Певец Волги Д. В. Садовников

На другой день рукобитья приехал он домой от невесты, отпрёг лошадь, поставил в конюшню и вошел к себе в избу. Отец с матерью посмотрели на своего Ивана и с диву дались: бледный, помучнел весь, а глазами так страшно ворочает, словно что потерял да ищет. Спросили его:

— Что с тобою, Ванюшка?

А он как бросится с хохотом из избы в сени за дверь и давай руками-то все шарить. Уж шарил, шарил, побежал в конюшню тоже за дверь, и там давай шарить. Отец с матерью перепугались: видят — дело худо, их Иван сбесился; а он с конюшни бросился на сеновал. Они там его и заперли, вскричали соседей, чтоб им помогли его связать, кабы он чего с собой и с ними не поделал. Тут пришли человек пять соседних извощиков и ломовых, и выездных, кое-как его стащили с сеновала за руки и за ноги, а он бьется, брыкается, удержать не могут и пять человек. Вот так силища была! Не смотря, что извощики парни дюжи — молодец к молодцу, кажись в плечах по сажени будет, а он их так на себе и носит. Кое-как связали возжами руки назад, повалили на спину; один стал держать за голову, другой рукой придавил ему брюхо, а трое стали ноги вязать; как он плечами-то понатужится да ахнет — возжи-то, как нитки, хрустнули!

Не знают, что с ним делать. Случился тут у Курчавых чувашенин (с хлебом к ним приехал), подошел к извощикам да и говорит:

— Надевай, ребя, на него хомут вон с моей-то потной лошади.

Те рты разинули; молчат.

— Надевай знай, надевай! Небось не тронет! Хозяин-отец! Ищи бабу брюхату, вели ей Ваньку держать за хомут! Смирней будет, все пройдет! Над ним гораздо баба шутила; ишь шайтана в него садила!

И случись тут моя матушка, царство ей небесное, из-за калитки смотрела, как Иван Курчавый бесился (а она, слышь, мной была беременна), давай ее упрашивать, чтоб она подержала; ну, баушка и соседки уговорили ее, чтобы она помогла спасти душу христианскую. Обрядили Ивана Курчавого в хомут с шлеей, как лошадь, мать стала держать — не пошелохнулся даже; появилася у рту пена, отерли; стал засыпать и захрапел, а чувашенин все что-то бормотал, и заклинал шайтана. Оставили Ивана в хомуте до утра, и спал он до полудня. Проснулся как угорелый и спрашивает:

— Где я?

Сняли с него хомут, вошел в избу, перекрестился, сел за стол, попросил квасу, напился. Его стали расспрашивать, что с ним случилось; он все и рассказал.

— Еду, — говорит, — от невесты; меня на Завьяловой горе и встретила Марина, и говорит: «Ванюшка, домой что ли едешь?» «Домой», — говорю. «Довези меня, голубчик!» «Садись, довезу». Кое о чем с ней поговорили насчет себя, и я ее привез к себе домой, да за дверь в конюшню и спрятал, чтобы не видал никто, а потом стал Марину искать; и так и сяк — нет, не могу найти… Дальше что со мной было, и не помню.

Ивану Курчавому полегчало, зато Марина заболела. Ударит ее, говорили, чортова немочь, и лежит Марина без языка, вся бледная и простоволосая, а груди на себе руками так и теребит, рубашку в лоскутки изорвет… Билась, билась, да в день свадьбы Ивана Курчавого в Волгу и бросилась. Как сумасшедшая выбежала на берег нагишом, косы распущены — и поплыла на середину, да там на дно и опустилась. Искали и неводом и снастями — не могли найти. После пошли слухи, что Марина оборотилась русалкой, да по вечерам и выходит на берег. Сядет на огрудок, или на конец плота и все моет голову, да расчесывает свои косы, а сама смотрит на избу, где живет Иван Курчавый с молодой женой; потом вдруг застонет да заохает жалобно, прежалобно и бросится в воду со всего маху. Многие ее видели, даже слышали, как она горько плачет и поет заунывно, тихо — индо за сердце берет:

Ах ты, Ванюшка, Ты мой батюшка! Ты меня разлюбил! Ты меня погубил! Ненаглядный ты мой! Дорогой ты мой!

