Пианист. Осенняя песнь
Шрифт:
— А Кирилла, Зиновия Палыча, маму… а тебя пущу, ты хорошая.
— Как же это ты маму не пустишь? Она расстроится, станет плакать под дверью в зал: “Хочу послушать, как мой Слава играет”.
— А я тогда побегу и пущу и дальше буду играть. Для неё!
— А спать ты собираешься?
— Скажи, что с Гердой? Нашла она Кая?
— Так не интересно завтра читать будет.
— Интересно! Скажи, тогда лягу и все, начну спать, хр-р-р-р…хр-р-р…
— Дурачок, — засмеялась Мила. — Ну что мне с тобой делать?
— Так нашла она его?
— Нашла, нашла, и все там хорошо. Они вместе вернулись к бабушке.
— А где она его нашла?
— Не скажу. Ты спать обещал.
— Научусь и сам прочту, я уже почти могу. Я даже ноты знаю. Пять линеек — нотный
И засопел в две дырочки. Музыкант с насморком.
“Слава Богу, уснул”, — подумала Мила и закрыла книгу сказок. Надо же, “как обезьянки”. Вадим что-то про обезьян говорил, а она спрашивала глупости всякие, любит ли он обезьян. Мила хотела себя ругать, а сама улыбалась, вспоминая их первую встречу. Кошка у него сердитая, царапка. Потому и царапается, что по хозяину скучает. Жила бы с ним — была бы ласковая. Мурлыкала бы.
Мила укрыла Славика получше, в квартире было не жарко. Погода неустойчивая, зима пришла неожиданно — снег выпал, потом растаял и снова похолодало. “…а она все не ищет Кая…”
Мила пошла в свой уголок, забралась с ноутбуком в кровать, надела наушники. Она хотела услышать Вадима: и игру его, и голос. Где он сегодня играет? В Монако. Было интервью, он рассказывал про зал, там на открытом воздухе, и это трудно. Наверно, холодно, или что-то еще? Мила не все понимала, что он говорит, часто останавливала интервью и искала объяснения в Интернете. Читала, потом снова возвращалась к просмотру. Монако — это, кажется, Франция. Потом будет Америка — разные штаты, города. Три недели так далеко! Зато потом совсем рядом! Москва и Нижний Новгород, но это уже в марте. Мила испугалась мысли, что до Нижнего доехать ничего не стоит и до Москвы тоже. А билет, наверно, в интернете заказать не проблема. Значит, она может… Думать про это было страшно!
Она закрыла график концертов. Непонятно, после Монако нет никакой информации почти полмесяца с середины декабря. Может быть, отдых? Новый год дома. Если так, то в Петербурге. Или где-то в теплых странах, что вероятнее. И в группе ничего не пишут поклонницы. Мила не любила читать их комментарии под фотографиями и записями с концертов. Ревновала. Как они смели говорить про её Вадима всякие глупости, обсуждать? Вот одна дура начала рассказывать, что, слушая игру Лиманского, испытывает почти физическое удовольствие. И не стыдно говорить про такое? Еще сказала бы, что у неё трусы мокрые становятся. Мила закусила губу и сердито заворочалась в одеяле. Она бы показала этой… удовольствие!
Пришли томительные мысли о руках Вадима. Мила включила наугад что-то из альбома, в котором были только фортепианные произведения. Играл Лиманский.
Она сдвинула в сторону ноутбук, легла, отдалась музыке. Вадим играл печальное. Он говорил с ней. Может быть, упрекал или звал? Печалился. Она уже узнавала некоторые вещи, как эту. Октябрь Чайковского… как хорошо и как грустно… Была бы она рядом — утешила…
Даже мысленно она боялась сказать ему: “Я тебя люблю”, он бы рассердился… Только он мог говорить это своей музыкой… он мог…
Мила уснула и плакала во сне. А на повторе все звучала и звучала Осенняя песнь.
Глава 8
Тоня пошла на концерт не только потому, что хотела встретиться с Кириллом, ей интересно было, как он играет. Конечно, зал был не такой шикарный, как в Петербурге. И публика не та. И участники концерта ни в какое сравнение не шли с Вадимом Лиманским.
Тоня не много понимала в музыке, зато отлично разбиралась в качестве товаров, по профессии она была товаровед. Так вот то, что предлагала ей Владимирская филармония, едва тянуло на третий сорт.
