[e-mail] (ФАНТОМ - ЛЮБОВЬ)

Что-то недоброе витало в этих краях. Словно природа сопротивлялась бурной поступи ее покорителей и посылала каждый день знаки предупреждения оккупантам.

В двух кварталах от студенческого лагеря торчала из болота старая газовая труба. Над ней всегда пылала одна из тысяч тюменских газовых горелок. Вся земля. в радиусе ста метров вокруг трубы, была прогрета постоянной температурой, и на этом пятачке ночевали многие городские бомжи, которых, нужно сказать, было множество. Бомжевали по одной причине: водки в организме уже было больше чем крови, а точнее не водки, а всего, что содержало алкоголь. Вокруг валялись горы бутылок от денатурата, одеколона, средства для чистки окон и десятилитровые банки от деликатесного «Солнцедара», которым можно было при пайке протравливать контакты.

В одну из холодных августовских ночей случился «выброс». Равномерно горевший факел вдруг выплюнул из себя смесь газа и нефти, и никакой войсковой огнемет не сделал бы то, что сделала матушка-природа. Она очистила город от мусора и бомжей в течение нескольких секунд. Утром студенты с ужасом наблюдали, как огромный «Катерпиллер» сгребал в одну яму оплавленные слитки стекла и пепельные силуэты невезучих пьяниц, и многие в это утро стали значительно более философски относиться к жизни.

Пришло письмо от родителей и от друга Сашки. Они писали, что несколько раз пытались застать Ларису дома, но соседи сказали, что отец куда-то увез ее отдыхать. Филипп повеселел и написал Сашке ответ и поздравление с днем рождения — очередное стихотворение, в котором было оптимизма несколько больше, чем в предыдущих.

За дружеской беседою, за праздничным столом Всем наливаю поровну, с друзьями пью до дна. Серебрянную денежку хочу поймать «орлом» И на деньгу заветную еще купить вина. И кружку оловянную, Наполнив влагой пряною, Я протяну товарищу и вспомню об одном: Нам повезло отчаянно, Что любят нас, неправедных, И потому мы счастливы за дружеским столом!

Но череда неприятностей не обошла и Филиппа.

Кто-то из студенческой братии придумал рационализаторский способ разлива бетона по опалубкам. Подгоняли трубоукладчик и цепляли на его лапу-стрелу огромный ковш, который предварительно уволокли трактором с соседней стройки. Сил тратилось значительно меньше, и производительность была фантастической, да и веселее было выколачивать кувалдой застывающую массу из огромной лопаты, чем лопатами поменьше швырять тяжеленную смесь через метровый забор опалубки.

Очередную партию раствора принимал Филипп. Он повис на качающемся ковше, держась одной рукой за стропы. Другой рукой он подхватил тяжелую кувалду и врезал что есть силы по гулкому днищу. Широкий и толстый лист металла спружинил, как батут. Кувалда, словно взбесившись по чьему-то приказу, описала в воздухе полный круг и догнала державшую ее руку. Кровь брызнула из трех разбитых пальцев, как молоко из коровьего вымени. Филиппа закинули в кузов грузовика, отвезли в поликлинику арматурного завода, и там фельдшер обработал раны и определил «на глазок», что «пальцы не поломаты». На всякий случай он наложил на руку шины и тугие повязки, но стало ясно, что рабочее лето для Филиппа закончилось.

Его присутствие стало бесполезным для социалистического общества во всех отношениях — ни лопаты, ни гитары он держать не мог, и командирша приказала готовиться к отъезду с первой группой возвращающихся на Большую землю. Несмотря на полученное ранение, она доверила Филиппу секретное задание: получить в стройуправлении премию отряда наличными деньгами и тайно довезти ее до Киева. Для охраны ему были выделены еще двое бойцов, но первые же шаги новоиспеченных инкассаторов чуть было не закончились плачевно. Когда они явились в бухгалтерию за деньгами, то перед ними вывалили пирамиду из пачек с деньгами. Денег было сорок четыре тысячи, и все больше троячками и пятерками. Ни сумки, ни портфеля посланники не захватили, а бухгалтерша ледяным тоном уведомила, что через десять минут уходит домой и будет только в понедельник.