Стали про Марину-Русалку поговаривать в городе. И Иван Курчавый слышал, что Марина от любви к нему утопилась в Волге, стала русалкой и живет в страшном омуте, где и в бурю и в тиху погоду вода как в котле кипит, белый вал ходит. Ну, будто бы Марина-Русалка с каким-то седым стариком в этом валу и появляются и лодки опрокидывают. Рыбаки поговаривали, что видели иногда Марину-Русалку на песках, против Симбирска. Плывет кажется лебедь, тихо; выйдет на песок, взмахнет, да ударит крыльями и превратится в красавицу бабу и развалится на песке, как мертвая. Вечерком многих пугала.

А Ивану Курчавому что-то не жилось с молодой женой, хоть и красавица была; да видно душе не мила: начал все тосковать и повадился, в полночь, один-одинешенек на бударке ездить к омуту, с гуслями, да играть разны песенки. Сам то заплачет, то засвищет, то как леший захохочет, то затянет заунывную песню, да таким зычным голосом, что она по всей Волге так и разольется:

Иссушила меня молодца Зла тоска жестокая! Сокрушила меня молодца Моя милая, сердешная, Моя милая, что задушевная! Ты возьми, возьми, моя милая, Меня в Волгу-матушку глубокую, Обойми меня рукой белою, Прижми к груди ты близёхонько, Поцелуй меня малёхонько!

Ну, слышь, Марина-Русалка вынырнет из воды, бросится в лодку к Ивану Курчавому и давай с ним миловаться да обниматься и хохотать, да так страшно! Ездил, ездил Иван Курчавый в полночь на омут, да так и след его простыл; ни его, ни бандуры не нашли, только весла, да лодка у берега. Осталась его молодая жена; стала по муже плакать да тосковать и раз, слышь, он ночью к ней приходил и сказал:

— Не тужи обо мне, женушка! Мне с Мариной жить на дне Волги-матушки весело: меня полюбил Водяной Волнок; угощат меня разными яствами и питиями, и живет он во дворце изумрудном и все просит ему играть на бандуре. Заиграю — он распляшется, со всеми женами русалками, а как перестану — остановится. Обещался наградить меня на этом свете: отпустить вместе с Мариною, моею полюбовницей. Никому только ты об этом ни-ни, не сказывай!

После этого видения вдова Ивана Курчавого вдруг сделалась при смерти больна, да родным и рассказала, что она свого мужа ночью видела. Как рассказала, у ней язык отнялся и тут же дух вон.

30. Пряничная гора

За Волгой, недалеко от границы Симбирской и Самарской губернии, возле слободы Часовни тянутся небольшие горы и в одном месте перерываются овражком. В старые годы, сказывают, на этом месте Пряничная гора была. Шел один великан и захотел ее скусить; взял в рот (а у него зуб-то со щербинкой был), откусил, а щербинкой-то борозду и провел; так она и по сие время осталась.

31. Волга и Кама

Кама с Волгой спорила: не хотела в нее течь. Сначала хотела ее воду отбить; до половины реки отбила, а дальше не смогла. Поднялась Кама на хитрости; уговорилась она с коршуном:

— Ты, коршун, крикни, когда я на той стороне буду, чтобы я слышала; а я под Волгу подроюсь и выйду в другом месте.

— Ладно.

Вот Кама и начала рыться под Волгу. Рылась, рылась, а тем временем коршуна беркут заприметил и погнался за ним. Тот испугался и закричал, как раз над серединой Волги. Кама думала, что уж она на том берегу, выскочила из-под земли и прямо в Волгу попала.

АВРАМ НОВОПОЛЬЦЕВ

(ИЗБРАННЫЕ СКАЗКИ)

1. Иван-царевич и Марья-Краса, Черная Коса

НЕКОТОРОМ было царстве, в некотором государстве, не в нашем было королевстве. Это будет не сказка, а будет присказка; а будет сказка завтра после обеда, поевши мягкого хлеба, а еще поедим пирога, да потянем бычка за рога.

Жил был царь Иван Васильевич, у него был большой сын Василий-царевич, а второй был сын Митрий-царевич; малый сын был Иван-царевич. Вот Василий возрастал на возрасте и вздумал его царь женить и очень долго невесту не находили. То найдут невесту — отцу с матерью хороша, ему не нравится; то он найдет себе невесту — отцу с матерью не кажется.

Вот идет же Василий-царевич путем дорогой, по широкой улице, повстречается ему старуха, толстое ее брюхо, и говорит Василью-царевичу:

— А вот я тебе, Василий-царевич, невесту нашла!