Пейзаж с видом на кладбище

Милиционер подошел к Любке, подталкивая ее к микроавтобусу.

– Руки убери, мусор поганый! – взвизгнула бомжиха.

– Я смотрю, среди вас и блатные имеются, – усмехнулся майор. – Ничего, всех по мастям рассортируем.

Автобус, покачиваясь на ухабах, выехал на асфальтированную дорогу, ведущую в город.

– Главное, горбатый, не сболтни чего лишнего, – дядя Саша, наклонившись к Славке, шептал ему на ухо. – Мол, ничего не знаю, милостыню возле церкви просили и всё… А то тебе ж хуже будет, – он покосился на майора. – Ты еще, пацан, не знаешь, как менты «гнилить» могут, – дядя Саша вздохнул. – Типо мы всё знаем, а ты только бумагу подпиши. Не вздумай, – зашипел Папа.

– Прекращай базар, мужик, – рявкнул на него милиционер. – Будет еще время в «козлятнике» наговориться.

Машина на трассе быстро набирала скорость. Трепыхавшиеся на ветру занавески хлестали Славку по лицу. Мимо со зловещим ревом проносились встречные автомобили. Славка, вжавшись в сиденье, со страхом поглядывал в окно.

– Андрей, включи приемник, – сказал сидевший рядом с дядей Сашей милиционер.

Водитель щелкнул ручкой. Салон автобуса заполнил голос Шевчука. «Осень – в небе жгут корабли. Осень – мне бы прочь от земли…» – авторитетно уверял певец. «Эта песня нравилась отцу», – вспомнил Славка. Отцу… Они едут на море. Папа вполголоса напевает. Вдруг страшный взвизг тормозов, вскрик мамы. Завертелись в жутком калейдоскопе небо, земля, деревья…

«Осень – это небо под ногами…» – милиционер подпевал Шевчуку.

Славка глянул в лобовое стекло. С включенными фарами на них стремительно надвигался огромный желтый КамАЗ.

– Он что, спятил?! – закричал водитель, резко выворачивая руль вправо. Снова визжат тормоза, о днище машины злобно стучит щебенка. Славка уже не сомневался в том, что будет дальше. Сейчас зазвенят бьющиеся стекла, заскрежещет гнущийся металл, и в тело сотнями молний вопьется невыносимая боль. И никуда от нее не деться.

– А-а-а-а-а! – возопил Славка и, обхватив голову руками, рухнул на пол автомобиля.

Через несколько секунд автобус остановился.– Что с тобой, пацан? – над Славкой наклонился майор.

– А-а-а-а-а!

–Да больной он на голову, начальник, – дядя Саша многозначительно повертел пальцем у виска. – Убогие мы люди, не понимаешь, что ли, майор? Отпустил бы ты нас, а? – вожак приподнялся с сиденья.

– Сядь, я сказал! – гаркнул милиционер, сморщившись от пронзительного крика задержанного.

– А-а-а-а-а! – не унимался Славка, качаясь по полу и пытаясь залезть под сиденье.

Майор открыл дверцу и вышел из машины. Пошарив в карманах, достал пачку сигарет. Щелкнул зажигалкой и, оглядываясь на автобус, подошел к кустам.

– Бежим, горбатый! – выкрикнул дядя Саша и, спрыгнув с подножки автомобиля, побежал через дорогу.

– Стой, козёл! – майор кинулся за вожаком, на ходу застегивая ширинку. Славке хватило доли секунды, чтобы понять, что другого шанса для побега у него не будет. Он скатился на обочину и, мгновенно поднявшись, побежал в противоположную от дяди Саши сторону – в кусты. Оглушительно прогремел выстрел. Славка пригнулся и на четвереньках продрался сквозь заросли дикой акации. В его плечи и руки вонзались иголки, но он, вскрикивая от боли, стремительно удалялся от преследователей. Славка был убежден, что один из милиционеров бросится за ним вдогонку. Словно раненый зверек от охотников, опираясь о ладони и коленки, он всё дальше и дальше удалялся от ментов. Совершенно потеряв счет времени, обессилевший, Славка упал навзничь на мокрую от росы траву. «Всё, больше не могу!» – прохрипел он. Вокруг было тихо. Где-то вдалеке шумели проезжающие машины, да на стволе засохшего тополя выводил замысловатую дробь дятел. Перед Славкиным носом пробежала юркая ящерица и застыла, уставившись на пришельца крошечными бусинками глаз. Окружающий мир жил по своим законам, и каждому находилось в нем место. Не было его только у Славки. «Но почему?!» – он опустил голову и, в который уже раз, горько заплакал.

