Пифагор

— Черепахи! — продолжал орать толстяк. — Я вас!

Наконец ремни были вытащены, и рабы бросились к Пифагору. Рослый нубиец завёл уже руку с ремнём за спину, как вдруг к нему кинулся Милон. От мощного удара нубиец отлетел в сторону. На подмогу поспешили кельт и фракиец. Милон схватил их за чубы и столкнул лбами. Остальные пустились наутёк.

Подойдя к носилкам, Милон вытащил за шиворот толстяка, тряхнул его и, как пушинку, закинул за придорожный платан. Уцепившись за ветки, сибарит поднял такой вой, что из соседних домов выскочили люди.

Милон подобрал ремень и, размахивая им, крикнул:

— А ну, подходи!

Сибариты попятились.

— Пойдём, — проговорил Милон, оборачиваясь. — Здесь нет ничего заслуживающего внимания.

— Почему же? — возразил Пифагор. — Я не мог оторвать взгляда от одеяния сибарита, закинутого тобою на дерево.

— А что тебя удивило?

— Изображение городов — сверху Вавилона, снизу Суз. Я в них побывал. Приятно вспомнить.

Всю дорогу до пограничной реки Милон, возбуждённый схваткой, рассказывал о каждом из своих соперников, которых ему удалось одолеть в Олимпии, попутно демонстрируя приёмы борьбы.

Дойдя до текущей в камышах реки, путники решили отдохнуть.

— Эта река пугает лошадей, — начал Милон. — Поэтому сибариты гоняют свои табуны подальше отсюда. Река по другую сторону Сибариса окрашивает волосы купающихся в жёлтый и белый цвета. К западу от нашего города есть ещё одна река. Перейдя её, наше войско обессилело и было уничтожено локрийцами, несмотря на их малочисленность. В тот день я одержал в Олимпии первую из моих побед и потерял всех своих братьев.

— Я слышал об этом несчастье, — проговорил Пифагор. — И будто бы в Олимпию весть о происшедшем пришла в тот же день.

— Об этом я и хотел рассказать. Среди бела дня я вдруг увидел бледных окровавленных братьев. По возвращении в Кротон мы узнали, что битва совпала с первым днём игр.

— Такое бывает, — отозвался Пифагор. — Мне известно множество случаев, когда о несчастьях с близкими узнавали в тот же день и в то же мгновение. Видимо, в воздухе носятся волны, подобные тем, что сейчас бегут по реке, только невидимые и перемещающиеся с необыкновенной быстротой. Их могут воспринять люди с обострёнными чувствами. Так и ты воспринял на большом расстоянии гибель близких на Сагре.

— Прошу тебя — никогда не произноси этого названия! — перебил Милон. — У нас в Кротоне за него с граждан берут штраф триста драхм. Столь болезненна память об этом поражении.

Милон поднялся и направился к броду. Пифагор шёл в нескольких шагах от него. И вдруг Милон явственно услышал:

— Хайре, Пифагор!

Ища говорившего, атлет обернулся и увидел, как его спутник опустил ладонь в струю, словно бы отвечая реке рукопожатием.

— Хайре, Сирис, — проговорил Пифагор.

— М-м-может б-быть, я ослышался? — заикаясь, проговорил Милон.

— Нет, это не галлюцинация, — отозвался Пифагор. — На море совсем недавно я различал обращение к себе ветра в скрипе мачт. Однажды со мною заговорила растрескавшаяся от жары скала. А вот река меня приветствует впервые. И я в этом вижу знамение. Мне понравился твой рассказ о Силле, и я подумал, не основать ли мне в Кротоне школу. И вот приветствие реки показало мне, что я угоден окрестной природе.

Весь остальной путь до городской стены Милон молчал.

Союзник

Утром Пифагор пробудился от шума голосов и шарканья ног. Мол заняла ликующая толпа кротонцев. Незнакомые люди пожирали его глазами. Некоторые упали на колени. Но вот появился Милон, и всё смолкло. Пифагор понял, кто истинный виновник торжества.

