Певец во стане русских воинов

Белыми то же случилось, когда я в первый раз с возом

Этой долиной тащился; здесь гнездится какой-то

Бес водяной: он великий проказник, проезжим покоя

Нет от него; но мне удалося сведать словечко;

Дай-ка шепну я его упрямой этой лошадке

На ухо». – «Делай, что хочешь, но только скорее», – воскликнул

Рыцарь, кипя нетерпеньем. Погонщик, как слабую ветку,

Вытянул шею коню, на дыбы вскочившему; что-то

В ухо ему шепнул, и как вкопанный стал он, лишь только

Жарко пыхтел, и пар от него подымался. Не время

Было Гульбранду расспрашивать, как совершилося чудо;

Он убедил погонщика взять в повозку Бертальду,

Сам же хотел провожать ее на коне; но усталый

Конь едва шевелил ногами. «Садитесь-ка, рыцарь,

В фуру и вы, – погонщик сказал, – дорога отсюда

Под гору будет; коня же привяжем сзади – повозки».

Рыцарь сел с Бертальдою в фуру, коня привязали

Сзади, бичом захлопал погонщик, дернули дружно

Лошади, фура поехала. Было темно; утихая,

Глухо вдали гремела гроза; в усладительно-мирном

Чувстве своей безопасности, в сладком покое, в волшебном

Мраке ночи, свободе речей благосклонном, меж ними

Скоро сердечный, живой разговор начался: в выраженьях

Ласковых рыцарь Бертальде пенял за побег. Торопливо,

Трепетным голосом, вся в волненье, Бертальда проступок

Свой извиняла, и речи ее таинственно-ясны

Были, как свет лампады, когда он во мраке от милой

Милому знак подает, что его ожидают. Рыцарь

Был в упоенье. Но вдруг пробудил их погонщиков голос.

«Клячи, тяните живее! – кричал он, – дружно! беда нам!»

Рыцарь поспешно из фуры выглянул – что ж он увидел?

Лошади, по брюхо в мутной воде, не шагали, а плыли;

Не было видно колес: они, как на мельнице, с шумом,

С пеной и с брызгами резали волны; погонщик на козлы

Влез и правил стоймя, и был уж в воде по колено.

«Что за дорога такая? – спросил у погонщика рыцарь. —

Прямо идет в середину потока». – «Напротив! – погонщик

С смехом сказал, – поток идет в середину дороги;

Видите сами; это сущий потоп; мы пропали».

Подлинно, вся глубина долины кипела волнами;

Выше и выше они подымались. «Это злодей наш

Струй! утопить нас он хочет, – рыцарь воскликнул, – товарищ,

Нет ли и против него у тебя какого словечка?» —

«Есть словечко, – погонщик сказал, – да надобно прежде

Сведать вам, кто я и как прозываюсь!» – «Не время загадки

Нам загадывать, – рыцарь сказал, вода прибывает;

Имя твое здесь не нужно». – «А так-то не нужно, – погонщик

С диким хохотам гаркнул, – что, просим не гневаться, сам я

Струй!» И ужасную харю свою он уставил в повозку…

Но повязка уж боле была не повозка, уж были

Лошади боле не лошади; все разлетелось, расшиблось

В пену, в шипучую воду, и сам погонщик поднялся

Страшной волной на дыбы, и коня, который напрасно

Рвался и бился, умчал за собой в глубину, и ужасно

Начал снова расти и расти, и горой водяною

Вырос, и был уж готов на Бертальду и рыцаря, силой

Волн увлеченных, упасть, чтоб громадой своей задавить их…

Вдруг сквозь шум гармонически-сладостный голос раздался;

Вышел из облака месяц, и в свете его над долиной явился

Образ Ундины; она погрозила волнам – и, разбившись

Пылью, гора водяная, ворча и журча, убежала;

В блеске месяца мирно поток заструился; и белым

Голубем свеяла тихо Ундина в долину; и, руку

Рыцарю вместе с Бертальдой подав, на муравчатый берег

Их за собой увела; там они отдохнули; Ундинин

Конь был отдан Бертальде; за нею пешком потихоньку

Рыцарь с женою пошли; и так возвратились все в замок.

Глава XV

О том, как они ездили в Вену

С этой поры, мой читатель, жилось покойно и мирно

В замке Рингштеттене. Рыцарь все чувствовал боле и боле

Прелесть небесную доброго сердца Ундины, забывшей

Все для спасенья соперницы. В доброй Ундине

Всякая память о прошлом исчезла: она беззаботным

Сердцем любила и, зная, что шла прямою дорогой,

Ясную в нем питала доверенность; все в настоящем

Было ей радостно; в будущем все улыбалось. Бертальда,