Пэтти в колледже

Пэтти на мгновение замерла. – А что с ним не так? – спросила она, наливая немного в стакан и поднося его к свету.

– Не так? Оно сделано из смородинового желе с водой и смеси холодного чая.

– Я сама его приготовила, – сказала Пэтти не без некоторой гордости. – Чудесный цвет.

– Но мне придется осушить бокал залпом, – возразил возмущенный лорд.

– Уверена, что ни смородиновое желе, ни чай не могут тебе повредить. Скажи спасибо, что здесь нет яда. – И Пэтти поспешила дальше.

Клуб хоровой музыки исполнил две новые песни, отмеченные благодарными аплодисментами исстрадавшейся публики, и оркестр заиграл увертюру.

– Всем очистить сцену, – негромко велела Джорджи, – а ты глаз не отрывай от книги, – сурово прибавила она, обращаясь к суфлеру. – Во время репетиции ты дважды потеряла нужную строчку.

Угасли последние звуки увертюры, прозвенел колокольчик, и занавес раздвинулся в стороны, обнаружив Синтию, сидящую на садовой скамье в замковом парке (первоначально бывшем Арденским лесом).

Когда в конце акта занавес упал и аплодисменты сменились взволнованным жужжанием публики, Пэтти радостно обняла Джорджи. – Это в пятьдесят раз лучше, чем в прошлом году!

– Черт, и Тео Грэнби здесь! – возразила Джорджи с трепетом. (Тео Грэнби была руководителем прошлогодней постановки пьесы старшекурсниц.)

В начале четвертого акта занавес поднялся, и Пэтти протиснулась в весьма тесное пространство за балконом. К счастью, или, скорее, к несчастью, в этом месте в глубине здания находилось окно; Пэтти открыла его, уселась с одной стороны подоконника, а с другой стороны поставила наготове ламповое стекло. «Гром» должен был последовать нескоро, и поскольку недавно Пэтти выбрала астрономию в качестве факультатива, то время ожидания она коротала за изучением звезд.

На сцене дело приближалось к кульминации. Лорд Бромли великолепно изображал возлюбленного: публика принимала его всерьез вместо того, чтобы, как обычно, смеяться во время любовных сцен.

– Синтия, – умолял он, – скажи, что ты будешь моей, и ради тебя я брошу вызов всем. Я последую за тобой на край света. – Он с любовью заглядывал ей в глаза и ждал грома. Но висела гробовая тишина. Он продолжал ласково смотреть, в то время как зрители вскоре стали ухмыляться.

– Чертова Пэтти! – пробормотал он яростно. – Можно было предугадать, что она учудит что-нибудь этакое. Что это было? Ты слышала шум? – спросил он громко.

– Нет, – честно созналась Синтия, – я ничего не слышала.

– Притворись, что слышала, – шепнул он и они продолжали импровизировать. Через пять минут безнадежного барахтанья суфлер вновь вернул им утерянную нить, и действие продолжилось, причем публика, к счастью, не заметила, что чего-то не достает.

Десять минут спустя лорд Бромли декламировал: – Синтия, давай сбежим отсюда. Эти темные комнаты не дают мне покоя, их тишина давит на меня… – И тут случился «гром».

Сначала зрители слишком испугались, чтобы заметить, что и актеры были захвачены врасплох. Потом лорд Бромли, начинавший уже привыкать к экстренным ситуациям, взял себя в руки и удивленно воскликнул: – Чу! Что это за звук?

– Полагаю, это гром, – сказала Синтия.

Схватив ее за руку, он побежал обратно к балкону. – Подскажи нам наши слова, – вымолвил он, проходя мимо суфлера.

Суфлер выронил книгу и теперь не мог найти нужного места.

– Придумайте их сами, – донесся пронзительный шепот из-за балкона.

Пока оба носились взад-вперед и возбужденно смеривали взглядом сцену, наступила тишина. Тогда отчаявшийся лорд Бромли с мольбою простер руки. – Синтия, – завопил он достоверно страстным тоном, – я не вынесу этой чудовищной неопределенности. Бежим. – И они сбежали, опередив события на целых три страницы и забыв оставить письмо, которое известило бы Разгневанного Родителя о сложившихся обстоятельствах.

Джорджи тяжелой поступью расхаживала вдоль кулис, заламывала руки и горько сетовала о том дне, когда Пэтти родилась на свет.

– Поторопи Родителя, пока они не перестали хлопать и не заметили разницы, – сказал лорд Бромли.

Бедного «старика» в съехавшем на ухо парике бесцеремонно вытолкнули на сцену, где он так правдоподобно бушевал и клялся не простить свою неблагодарную дочь, что публика забыла удивиться тому, как он об этом узнал. В свое время беглецы вернулись от нотариуса, преодолели суровость старика, получили родительское благословение, и занавес опустился на сцене семейного счастья, которое доставило большое удовольствие первокурсницам на галерке.

Пэтти ползком выбралась из-под балкона и упала на колени к ногам Джорджи.

Поднял ее лорд Бромли. – Не волнуйся, Пэтти. Публика не заметила разницы и, что ни говори, а все к лучшему. Мои усы больше и двух минут бы не продержались.

Они услышали, как кто-то в партере крикнул: – Что случилось с Джорджи Меррилс? – и сотня голосов подхватила: – Она в полном порядке!

– Кто в полном порядке?

– Джорд-жи Мер-рилс.

– Что случилось с актерами?

– Они в полном порядке!

Дверь служебного входа резко распахнулась, ворвалась толпа друзей с поздравлениями и окружила растрепанных актеров и членов комитета. – Это лучшая пьеса, поставленная старшекурсницами, за все то время, что мы учились в колледже. Первокурсницы просто голову от нее потеряли. Лорд Бромли, твоя комната целый месяц будет утопать в цветах. Пэтти, – позвала старший капельдинер поверх моря голов, – разреши тебя поздравить. Я находилась в самом конце зала и ничего не слышала, кроме твоего «грома». Это было то, что надо!

– Пэтти, – требовательно спросила Джорджи, – что, черт возьми, ты делала?

– Я считала звезды, – покаянно сказала Пэтти, – а потом я запоздало вспомнила, резко повернулась, и оно упало. Мне ужасно жаль.

– Да брось ты, – рассмеялась Джорджи, – раз уж все так чудесно закончилось, я тебя прощаю. Всем актерам и членам комитета, – проговорила она громче, – собраться в моей комнате на застолье. Извините, что я не могу пригласить вас всех, – прибавила она, обращаясь к столпившимся в дверях девушкам, – ведь я живу в «одиночке».

XIV. Тайна преследуемой второкурсницы

– Да послушайте же, Бонни… Бонни Коннот! Присцилла! Постойте, – кричала девушка, пересекая поле для игры в гольф, в то время как подруги не спеша брели домой, волоча за собой свои сумки с принадлежностями для гольфа. Обернувшись, они подождали, пока к ним домчится Милдред Коннот – кузина Бонни, студентка второго курса. Она возбужденно обняла их и одновременно бросила взгляд через плечо, словно преступник, за которым пущена погоня.