказывал присылать их в столицу, в свой Парадиз на Неве, но повелениям этим почти никто не внимал: рабовладельцы содержали крепостных для своей потребы. То была их вещь, их собственность, изменить сего было нельзя. Сколь ни бился, и он, самодержец всероссийский, он, при звуке имени которого трепетали все — от лапотника до канцлера, — оказался почти бессилен переменить этот вековой порядок. Вдалеке от взоров самодержца всё оставалось как встарь.

Они медленно поднимались ко храму, торжествующе высящемуся над речными просторами. Всё ясней, всё рельефней вырисовывались его детали: узорные наличники, цветной ковёр изразцов, резные колонки и колонны, дивно украшенные купола с крестами, словно вышедшими из рук искуснейшего ювелира.

Пётр дивился фантазии строителей, как дивился он в юношестве храму Покрова на рву, наречённому в народе Василием Блаженным. И здесь из стен вырастали каменные цветы, диковинные плоды, виноградные лозы — безвестные резчики сотворили своё узорочье, словно то был не камень, а привычное дерево, податливое и тёплое.

Колокола подняли трезвон, заглушаемый громом пушечных выстрелов со стен крепости. Государь и государыня вместе со всею свитой поднялись по ступеням и вступили в трапезную. После наружного великолепия она поражала своею простотой. Но затем взор упирался в резной портал, где фантазия трудников, казалось, достигла своей вершины.

За ним был сам храм с величественным иконостасом. Здесь их уже ждали. Хор грянул: «Гряди, царь славы!» Владыка Питирим с причтом обошёл храм, благословляя высоких гостей. И затем стал произносить приветственную проповедь, как видно заранее заготовленную, в коей Пётр именовался отцом Отечества и устроителем великой Российской империи.

Пётр слушал его вполуха. Его более занимали иконы. Поначалу ему показалось, что они исполнены каким-то иноземным мастером: столь тонким и изощрённым было письмо. Его внимание привлекла икона Вседержителя у царских врат — своей величавой торжественностью. Он наклонился к одному из Строгановых и, почти не понижая голоса, так что все стали оглядываться, спросил:

— Кто писал сии иконы?

— Кажись, он же, Нарыков Степан, — неуверенно ответил тот.

— «Кажись», — передразнил его Пётр. — Знать надобно доподлинно.

— Уж три года, ваше величество, как храм сей освящён.

— Жив он, Степан ваш?

— Должно быть, жив. Он в Соли Вычегодской жительство своё имеет.

— Пришлите его ко мне в Питербурх, — буркнул Пётр сердито.

Церемония закончилась. Царская чета проследовала в усадьбу Строгановых, где был приготовлен обед. И предстояла торжественная церемония, о которой до поры помалкивали посвящённые.

За накрытыми столами Пётр, разгорячённый вином и впечатлениями дня, провозгласил тост за процветание дома Строгановых и их дела.

— Вы есть слава купеческого сословия, коим подпирается наша держава, столп наш надёжный. И потому... — Он поднялся, держа серебряный кубок в высоко поднятой руке. За ним тотчас вскочили остальные, повторив его жест и ожидая продолжения тоста.

— И потому, — повторил Пётр, — первыми в сословии купеческом Александр, Николай и Сергей Строгановы получают баронский титул! Ура!

— Ура! — нестройно отозвались гости.

— Чти, Алексей, указ, мною собственноручно писанный.

Макаров монотонным голосом стал читать. В бумаге перечислялись заслуги Строгановых перед Российским государством яко учредителей промыслов, строителей, благотворителей.

— Алексей, давай грамоты.

Макаров протянул Петру грамоты, свёрнутые в трубку, с красной царской печатью.

— Ну, ступайте ко мне, — обратился Пётр к братьям. — Отныне и впредь потомки ваши станут владеть правом на дворянство.

Это был сюрприз и побуждение всему нижегородскому купечеству стараться для блага государства. Да что там нижегородскому — всему российскому купечеству, вышедшему, как правило, из низов.

— Смело берёт государь, — вполголоса сказал князь Дмитрий сидевшему рядом Толстому. — Против традиций дворянского сословия: чужаков в него не принимали. Ни во Франции, ни в Голландии, ни в Британии. Повсеместно монархи с этими традициями считались.

— Э, князинька, да разве наш-то почитает традиции, — усмехнулся Толстой. — Он сам их создаёт, вот что. Его воля — закон и пример.

На следующий день был назначен генеральный смотр судам, что следуют в низовой поход. Немыслимое дело: их приткнулось к берегу близ двух сотен. Пётр с генерал-адмиралом вознамерились было обозреть все, плывя на малой адмиральской галере вдоль неровного строя.

Пётр был истинно морской человек, природный корабел, и глаз имел острый. Пенял Фёдору Матвеевичу на неустройства: низко сидящие суда, худую оснастку.

— Ох, государь, — пыхтел с трудом поспевавший за ним Апраксин, когда они сошли на берег. — Разве против тебя кто сдюжит. Нету средь нас такого, как ни крути. Исправим, что сможем, на ходу, самолично досмотрю.

Пётр поманил Строгановых, следовавших за ним в толпе.

— Ноне с баронов спрос особый. Показывайте, каково устроили верфь.