Пифагор

Дверь отворилась, и Силосонт услышал:

— Заходи!

Эфоры, все пятеро, сидели за столом. Но в лесхе был ещё один муж, судя по доспехам военачальник.

— Говори! — обратился к вошедшему один из эфоров.

— Раньше у нас не было флота, — начал Силосонт, стараясь быть предельно кратким. — Теперь он есть. Мы готовы оплатить расходы и дать в залог корабли. Плыть вот сюда. Пока не опередили афиняне.

Силосонт выложил на стол глиняную пластину с обозначением Пелопоннеса, Самоса и лежавших между ними островов.

Это была копия части карты ойкумены, вычерченной Анаксимандром на бронзовой доске. Эфоры, кажется, даже не знали, что существуют такого рода изображения.

Пять голов склонилось над доской.

Выждав время, Силосонт пояснил:

— Путь прямой. Через острова Кифенос, Сирое, Микинос и Икарию.

— А это что? — поинтересовался один из эфоров, ткнув пальцем в берег Азии против Самоса.

— Мыс Микале.

— А это?

Эфор перевёл палец выше и повёл его к морю, повторяя зигзаг Меандра.

Силосонт метнул на эфора взгляд. Вспомнились слова отца: «Не суди по внешности». Нет, спартанцы вовсе не дуболобые. Может быть... они не очень хорошо разбираются в географии, но зато поле зрения их как политиков широко. Намёк схвачен на лету. Им известно, что казначея Поликрата зовут Меандрием и что он изворотлив, как река, давшая ему имя, что он мечется между Афинами и Мегарами.

— Это побережье Азии.

— Подожди за дверью! — было приказано Силосонту.

Через некоторое время вышел старший эфор и объявил:

— Чужеземец! Если доставишь двадцать талантов и дашь в залог три корабля, получишь отряд во главе с царским сыном Дориэем.

Эфор взглянул в сторону сидевшего у стены плечистого юноши. Тот встал и протянул Силосонту руку. Рукопожатие было крепким.

Дорога в Олимпию

Главная из семи ведущих в Олимпию древних дорог тянулась вдоль Ладона, притока Алфея [44] , повторяя его плавные изгибы. Пифагор и Эвном оказались в людском потоке, движущемся в одном направлении. Среди идущих не было ни одного знакомого лица, но, поскольку всех вела общая цель, в раскалённом неподвижном воздухе сквозило нечто всех сближающее, и праздник эллинского единения начался задолго до его торжественного открытия. На привалах у источников или под куполами деревьев незнакомые друг с другом люди охотно делились запасённым на дорогу съестным, а те, кто уже побывал на прославленных играх, — впечатлениями. И хотя каждый из говоривших, захлёбываясь, сыпал именами и успехами олимпиоников, прославивших его город и удостоившихся необыкновенных почестей, все ощущали себя эллинами и не забывали об угрозе с Востока.

44

Алфей — главная из рек Пелопоннеса, почитавшаяся в Олимпии и других местах как божество.

На одном из привалов из оживлённого, сопровождаемого жестикуляцией разговора соседей Пифагор узнал, что Камбиз разгромлен в Эфиопии.

— Свершилось! — воскликнул Пифагор, взглянув на брата.

Эвном поднял голову.

— Судьбы царств, городов и смертных стягиваются в невидимый узел, — продолжал Пифагор, — пока не наступает то, что может быть названо развязкой. Свидетелем одной из таких развязок я стал, находясь в Вавилоне, в этом великом городе, павшем к ногам вождя воинственных пастухов Кира. До этого Киру удалось стать наследником мидийского царя, захватить Лидийское царство вместе с зависимыми от неё ионийскими и эолийскими полисами. Так появилась колоссальная Персидская держава, а главарь ватаги пастухов стал царём царей. Все эти годы после падения Вавилона я находился в Индии, и до меня доходили лишь отзвуки этих поистине грандиозных событий. Но, возвращаясь на родину через Вавилон, я узнал, что первой гробницей Кира, погибшего от рук царицы скифских пастухов Тамирис, стал кожаный бурдюк с его собственной кровью, куда была ею брошена голова ненасытного завоевателя. Такова была развязка для Кира, но не для созданной им державы. Изучая в Вавилоне астрономические записи, в которых отразилось прошлое этого величайшего из городов, я заинтересовался судьбою ассирийцев, создавших такую же могущественную державу, какими были Вавилон, Мидия, а после них — Персия. Я понял, что державы не могут существовать без завоеваний. Без них они разваливаются, как шалаши, сбитые на скорую руку.

По мере приближения к цели дорога заполнялась всё больше и больше и стала напоминать главную улицу Самоса в день Геры. Было жарко, как на сковороде. Одеяния и обнажённые части тел идущих покрылись густым слоем пыли, и сквозь неё блестели одни глаза.