Переждав день в кустах, вечером Славка двинулся в обратную сторону, к кладбищу. Другого места, где бы он смог укрыться и найти пристанище на ночь, у него не было. Пробираясь вдоль дороги, по лесополосе он вернулся туда, где их задержала милиция. Сквозь в дыру в заборе он проник на погост и, оглядываясь по сторонам, побрел к землянке.

В ультрамариновом небе, окружив себя россыпью зеленоватых звездочек, завис тощий месяц. Со всех сторон на Славку надвигались покосившиеся кресты и мрачные обелиски. Резко закричала какая-то ночная птица, и тут же в зарослях крапивы кто-то зашевелился. Славка отпрянул в сторону. Из бурьяна выскочила потревоженная кошка и бросилась наутек. Славке вдруг стало очень страшно. Он прежде не боялся сумрачных липовых аллей, петляющих в высокой траве кладбищенских тропинок и даже цыганского склепа, а покойники для него были чем-то несущественным и нереальным – как соседи в многоэтажке. Славка опустился на лавочку и ногой отодвинул лежащий на дорожке венок. Присмотревшись к ближайшей могилке, похолодел: пару недель назад они с дядей Сашей в этом месте закапывали Гунявого. Над зеленоватой столетней надписью на выщербленном крупно-зернистом песчанике Славке показалось лицо убиенного вожаком сотоварища. Он попятился от страшного захоронения. Невзирая на опасность снова быть задержанным милиционерами, Славка пробрался к землянке и улегся на свое место. С невероятным беспокойством в сознании и коркой черствого хлеба в желудке он закрыл глаза и представил себя маленьким мальчиком, сидящим за обеденным столом рядом с родителями. За окном чирикают воробьи и приторно пахнет сирень. Мама уговаривает его съесть еще один кусочек торта. Но Славка уже не хочет есть, он очень хочет спать. Заснул он моментально – истощенное физически и морально тело решительно требовало отдыха.

Разбудил его щебет птиц. Было ясное свежее утро. Солнечные лучи, проникая сквозь прорехи в настиле, освещали убогую внутренность убежища. Славка поднялся с нар. Всё тело болело, кости и суставы ныли, словно вчера весь день он выполнял непосильную работу. Славка вышел из землянки и огляделся. Сейчас, в солнечном свете, старое кладбище выглядело едва ли не романтично. С ветки на ветку резво порхали огненные горихвостки, трава сверкала капельками росы, чуть качаясь, благоухали цветущие гроздья сирени. Природа, как это часто бывает в жизни, настраивала на оптимистический лад.

Славка решил в противоположном углу кладбища, возле цыганского склепа, вырыть небольшую пещеру, где бы он мог ночевать и скрываться от посторонних глаз. «А сюда, – он оглянулся на землянку, – могут снова нагрянуть милиционеры. По выходным я снова буду ходить к церковной паперти – глядишь, люди добрые и подадут копеечку на пропитание».

К вечеру новое жилище было уже готово. Славка перенес в нору необходимый для существования нехитрый скарб, среди которого обнаружились кое-какие инструменты: топор, молоток, ножовка да пара десятков ржавых гнутых гвоздей разного размера. Осталось немного продуктов: картошка, сухари, начатая пачка чая. Славка укрепил свою землянку бревнами, пол устлал досками от старых кладбищенских лавочек. Перенес и буржуйку – а вдруг и зимовать тут придется? Когда стемнело, развел небольшой костер. Напек в нем картошки, заварил в котелке чай. Не спеша поел свой скудный ужин и уже хотел было ложиться спать, как тишину погоста нарушил настойчивый колокольный звон. Звуки набата радостно-дерзко разрывали безмолвие ночного неба.

«Почему звонят ночью? – изумился Славка. – Может, что-то случилось?» И вдруг вспомнил: сегодня же Пасха! Любка объясняла, что Иисуса Христа распяли какие-то нехорошие люди, вроде как евреи, но Он неожиданно для всех воскрес, «смертью смерть поправ». Славка никак не мог этого понять: ведь когда человек умирает, то он уже никогда не сможет ожить. Но почему же тогда люди с таким благоговением отмечают этот, как они говорят, светлый день? «Значит, всё-таки… – он застыл в секундном замешательстве. – А папа и мама тоже могут вернуться в этот мир? – Славка тряхнул головой. – Или в какой-нибудь другой? Выходит, что смерть – это ненадолго, а потом все воскреснут, – он тяжело вздохнул. – Нет, мне самому никогда не разобраться в этом вопросе».