Вертолет улетал в воскресенье.

Фил взял несколько газетных листов, сложил пачки в большой квадрат, и все это хрупкое сооружение положил на перевязанную руку, здоровой поддерживая добычу. Они благополучно миновали почти весь город, но у здания столовой № 2, где можно было обедать прямо в вонючих ватниках, и ложки условно-досрочникам подавали здесь не стальные, а алюминевые, случилось то, что и должно было случиться.

Газетные листы лопнули, и прямо под ноги толпе небритых грязных работяг посыпались пачки денег.

Филипп краем глаза отметил про себя, что товарищи его готовы вместе с ним вступить в бой за кровью заработанные деньги, и первым нагнулся за пачкой трехрублевок.

— О, лихие! — сплюнул в пыль один из мужиков. — Сберкассу взяли, пацаны? Работяги дружно загыгыкали, а один из товарищей Филиппа сообразил сорвать с себя стройотрядовскую курточку и стал сгребать в нее пачки.

Удивительно было то, что ни один из сомнительных типов даже ухом не повел при виде такого богатства. Более того, они помогли собрать наличность в куртку, и перенервничавшие инкассаторы благополучно добрались до лагеря. Быстро пересчитав пачки, все с облегчением вздохнули — недостачи не обнаружилось.

Филиппа вдруг осенило. Он выпросил у поварихи Машеньки последнюю бутылку командирской «Перцовки» и бегом вернулся к столовой. Мужики недобро смотрели на приближающегося студентика, а когда он, запыхавшийся и мокрый, добежал до них, замолкли и выжидательно посмотрели на «залетного гуся».

— Ты, че, пацан, обронил чего? — подозрительно поинтересовался один из них.

— Я — вот, — только и смог придумать Филипп, и протянул бутылку.

Лица под телогрейками расслабились и подобрели, кто-то крякнул и произнес:

— Смотри, правильно их, пионеров, учат!

Другой быстро взял бутылку из рук Филиппа, и она словно провалилась в складках его телогрейки:

— Идем за ящики, а то менты отымут!

— Да это я вам, на прощание, — отказался от приглашения Филипп, — спасибо!

— Ну, тогда выздоравливай! — хлопнул его первый по здоровому плечу, и телогрейки, оживлено гутаря, удалились за груду пустых деревянных ящиков.

За долгую тюменскую зиму на острове заканчивались все запасы спиртного. Вертолеты с трудом пробивались к городу, сквозь весенние метели, с небольшими партиями муки и консервов. А весной, по первому освободившемуся ото льда проходу, в город Нефтеюганск приходила первая баржа: не с хлебом, не с горючим, не с лекарствами — с водкой.

Первую группу «скоморохов» из пяти человек и кучи денег отправляли самолетом. На стрекозе — «мишке» они додребезжали до Сургута, и тут выяснилось, что таких как они, «первеньких», набился полный аэровокзал.

Огромная государственная бюрократическая машина еще не сообразила, что, посылая в Тюмень тысячи студентов, нужно подумать о том, что их нужно и вывезти оттуда. На полу валялись измученные, злые, небритые и нечесанные люди. Стоял мат, смрад, и над головами витали клубы дыма. На взлетном поле аэродрома торчал одинокий «Ту-154», и вокруг него сновали механики. На все попытки выяснить, когда будет рейс на Киев, Филиппу отвечали, что и до Москвы-то рейс не летит по причине неисправности самолета, а до Киева.

Отчаянная ситуация подтолкнула Фила к решительным действиям. Он рванул по всем коридорам маленького аэропорта и таки обнаружил комнату отдыха, где резались в преферанс летчики, штурман и бортинженер. Две потрепанных стюардески дремали в креслах.

— Господа офицеры! — брякнул с ходу первое, что пришло в голову Фил. Окажите содействие в вывозе раненных на трудовых полях сражений!

Он протянул вперед руку, перемотанную грязными бинтами, и грустно добавил. — Если начнется гангрена.