— Почему ты это сделал? Зачем ты привёл сюда такую массу людей? — посетовал он, когда Милон поднялся на борт.

Милон смутился.

— Да, я поведал о нашем вчерашнем приключении двоим друзьям, — проговорил атлет извиняющимся голосом. — Не подозревал, что весть распространится с такой быстротой. Впрочем, тут особое обстоятельство. Тебе ведь неизвестно, что вражда Кротона и Сибариса длится почти век, что во всех сражениях на суше и на море мы терпели поражение. Сибариты наложили дань на двадцать четыре соседних народа. Они, как и кархедонцы, сидя в своих роскошных домах, воюют с помощью наёмников. А тут ещё это страшное поражение на роковой для нас реке. Неизменные неудачи озлобили моих сограждан. Ты, наверное, заметил их угрюмые взгляды. И вот произошло чудо. С тобою заговорила река, а я проучил негодяя. Это был архонт Сибариса Алкистен. Мелочь. А кротонцы, уставшие от поражений, воспринимают её как некий перелом, как ласточку, приносящую на крыльях весну, как первую улыбку судьбы. Взгляни на их счастливые лица!

— Теперь я понял. И благодарю тебя за то, что ты показал мне Сибарис и спас от сибаритов. Ещё до нападения на меня город этот мне стал неприятен, потому что главное его божество Плутос. Там, где он правит, нет места Аполлону и музам, нет уважения к Афине Работнице. Как ты думаешь, Милон, не разрешат ли мне кротонцы купить здесь участок земли для школы, которую я хочу основать?

— А чему ты будешь учить? — спросил Милон.

— Я буду учить мыслить, — отозвался Пифагор.

— Разве этому учат?

— В первую очередь. Мысли надо направлять, иначе они разбредутся, как овцы. Порой они спотыкаются о воздвигаемые ими самими препятствия, наталкиваются друг на друга и при малейшей опасности несутся в разные стороны. Мыслям, пока они не укрепились, нужен пастух, кормчий, царь — назови это как хочешь.

— Но ведь у людей разные головы, — возразил Милон.

— Это верно! — согласился Пифагор: — И наука, учащая мыслить, должна учитывать различные способности и к ним приноравливаться. Приходится считаться с мыслями тугодумов, которые трудно сдвинуть с места, как разбросанные по полю валуны, и с мыслями, разносимыми при малейшем дуновении ветерка и не способными найти себе пристанища. Но различие мыслей может быть выявлено лишь при обучении. И прежде всего нужно отобрать учеников. И это тоже наука.

— А с чего ты начнёшь учить?

— С арифметики. Ведь число основа всего. Сообразно с числом создаются равенства, тождества, согласованности как в природе, так и в государстве. Затем мы займёмся геометрией, построенной по законам гармонии, потом астрономией. И конечно же, изучая природу, было бы неразумно оставаться в неведении о себе самом. Ведь человек — это творение природы, потребовавшее от неё высшего напряжения сил. И можно удивляться тому, как она прошла через это испытание, и задуматься о том, что оно для неё значит. Без всего этого нет мудрости.

— О боги! — воскликнул Милон. — Наука возвысит моё отечество! Одни прибудут, чтобы набраться знаний, а другие — просто подивиться на тебя, как приходят поглазеть на меня, хотя что мой дар в. сравнении с твоим! А может быть, отыщутся и такие, кто почувствует себя готовым вступить с тобою в спор, и станет тогда наш маленький Кротон так знаменит, что ему будут завидовать Афины и Коринф, Тир и Кархедон. И Италия станет велика не только своим многолюдием и богатством, но и тем, что выше всего, — знанием! Тебе надо обратиться к нашему Совету пятисот. Проси земли у Тёплых Вод — есть такой ручей в сорока стадиях от города. Лучшего места для школы не сыскать. И городу оно ни к чему. Правда, там много камней, но их можно убрать.