После обугленной картошки и пустого чая очень хотелось есть. Славка вдруг вспомнил, что на Пасху, после службы в церкви, прихожане щедро подавали нищим не только деньги, но и крашеные яйца, конфеты, ароматные куличи и другую снедь. Он ладонью пригладил непослушные вихры, тряпкой протер башмаки и пошел к храму.

Парень с трудом втиснулся между другими нищими, которых в этот раз было значительно больше, чем в обычные дни. Положил кепку на асфальт и привычно запричитал:

– Подайте, Христа ради, люди добрые, – и тут же осекся, закрутив головой: что-то было не так. Надсадно заныло под сердцем – не хватало Оксаны. Где она и что с ней сейчас? Фуражка быстро наполнялась печеньем, конфетами, крашеными яйцами, деньгами. Празднично одетые прихожане шли в храм семьями, держа за руки детей. Каштановая аллея, ведущая к церкви, по обе стороны была заполнена людьми, которые собирались освятить снедь к празднику. В прохладном апрельском воздухе витало ожидание чего-то необыкновенного и очень важного. Снова торжественно заблаговестили колокола. Двери храма отворились, и показались священники в бело-голубых праздничных одеждах. В руках они держали красные, отливающие золотом хоругви на длинных древках. Следом шли певчие. Между ударами колокола слышались слова молитвы. За певчими непрерывным потоком следовали прихожане. Каждый из них держал в руках зажженную свечку. Славке тоже кто-то сунул в руку свечу. Слегка дул ветерок, и он боялся, прикрывая огонек ладошкой, – а вдруг погаснет? Воск, плавясь, стекал на пальцы, теплый и приятный. Казалось, что Господь видит, как Славка бережет пламя свечи. Благодатный огонь освещал радостные, улыбчивые лица. Пахло травою, абрикосовым цветом, душистой ванилью сдобной выпечки. И еще – воском от свечей. Крестный ход – именно так называлось это богоугодное шествие – трижды обошел храм и вновь приблизился к его главному входу. Один из священников, мерно раскачивая кадилом, зачитал молитву: «Да воскреснет Бог, и расточатся врази его…» Голос его тонул в громком набате, и вдруг он в радости весьма великой прокричал: «Христос воскресе!» Сотни, а может быть, тысячи голосов в едином порыве ответили на его призыв: «Воистину воскресе!» Так продолжалось несколько раз – батюшка вопрошал, а паства громко и радостно уверяла: «Воистину воскресе!». Двери распахнулись, и процессия вошла внутрь храма. Рассовав по карманам подаяние, Славка тоже решил зайти в церковь. Несмотря на то, что в помещении было тесно и душно, находящиеся в нем люди были в приподнятом настроении. Священники вели богослужение, читая тропарь «Христос воскресе из мертвых, смертью смерть поправ и сущим во гробе живот даровал…» и раз за разом истово провозглашая: «Христос воскресе!» У некоторых людей по щекам текли слезы, но это были не слезы печали, а радости необыкновенной. Прихожане снова и снова выкрикивали: «Воистину воскресе!» Славка, не до конца понимая смысл сказанного, повторял эти слова вместе со всеми. Он смотрел на иконы, развешанные на стенах. Лики святых уже не казались такими строгими, как в прошлый раз. Напротив – они вглядывались в Славку доброжелательно и спокойно, словно хотели сказать: «Не горюй, всё у тебя будет хорошо». Славке подумалось, что сейчас не время просить Бога, обратить внимание на его несчастную жизнь. Но все же не удержался и несколько раз прошептал: «Господи, помоги мне, пожалуйста».

Несколько часов службы пролетели незаметно. Праздничное богослужение закончилось. С лучезарными лицами люди выходили из церкви. Многие из них обнимались и целовались, приглашая друг друга в гости. Славке опять стало грустно: лишь ему одному уготовлена печальная участь – возвращаться в холодную кладбищенскую землянку. К нему подошла женщина, которая посоветовала им с Оксаной прийти в церковь.

– Христос воскресе, молодой человек, – она протянула Славке расписное яйцо. – А где же твоя девушка?