Пианист
Шрифт:
– Юнг, сеньор Альберт – музыкант!
Боксер окинул Роселя недоверчиво-презрительным взглядом, словно внешность того никак не соответствовала этому занятию.
– На аккордеоне играете?
– Не говори глупости, Юнг. Сеньор Альберт играет по крайней мере на скрипке или на рояле.
– На рояле. Я пианист.
– Видишь?
– Был пианистом.
И пальцы Роселя пробежали в воздухе словно по невидимым клавишам.
– Потрясающе. Я готов отдать полжизни за то, чтобы играть на рояле, клянусь.
Глаза Андреса загорелись восторгом и мечтой.
– Я – тоже. У меня нет инструмента. Тот, что был в доме у моих родителей, исчез.
Росель засмеялся.
–
И словно разговаривая сам с собою, добавил:
– И дом – тоже.
– Вы играли в каком-нибудь модном оркестре? – спросил Юнг.
– Нет, не сказал бы.
– Вот ответьте, сеньор Альберт, если вас посадят перед пианино и попросят: сыграйте нам «К Элизе», например, вы сможете?
– Думаю, что смогу. Это ведь из школьной программы. Как полонезы. Шесть лет я не играл на рояле, но думаю, что смог бы.
– А «Под мостами Парижа» или что-нибудь из сарсуэл?
– Как знать. Кое-что я помню. Но ведь есть ноты. Самое главное – инструмент.
– Пианино или рояль?
– Все равно. Главное, чтобы пальцы снова могли двигаться.
Тень тайны накрыла всех троих: пианиста, Юнга и Андреса. Что это за шесть лет, на протяжении которых пианист не был пианистом?
– Вы сидели в тюрьме?
– Заметно? Я вышел неделю назад. Из тюрьмы «Сан-Мигель-де-лос-Рейес». Но побывал в пяти или шести разных. И в Барселоне, в тюрьме «Модело», ждал суда.
Андрес кивнул в сторону Юнга.
– Я так ему и сказал. На нашей улице четверо вернулись за последнее время. Я тоже был в концлагере. А мой шурин шесть месяцев назад вернулся из Бельчите. А на днях я видел Хуанито Котса.
– Ты видел Хуанито Котса?
Первый раз за все время Юнг позволил себе жест, не входивший в комплекс гимнастических упражнений, то был жест восторга и тревоги.
– Да. Сперва я, как и ты, не поверил своим глазам. Мы считали, что он погиб на фронте или в изгнании. Семья ничего о нем не знала, и вдруг он является. Он был в колонне Дурутти, [45] попал в плен к националистам. На улице Ботелья он первым записался в добровольцы.
– И во всей Барселоне. О нем писали в газетах.
– Он был очень идейный.
– И настоящий мужик, характер имел.
– Главное – иметь тут, – Андрес показал на лоб.
45
Дурутти, Буэнавентура (1896–1936) – деятель испанского рабочего движения, анархист, сторонник единства всех антифашистских сил. Участвовал в разгроме фашистского мятежа в Барселоне, затем сражался под Мадридом, где и погиб.
– Не все, что делал Коте, мне нравилось, например нападение на коллеж Сан Луиса Гонзаги и как они жгли книги дона Исидро, директора, посреди улицы Кармен. Книги были, конечно, мракобесные, но все равно книги надо уважать. И потом, он слишком рисовался: синий комбинезон, здоровенный пистолет у пояса. «А ваш сын разве не пошел добровольцем?» – так его мать спрашивала мою. «Мой сын пойдет, когда его черед настанет». А когда настал, я пошел и был среди первых. Когда он меня увидел на днях, то отвернулся, чтобы не разговаривать. Сам на себя не похож. На тридцать лет старше кажется. Вся голова белая. Он водил дружбу с тем, что на нижнем этаже жил, прямо под террасой, с анархистом, с Кансинасом, большая шишка был этот Кансинас. Это они устроили заваруху в Эсколапиос [46] в мае тридцать седьмого. В тридцать девятом он уехал во Францию, а потом в Бельгии его поездом сбило. Вдова Кансинаса
иногда к нам приходит, они дружили с моей сестрой. Когда в город вошли эти сволочи и увидели, что мужа нет, они схватили ее и продержали за решеткой несколько месяцев, били так, что позвоночник повредили. Сволочи. Проживи они тысячу жизней, все равно им не хватит времени расплатиться за все зло, что натворили, творят и еще будут творить.46
Имеется в виду мятеж анархистов и поумовцев против Республики, который пришлось подавлять силой.