Пифагор прибавил шагу и оказался перед временными жилищами тех, кто успел прибыть заблаговременно. В толпе, собравшейся со всех сторон населённого эллинами мира, словно иглы в густой ткани, сновали водоносы, торговцы пирожками и глиняными фигурками животных для тех, кто не мог или не хотел раскошелиться на покупку телки или барана для заклания Зевсу Олимпийскому, Гере, Гераклу и другим богам. Пахло дымом, ладаном и человеческим потом.

Пифагор растерялся. Как всегда, его пугала беспорядочная толпа. Вдруг послышался крик:

— Пифагор! Сотер [45] ! — Голос был знакомый.

Оглянувшись, Пифагор увидел проталкивающегося к нему Эвпалина. Поздоровавшись с Эвномом, мегарец обнял Пифагора.

— Сотер? Почему ты меня так называешь?

— Так тебя с недавнего времени называет вся Эллада. Конечно же многие, особенно на островах, не жаловали Поликрата, но весть о том, что царь отнял у него корабли и вот-вот захватит остров, вызвала ужас. Когда же стало известно, что Поликрат кораблей лишился, а Камбиз их не получил, возникло ликование, и на его волне вознеслось твоё ранее неведомое имя. Впрочем, кто-то здесь уже слышал и о самосской пещере, и о посещении тобой Индии, и даже о том, что ты ученик чудотворца Ферекида.

45

Сотер — спаситель, обычно употребляется по отношению к богам (греч.).

— Довольно обо мне! — прервал Пифагор. — Я ничего о тебе не знаю. Что ты сейчас строишь?

— Живу в пути. Строю планы, — отозвался Эвпалин с горькой улыбкой. — Поначалу я надеялся, что мне удастся использовать мою смесь на Истме. В своё время Периандр носился с идеей превратить Пелопоннес в остров.

— Я слышал об этом, — отозвался Пифагор. — Но мне казалось, что Периандр, в отличие от Поликрата, был чужд всяким новшествам.

— Это не так! — горячо возразил Эвпалин. — Афиняне, соперники и злейшие недруги Коринфа, распространяют о Периандре всяческие небылицы, например будто тот раздел всех женщин Коринфа, чтобы согреть в Аиде жену, которую сам же и убил. Давай выйдем на агору и расспросим у встречных, что они знают о Периандре. Я уверен, что каждый третий или даже второй повторит эту нелепицу. К сожалению, Псамметих, ныне правящий Коринфом, не похож на своего дядю, — словно вместе с египетским именем, которое ему почему-то дали при рождении, к нему перешли и египетские пороки. Да и вообще со времени Хилона всем на Пелопоннесе распоряжаются эфоры. Так что мне приходится надеяться на иных покровителей. Кто они? Об этом говорить ещё рано. К тому же мы уже пришли. Олимпия по ту сторону реки. Видишь утёс?

— Ещё бы!

— Это Типайон — «страх женщин».

— И почему ты так странно его назвал?

— Сразу за Типайоном брод через Алфей. С холма, как рассказывают, сбрасывают женщин, осмеливающихся нарушить запрет и посетить олимпийский агон [46] . Я не слышал, чтобы в наши дни кого-либо сбросили. Но женщин даже здесь не увидишь. Такова сила страха. Кто же по ним соскучится, может отправиться в Самос.

— Самос?

— Ну да, Самос, или Самикон, как его часто называют, чтобы не путать с твоим островом. Он отсюда стадиях в шестидесяти к югу. На языке местных жителей, потомков пеласгов, Самос — вершина, точнее — «самая высокая».

46

Агон — состязание (греч.).

— Ну и ну! — воскликнул Пифагор. — Кто бы мог подумать: для того чтобы это узнать, мне надо было обогнуть Сикелию и юг Тиррении, пройти весь Пелопоннес!

— Вот мы и дома, — сказал Эвпалин, показывая на шалаш в форме пирамиды, возвышавшийся над беспорядочно разбросанными навесами.

— Узнаю дело твоих рук, — проговорил Пифагор.

В шалаше послышалось движение. Наружу выбрался светлолицый юноша с повязкой, собравшей на затылке длинные волосы.

— Это его работа, — пояснил Эвпалин. — Познакомься с моим помощником.

— Мандрокл, — представился юноша.

— Давайте заползём в шалаш, — перебил Эвпалин. — Там ты расскажешь о своих странствиях.

Великий день

И вот наступил день, ожидаемый с нетерпением всеми эллинами на трёх материках и на бесчисленных островах целых четыре года. И как всегда, в свете Гелиоса вспыхнули черепичные кровли храмов, вознесённые над густой зеленью рощ. Покрытые пожелтевшей травой насыпи вокруг стадиона заполнились возбуждёнными зрителями. Тысячи глаз устремились к колоннаде, откуда вот-вот должны появиться судьи в алых одеяниях и обнажённые атлеты, прошедшие тренировку и допущенные к состязаниям. Ещё на заре они толпились перед дымящейся жертвой и пели старинные песнопения, составленные четверть тысячелетия назад.