Пейзаж с видом на кладбище

«Бесы! – ужаснулась Оксана. – Бесы искушают… Да еще в такой момент! – Она вспомнила наставления старицы Марфы о том, что враг всегда будет усиленно хлопотать возле нас, и что в моменты искушения и маловерия надо творить молитву Иисусову. – Господи Иисусе Христе, сыне Божий, помилуй мя, грешную», – зашептала девушка, и тут же Славкин образ стал размытым и далеким, а через пару секунд и вовсе исчез.

Шли дни, недели, месяцы. Оксана освоила работу вышивальщицы и многие часы проводила за рукоделием, во время которого так хорошо было читать молитвы. Всё проходит. И ушла в прошлое прежняя бродяжья жизнь, постепенно покрываясь дымкой забвения. Оксана, следя за снующей по полотну иголкой, вспоминала ту жизнь и раздумывала над ней, будто издалека наблюдая, как пятились в темную пустоту небытия кладбищенские нищие: хитроватый дядя Саша, глуповато-пошлая Любка, наглый Гунявый… Оксану вдруг передернуло от внезапно нахлынувшего отвращения. Девушка вздохнула. И Славка… Где он, и что с ним сейчас? Иногда во время этих раздумий наступали часы жестокой меланхолии, бесполезности и тщетности своего поступка – ухода в монастырь. Нет ничего труднее для послушницы, – возможно, будущей монахини, – чем борьба с унынием. Оксана опускалась на колени и неистово молилась, сосредоточенно осеняя себя крестным знамением. Не без борьбы, но враг отступал.

Через несколько лет всё смешалось – не скажешь, была ли она в шайке бомжей, или это только причудилось? Не забывала Оксана лишь своего горбатого напарника по церковной паперти: оставила для милого уродца маленький уголок в своем сердце. В темноте комнаты, под монотонное сопение старицы Марфы, чуть улыбнувшись, она иногда представляла Славкино лицо, но тут же спешно крестилась: «Господи Иисусе Христе, сыне Божий, помилуй мя, грешную».

На исповедях она не говорила о своих ночных воспоминаниях, сама себя убеждая: ну какой это грех? Так… Просто вспомнила человека… Однако в глубине души знала, что греховные это помыслы, хотя ни о чем низменном Оксана и не помышляла.

XIX

Прошел еще год. Через неделю после Светлого праздника Пасхи, на Радоницу, матушка Степанида сказала, что несколько монахинь, в том числе старица Марфа и ее келейница Варвара, поедут на пашковское кладбище, где находится могила инока Георгия. У Оксаны екнуло сердце: именно на этом погосте она несколько лет обитала вместе с бомжами.

Игуменья кратко рассказала о старце. Инок Георгий прожил свою земную жизнь (шестьдесят семь лет) в пригороде Краснодара. С детства он был инвалидом – от рождения ноги его остались как у годовалого ребенка, а туловище было взрослого мужчины. С юных лет мать воспитывала сына в православном духе, приобщая его к Богу. Задолго до принятия Георгием иноческого пострига, она духовно готовила сына к другой, чем у мирян, жизни.

Все, кому доводилось встречаться с отцом Георгием, подчеркивали самую главную черту в его характере – несмотря на свои болезни, старец всегда встречал людей с улыбкой, радостью и любовью. Многим посетителям инок Георгий открывал волю Божию об их дальнейшем жизненном пути. По молитвам старца люди получали духовную помощь и утешение.

Главный молитвенный подвиг отца Георгия состоял в том, что он вымаливал не только души грешных матерей, совершивших грех детоубийства, но и души младенцев, убиенных в утробе материнской.

Закончив свой ознакомительный рассказ об иноке Георгии, матушка Степанида сказала еще несколько напутственных слов и, помолившись, благословила монахинь в добрый путь.

К кладбищу тянулся нескончаемый людской поток. В этот день – на Проводы или Родительский день, как называют Радоницу местные жители – люди шли навестить своих умерших родственников и друзей. Столики у могил были покрыты скатертями, на которых громоздилась разнообразная снедь и непременно высились бутылки со спиртным. Каждый из посетителей погоста считал своей обязанностью выпить рюмочку-другую за упокой усопших близких. Шатались по кладбищу и опустившиеся пьянчужки, с трудом передвигающиеся от одного захоронения к другому. Неумело крестясь, они подходили к очередной могилке и бормотали: «Будет земля ему пухом!»

Родственники, естественно, наливали стопку. Некоторые из выпивох, громко похрапывая, уже лежали на майской травке.

Инокиня Марфа ворчала:

– Ну скажите мне, сестры, кто придумал приносить водку на кладбище в этот день? Ведь только бесов этим ублажаем! И почему батюшки в храмах не просветят народ? – она косилась на неуместные тризны, осеняя себя крестным знамением. – Господи, прости нам прегрешения наши.