В лестничном проеме показалось смуглое женское лицо – темные круги под глазами и нос, очень похожий на нос Андреса.
– Добрый вечер. А мальчик?…
Пожелание доброго вечера относится ко всем собравшимся, а вопрос о мальчике – непосредственно к Андресу, сам же мальчик, едва увидел голову матери, бросился прятаться за баками с водой.
– Поди сюда! Сейчас отец придет, будет тебя уроки спрашивать. Виданное ли дело, чтобы мальчишка часами крутил педали на крыше!
– Здесь он на чистом воздухе.
– Поди сюда живо! Смотри, сниму тапку…
Но она не сняла тапку, присутствие чужака удержало ее.
– Иди сюда, сынок, иди. Я кашку сварила из маниоки, сладенькую, еще не остыла.
Мальчик решается наконец выйти к матери и идет к лестнице, обещая вернуться, чем вызывает негодование матери.
– Вернешься? Да кто ты такой, что обещаешь вернуться? Ну, погоди, вот придет отец…
Андрес глядит вслед сестре и пожимает плечами. Но остальные не видят этой сцены, все взгляды устремлены вниз, туда, где на перекрестье улиц разворачивается волшебное зрелище: уже не одна, а несколько пар танцует под загорающимися газовыми фонарями, в отблеске последних закатных лучей. Четкий ритм соединяет воедино множество бьющих в табуреты ладоней, эти извивающиеся тела, в которые словно вселились духи ритма, и губы Роселя сами собой начинают вторить монотонной мелодии.
– Здорово танцуют!
Офелия почти кричит, глаза ее сверкают. Стоя спиной к улице, Андрес наблюдает за недвижно сидящими стариками. Точно немые. Каждый вечер вот так, упрямо уставившись в квадратный рисунок кирпичного пола.
– Андрес!
Женский голос вырывается из лестничного проема:
– К тебе – Кинтана!
И почти тотчас же в проеме появляется молодой человек, совершенно лысый, края брюк у него схвачены на щиколотках металлическими прищепками. Под мышкой он держит стопку книг.
– «Семь колонн»! – объявляет молодой человек, и Андрес бросается к нему. Кинтана показывает книги, одну за другой, и складывает их на пол, к его ногам, а последнюю поднимает высоко над головой.
– Мать честная!
Андрес как зачарованный ждет, когда Кинтана закончит священнодействие и отдаст ему книгу. Андрес жадно хватает книгу и протягивает ее Роселю.
– «Семь колонн»!
Росель рассеянно берет книгу; старая книга пахнет сыростью, плотная пыль осела на обрезе, на обложке нарисован фриз на семи колоннах, а поверху – имя автора: Венсеслао Фернандес Флорес.
– Вы знаете Венсеслао Фернандеса Флореса?
– Очень мало.
– Кинтана, этот сеньор – музыкант. Мне Венсеслао Флорес очень нравится, жаль только, что он стал фашистом, спелся с этими подонками и плохо говорит о Республике. Но романы у него замечательные, и этот, и «Кабальеро Рохелио де Амараль», и «Семья Гомар». Вы читали «Семью Гомар»?
– Нет, наверное.
Девушки, привлеченные восторженными возгласами Андреса, перестают следить за разгульным цыганским весельем и подходят к мужчинам.