Пейзаж с видом на кладбище

Мальчишки, посмеиваясь, нехотя пошли к выходу.

– Верблюд… Классно ты, Гарик, придумал, – сказал один из них Симоняну, и они снова рассмеялись.

– Одевайся, Славик, не обращай на них внимания, – Алла Ивановна сложила на скамейку одежду и поставила на пол новые ботинки.

Кличка Верблюд приклеилась к Славке намертво и надолго. По имени его называли только учителя и воспитатели. Учение Славке давалось невероятно трудно, что давало повод для новых насмешек. Он почти всегда отвечал невпопад и даже слегка заикался.

– Ну, Верблюд, смелее, – веселя класс, подбадривал его Симонян.

Славка еще больше тушевался и краснел, от волнения покусывая губы.

– Садись, Ковальчук, – Надежда Ильинична, преподаватель грамматики, хмурилась и махала рукой. – Не будет с тебя толку, – она поворачивалась к Славкиному обидчику. – А ты, Симонян, выйди из класса, – завуч кивала на дверь.

В столовой Славке могли незаметно подсыпать в чай или суп горсть соли, и когда он делал первый глоток этой бурды, то неимоверно морщился. Все, сидящие за столом, дружно хохотали.

– Разве верблюды соль не любят? – сквозь смех говорил кто-нибудь из учеников.

От соленого чая, обиды, беспомощности, размазывая по лицу слезы, Славка выскакивал из-за стола и мчался к выходу. Но его хватал за плечо и останавливал дежурный по столовой воспитатель.

– Ты куда это лыжи навострил, Ковальчук? – и, водворяя Славку на место, добавлял: – Что пища сильно не понравилась?

– Ага, говорит, не нравится, – серьезным голосом отвечал за него Симонян. – Жалуется, что соли слишком мало.

– Так возьми и добавь, – ничего не подозревающий воспитатель подвигал к Славке солонку. – Чего вы смеетесь, я не понимаю, – он удивленно смотрел на сползающих от хохота под стол мальчишек. – Ну, любит человек еду посолонее.

Уроки физкультуры для первоклашек – Славка из подготовительной группы был переведен в первый класс – не отличались особой сложностью. Бег с эстафетной палочкой, игра в футбол, а для воспитанников с физическими отклонениями и вовсе только простенькие физические упражнения. Любыми путями Славка пытался отлынивать от уроков, но преподаватель физкультуры был неумолим, отыскивая его в укромных уголках интерната: «Ковальчук, тебе это необходимо». Славка не столько боялся оказаться в какой-нибудь неловкой ситуации, сколько его страшил сам урок – ведь на физкультуре надо быть только в трусах и майке и его недуг становился очевидным.

Но более всего ему докучали по ночам. Стоило Славке заснуть, и сразу же мальчишки совершали над спящим различные пакости. Намазывали лицо зубной пастой, а затем, разбудив, говорили, что его вызывает дежурный воспитатель. Славка, позевывая, медленно одевался и под приглушенные смешки шлепал босыми ногами по коридору в кабинет воспитателя. Дежурный, услышав чьи-то шаги, выходил из кабинета, усмехнувшись, брал Славку за руку и вел в душевую комнату.

Зачинщиком всех проказ был Гарик Симонян. Осторожно, чтобы не разбудить, Славку за руки-ноги привязывали полотенцами к кровати и начинали ее слегка раскачивать. Он всхлипывал, вскрикивал и, пытаясь от чего-то защититься, хотел поднять руки, но крепкие путы держали намертво. Славка знал, что через мгновение произойдет что-то страшное и, надеясь предупредить аварию, надрывно кричал: «Папа, папа»!

Симонян даже удивлялся:

– Надо же! Обычно все маму зовут, а этот, – он кивнул на Славку, – папу.

Но самой изощренной шуткой считался, так называемый, «велосипед»: спящему между пальцами ног вкладывались небольшие бумажки и затем поджигалась. Пытаясь избавиться от внезапно возникшего источника боли, жертва отчаянно сучила ногами, что напоминало езду на велосипеде, и истошно орала. Зрителям же было невероятно весело.

Когда Славка увидел огонь и почувствовал резкую боль, он решил, что ЭТО началось снова. Рядом стояли мальчишки и хохотали.

– Что испугался, дурачок… – усмехнулся Симонян. – На велосипеде никогда не ездил?

За окном что-то загрохотало. То ли это был гром проходящей невдалеке грозы, то ли на крыше от ветра поднялся и опустился лист старой жести, но звук был очень громким и неприятным.

Грохот, боль, огонь… Славка неуклюже прикрыл голову руками и закричал: протяжно, обреченно. Словно щенок, которому ощутимо наступили на лапу.

– Да он, оказывается, шизанутый, – Симонян подошел к Славке и ладонью ударил его по голове. – Ты чё орешь, козел?

«Так вот кто виноват во всём этом…» – Славка замолчал и уставился на своего лютого обидчика немигающим взглядом. Мысли хаотично сновали в его маленькой голове, словно пчелы, у которых разрушили улей, раздавили матку, а теперь пытаются уничтожить их самих. Они становились всё злее и злее; не подходи к ним – ужалят. Хотя и погибнут при этом сами.

Славка зарычал, как рассерженный медвежонок и, наклонив голову, ринулся на Симоняна. От столь неожиданного напора тот отступил на несколько шагов и, споткнувшись о чью-то ногу, упал на спину. Славка набросился на него и принялся колотить обеими руками по лицу. «Вот тебе! Вот тебе»! – выкрикивал он в тупой иступленной ярости, которая выплескивалась из его переполненного невзгодами тщедушного, уродливого тельца и никак не могла иссякнуть. Одноклассники пытались оттащить Славку от Симоняна, но он, вцепившись в него мертвой хваткой, продолжал валтузить.

– А ну-ка прекратить немедленно! – раздался голос Надежды Ильиничны.

Славкина рука, занесенная для очередного удара, застыла на полпути. Он медленно поднялся и разжал кулаки.

– Так ты, оказывается, еще и хулиган, – завуч свирепо сверлила его взглядом.

Славка тяжело дышал, шмыгал носом и осматривался по сторонам. Почему в помещении столько воспитателей? Он никак не мог осознать и понять, что же произошло сейчас в спальной комнате. У Симоняна разбит нос, с него капает кровь. Славка взглянул на свои дрожащие ладони. Они были в крови. Он побил Симоняна?

– В карцер его! – Надежда Ильинична мельком взглянула на одного из воспитателей и кивнула на Славку.

Карцером в интернате называлась отдельная небольшая комната, в которой помещались лишь кровать и тумбочка. Особый неуют этого помещения был обозначен отсутствием окон. Покрашенные темно-зеленой масляной краской стены неприятно пахли и не добавляли комфорта. Воспитанники побаивались этой комнаты, и жесткое слово «карцер» являлось крайним ограничением свободы, которая и так у них не была в избытке.

Дверь закрылась, щелкнул замок. Послышались удаляющиеся шаги воспитателя. Славка прикоснулся к губе и посмотрел на пальцы. На них была кровь – видимо, отмахиваясь, Симонян зацепил его по лицу. Славкино тело бил озноб, руки сильно дрожали. Он устало опустился на кровать. Не хотелось ни о чем думать. Через несколько минут Славка провалился в беспокойный, временами прерывающийся, сон.

Его разбудил звук отворяемой двери. С подносом в руках в комнату вошла Алла Ивановна.

– Вот обед тебе принесла, драчун, – она улыбнулась. – Поднимайся.