Петух в аквариуме – 2, или Как я провел XX век. Новеллы и воспоминания
Шрифт:
– Послушай, а твой Папиосик не может как-то разрядить ситуацию? Ведь на партбюро о таком повороте событий… – он не договорил, понимая, что Калигуле наплевать и на партбюро, и на Папиосика, и уж если он сумел заставить профессоров написать всю эту чушь, то заставить членов партбюро одобрить его, Калигулы, действия большого труда ему не составит.
– 3-значит, ты н-ничего сделать н-не хочешь? – услышал он глухой голос Катиньки.
– Может, и хочу… – Ларька никак не мог отогнать от себя мысль о возможном аресте Смирнова и Алексеева. Других профессоров он знал меньше. – Может, и хочу, – повторил он, – хотя наша профессура могла повести себя более достойно. Но, честно говоря, я плохо себе представляю, что можно сделать.
– П-поехали
Ларька задумался. Он представил себе комнатку партбюро: небольшой письменный столик, за которым принимали партвзносы, другой стол, стоявший перпендикулярно к нему; видавший виды простецкий книжный шкаф, небольшой сейф. Всё. Письма, если то, что говорит Катинька – правда, Калигула, конечно, положил в сейф. Это хорошо. Ларька как-то видел, как Калигула доставал ключ от сейфа не из кармана, а из ящика письменного стола. Если ключ и сейчас там… Ящик, понятно, заперт, но открыть его несложно, достаточно стамески и куска замши, чтобы его отжать, а вот как зайти незамеченным в предбанник, а оттуда в запертую на ключ комнату партбюро…
– Ладно, поехали.
Он сунул в сумку к Катиньке стамеску, положил в карман кусок замши и тонкие тётины перчатки (пахнут каким-то дрянным одеколоном, но это даже к лучшему), подошел к тайничку, где хранился его трофейный браунинг, но доставать его не стал и, махнув в сторону двери рукой, повторил уже более решительным тоном:
– Поехали!
В университете никто не обратил на них внимания. Шел седьмой час, занятия еще не кончились, одни студенты выходили, другие заходили. Обычная вечерняя суета. В предбаннике какая-то группа – пять или шесть человек – занималась испанским языком. «Эшта эшт уна мешша», – шепелявил один из них. «Первокурсники», – определил про себя Ларька, и хотя это открытие ничего ему не давало, он почему-то почувствовал в себе радостную уверенность. «Запирают они предбанник на ночь или нет?» Ключа в двери не было видно. Само по себе это ничего не значило – ключ мог быть в кармане у преподавателя, у уборщицы, где угодно. Тем не менее, Ларька еще больше проникся уверенностью в грядущем успехе.
– Пошли отсюда, – повернулся он к Кате. – Не будем мозолить здесь глаза.
Они поднялись на второй этаж.
– П-пойдем пока в ч-читалку, – предложила Катинька.
– Не стоит. Если письма исчезнут, завтра же в читалке переворошат все формуляры: кто был вечером на факультете, что делал…
– Н-ну и ч-что? – изумилась Катя. – Т-тут ведь п-проходит уйма н-народу.
– Верно. Но одно дело народ, у которого сейчас по расписанию занятия, и совсем другое, если какие-то психи шляются по факультету, когда занятия у них давно кончились. Да еще зачем-то отсиживаются в читалке. Всё это, Катинька, нетрудно соотнести. Советские следователи, как известно, самые догадливые в мире.
Они уселись на подоконник и стали терпеливо ждать звонка.
– Ты вот что: подойди-ка к расписанию и взгляни, будут ли в предбаннике занятия после этих испанцев. А я потом к тебе спущусь.
Катинька неохотно сползла с подоконника, всем своим видом давая понять, что в поручении этом она не видит никакого смысла.
– К-какая разница, б-будут ли в п-предбаннике еще занятия или н-нет? Т-туда все время кто-нибудь з-заходит. – Тем не менее, она послушно отправилась на первый этаж к расписанию.
Прозвенел звонок, Ларька отправился вниз. В сутолоке массового перемещения студентов самое время было присмотреться к обстановке в предбаннике. Первокурсников там уже не было, и подошедшая Катя сообщила, что занятий там больше не будет – по крайней мере, по расписанию.