Может, если бы ей не с чем было сравнить, она бы впечатлилась, а так — скучала, тихонько оглядывала полупустой зал. Наверно, половина, если не две трети публики —
это родители тех деток, что выступали на торжественном концерте, посвященном какой-то юбилейной дате школы Кирилла. Он там раньше преподавал. Там же и Зиновий Павлович учительствовал. Везде он поспевает, оно и понятно, есть-то надо. Зиновий Тоне нравился, настойчивый — как взял Славика в оборот. И жестко так, прямо в шоры. Вроде и шутит, а попробуй не выполни.Но были вещи и невыполнимые. Тоня горестно вздохнула, хлопая очередному участнику, пропилившему на скрипочке длинную и, наверно, трудную вещь. Господи, как же соседи это терпят? А Зиновий говорит надо пианино. Где же его взять? На какие деньги? Говорят, старые негодные чуть не даром отдают, лишь бы вывезли, но такое Зиновий брать не велел. А хорошее стоит столько, сколько Тоня за год не получает, если зарплаты сложить с премиями — и то не хватит. Она нахмурилась и упрямо сжала губы — вот уж нет! Если делать, то как следует. Не в таких чахлых концертах Славик будет участвовать! Раз есть у него способности, значит, есть и надежда в люди выбиться. Вон Милкин Лиманский как сумел, а тоже играет на пианино, или как его там… здоровый этот… рояль. Красиво играет, да. По всему миру ездит, страны видит, зарабатывает хорошо. Точно не в съемной квартире мыкается. Хотя кто его знает, разведен же. Но, если верить сведениям… Тоня про Лиманского гораздо больше Милы знала — интернет шерстила так, что старенький ноутбук трещал и кряхтел, зависая на поисковых запросах и чате сайта, посвященного пианисту.
Тоня и в группах общалась, она там притворилась Эльвирой Ивановой, поклонницей-меломанкой из Великого Новгорода, стесняшкой, которая не может подойти к маэстро, но издали восхищается и благоговеет. Сошлась в комментариях с такими же больными на голову дамами, вроде тех, что сидели рядом в филармонии в Петербурге на концерте Вадима. И пошла писать губерния!
Очень скоро Тоня узнала о Лиманском такое, о чем он сам даже и не подозревал.
Дурочкой она не была — отсеивала явные домыслы и фантазии фанаток от золотого песка фактов. Очень скоро появился у неё адрес родителей Вадима и его бывшей жены, узнала Тоня и про коттедж в пригороде Петербурга. Даже мейл и телефон сисадмина персонального сайта Лиманского. Но что бы она могла сказать?
“Здравствуйте, мы с маэстро встречались в Пушкине”?
Да и не для Милы Тоня старалась. Она прекрасно понимала, что одного слова Лиманского, выпускника все той же ЦМШ, хватило бы, чтобы Славика приняли в школу-интернат и определили в учение к хорошему педагогу. Никакого другого способа, если затрет дело, она не видела. И смысла размениваться на вот такое…
Тоня подавила зевоту и сморгнула сон, навеянный следующим скрипачом-пильщиком. Это все не то. В заключение концерта выступали выпускники разных лет. Вот и Кирилл. Вот он да — и вышел иначе, и сел. Он почти как Вадим, мог бы и в том большом зале в Петербурге играть. И не боится же! Тоня бы в жизни не смогла вот так, одна на сцене. Уписалась бы со страху. А он ничего, играет, пальцы шустро бегают. Красиво… Тоня заслушалась, сон как рукой сняло. Когда Кирилл закончил, она с воодушевлением захлопала, довольная, что знает его, вроде как и причастна. И еще крепче утвердилась в намерении впихнуть Славика в интернат этот московский. По-любому же сейчас сын на шестидневке, только пользы в этом мало, по необходимости он там, потому что не с кем дома оставить. А так бы учился музыке. Готовиться надо… Где же чертово пианино это взять?!
После концерта она дождалась Кирилла, сидела в коридоре, где кассы. Уже и народ весь ушел из концертного зала, даже свет погасили, только тогда Кирилл показался, сначала мимо прошел, когда Тоня навстречу ему встала — узнал, обрадовался и смутился.
— Спасибо, что пришли, я думал, наверно, не сможете.
— Почему? У меня работа заканчивается в шесть, я успевала. А Мила выходная, она со Славиком сидит. Он мне свой концерт закатил, что его не взяла с собой. Может, надо было?
Кирилл и Тоня стояли посреди пустого коридора, охранник у выхода смотрел на них укоризненно, но ждал молча.