Оксана с любопытством оглядывалась по сторонам. На погосте мало что поменялось за эти годы. Лишь город мертвых, потеснив кирпичный забор и заняв большую часть пустыря, увеличился в несколько раз. Да старые, оббитые жестью, деревянные ворота заменили на новые – металлические. Сторожка появилась… вместе с охранником, который, видимо, эти ворота и открывал. В окошке дернулась занавеска и мелькнуло чье-то лицо. Оксана, мгновенно остановившись, всмотрелась в давно немытые стекла. «Он!» – в ее груди неистово зашлось сердце. – Или не он?»

– Что с тобой, сестра Варвара? – наклонилась к ней старица.

– Нет, ничего… – Оксана вытерла со лба пот и, наконец, сдвинулась с места. – Показалось, сестра Марфа.

Возле захоронения инока Георгия стояло много людей. Они держали в руках зажженные свечи и время от времени крестились. Церковные певчие читали Псалтырь. Среди верующих людей в этом городе, наверное, не было человека, который бы не видел или хотя бы не слышал о старце Георгии. Перед смертью инок говорил, чтобы страждущие ходили к нему на могилку и просили помощи – он поможет. Вот люди и идут к нему… И в скорбях, и в радостях. Молитвенно обращаясь к отцу Георгию, они получают в ответ те же помощь и утешение, что и при жизни инока. Господь же по его молитвам подает не только просимое, но и полезное для спасения того или иного человека.

Старица Марфа подошла к могилке и поклонилась.

– Прости нас ради Бога, батюшка Георгий, – она осенила себя крестным знамением.

Приблизившиеся к ней остальные монахини начали читать положенную в таких случаях кафизму: «Блажени непорочини в путь, ходящи в законе Господни…»

После молебна каждая из сестер подходила к могилке инока и, поклонившись праху старца, спрашивала что-то свое, сокровенное. Оксана, вглядевшись в благочестивое лицо на обелиске, неожиданно для себя прошептала:

– Скажи, батюшка, как мне быть: искать ли мне своего суженого или забыть его навеки?

В ответ печально зашелестели листочки на березах, да громче обычного зачирикали воробьи в высоких кронах. И вдруг Оксана явственно услышала:

– Ищи, милая, ищи… Твое место в миру.

– Что-то всё же с тобой происходит, сестра Варвара, – старица Марфа разглядывала Оксану, когда они шли от могилки отца Георгия к кладбищенским воротам. – Лицо побледнело, глаза твои огнем горят нездоровым, руки дрожат, как в ознобе… – она ладонью прикоснулась ко лбу девушки. – Уж не захворала ли ты?

– Нет, сестра Марфа, не болею я телом, – в глазах у Оксаны появились слезы. – Душой я занемогла, – она взяла в руку сухонькую ладонь старицы. – Исповедаться я хочу сегодня вечером. Выслушаешь?

– Бог с тобой, – монахиня перекрестила свою келейницу. – Конечно, выслушаю.

В распахнутое окошко заглядывал острый месяц. В келье пахло сиренью и ладаном. Возле иконы Божьей Матери теплилась свечка. Всё, как на духу, без утайки рассказала Оксана старице Марфе. Про детство, которого, по сути, не было, про цыганский табор, про жизнь среди бомжей на кладбище, про страшные вещи, которые совершили над ней Гунявый и дядя Саша, – девушка прикоснулась пальцем к своему страшному шраму на лице. И про единственное светлое пятно в ее несчастной судьбе – Славку. И как, потеряв его, утратила всякую надежду. А что есть человек без веры в будущее? Да и вообще – без веры? Но Господь указал ей на путь, ведущий к храму. А она что? Оксана тяжело вздохнула.

– Увидела я Славку сегодня на кладбище. Вернее, почувствовала; и уверена – это был он. Права ты, сестра Марфа: случилось там со мной что-то, – инокиня опустила глаза. – Словно подменили меня на погосте, – она обхватила руками голову. – Что же мне теперь делать, скажи?

Тихо стало в келье. Лишь оранжевый огонек потрескивал на кончике свечи, отбрасывая на стены беспокойные тени. Долго молчала старица. Наконец заговорила:

– Видно, так Богу угодно, – она перекрестилась на иконы. – Запомни главное, сестра Варвара: можно и вне монастыря быть монахинею, но и в обители можно стать мирянкою, а то, не приведи Господь, и грешницей. Если ты в Духе Святом, благословенна будешь – хоть сейчас на страшный суд Христов, ибо в чём застанет, в том и судить будет. Если же нет, то надобно разбираться, отчего Господь оставил тебя. Или ты оставила Его, – голос инокини Марфы становился всё тверже.