Ларик разглядывал предбанник. Вроде он был здесь десятки раз, но сейчас он замечал то, на что раньше не обращал внимания. Удивительно, как можно один и тот же предмет видеть по-разному! Оказывается, одна из перегородок,
отделяющих комнатку партбюро от предбанника, не доходила до потолка, и между этой перегородкой и потолком зияла огромная дыра.«Для вентиляции, что ли? Но вообще-то это сильно упрощает дело. Интересно, как это раньше я этой скважины не замечал… Так. Значит, ключ от партбюро не понадобится… Но тогда и ждать нечего».
– Катюша, быстро закрывай дверь. Сиди здесь, разложи какие-нибудь конспекты и никого сюда не пускай. Если кто захочет зайти – гони. Скажи, что у тебя консультация с профессором Жирмунским или что-нибудь такое. Если кто зайдет с ключом от партбюро, громко заговори с ним. Словом, напрягись и соображай. Я быстро!
Он надел перчатки, перебросил через перегородку стамеску, с разбегу ухватился за верх перегородки, быстро подтянулся и через секунду был уже в комнатке партбюро. Лампы в предбаннике, хотя и не очень яркие, освещали через щель и комнатку партбюро.
«Отлично! Свет можно не зажигать». Ларька поднял с пола стамеску, приладил к острой части замшевый лоскуток и стал осторожно отжимать вниз ящик письменного стола. Ящик заскрипел и легко открылся. В нем оказалось довольно много каких-то бумаг, и Ларька, стараясь не нарушить их расположение, стал осторожно шарить по дну ящика в поисках ключа от сейфа. Однако нащупать ключ никак не удавалось.
«Неужели же Калигула забрал ключ с собой. Тогда все сорвется. Вот это непруха!» Он стал шарить под и между бумагами с удвоенной энергией, уже не слишком заботясь о том, чтобы сохранить порядок их первоначального расположения. Но безуспешно.
«Придется зажечь свет, в этой полутьме ничего не найти». Он прислушался к тому, что происходит за перегородкой. Катя сидела тихо, шелестела бумагой, и вроде никто ее не беспокоит. Он зажег свет и вернулся к ящику, надеясь, что вот сейчас он наконец-то увидит ключ… но ключа не было. «Пора уходить. Долго здесь оставаться нельзя. Не получилось – значит, не получилось. Придется придумать что-то другое».
Он с тоской взглянул на проклятый сейф и чуть не упал со стула… «Что это? Мираж? Галлюцинация?» В замке сейфа торчал ключ! «Такого не может быть! Калигула – он же опытный, осторожный и крайне аккуратный… Неужели он мог допустить такой ляп? От удачи, что ли? Только бы мне сейчас не наделать от удачи таких же глупостей!»
Он подошел к сейфу, убедился, что перчатки надежно натянуты, и стал осторожно поворачивать ключ. В замке что-то щелкнуло. Он повернул рукоятку, потянул на себя, сейф открылся. На верхней полке лежала ведомость для уплаты партвзносов, печать, конверт с деньгами. На нижней – какие-то бумаги и папки. Быстро пролистав бумаги, Ларька убедился, что того, что он ищет, среди них нет. Он стал просматривать содержимое папок. В одной из них мелькнул знакомый бисерный почерк Михаила Павловича Алексеева. Ларька почувствовал, как застучало сердце. «Кажется, даже перед штурмом Кенигсберга я чувствовал себя спокойнее. Ни в коем случае нельзя давать волю нервам». Он нарочито медленно взял из папки бумажку и стал ее читать… Да, это то, что он ищет. Рядом с этой бумажкой должны быть и другие. Вот они: Томашевский, Еремин, Пропп, Долинин, Жирмунский…
Всё еще не веря своей удаче, Ларька аккуратно собрал письма, навел порядок в сейфе, не торопясь, запер его. На минуту задумался: что лучше, оставить ключ в замке, как было, или положить его в ящик? И решил, что лучше в ящик. Погасил свет, еще отжал ящик вниз, так чтобы закрылся замок, и устало откинулся на спинку стула. «Только бы не натворить теперь глупостей. Ведь удача притупляет бдительность». Он осмотрелся. «Кажется, всё в порядке».
Он сунул за пазуху письма, предварительно завернув их в одну из лежавших на столе старых газет, тихо подозвал к перегородке Катиньку и попросил ее покрепче держать дверь, чтобы, не дай Бог, никто не вошел, и, ловко преодолев перегородку в обратном направлении, соскочил на пол.