Пигалица

Позвонить Марине или Уле? Тоже не вариант. Я ведь не говорила им, что с Деном живу, так с чего вдруг расскажу, что с ним рассталась? Капец просто – даже поплакаться некому.

Встаю и, закутавшись в одеяло, плетусь в гостиную, где на диване спит Матвей.

Не спит, как оказалось. Закинув руку за голову, залипает в телефоне.

– Моть…

– Чего не спишь?

– Не спится, - останавливаюсь на пороге, - можно у тебя спросить?

– Иди сюда.

Подхожу и сворачиваюсь клубком у него под боком.

– Ответь только правду, пожалуйста.

– Конечно.

Убрав телефон, поворачивается ко мне.

– Ты тоже считаешь, что я во всем виновата? Я неправильно себя вела с ним?

– Я так не считаю. И, если честно, был к этому готов.

– Почему?

– Потому что я достаточно хорошо знаю вас обоих, - выдержав небольшую паузу, тихо проговаривает, - никто не виноват.

– Он попросил паузу.

– Плохая идея.

Это я и сама понимаю. Чаще всего при расставаниях так говорят трусы.

– А если он позовет меня обратно?

Кажется, брату мой вопрос не нравится. Сжав челюсти, гоняет по лицу желваки. Смотрит на меня не то с жалостью, не то с раздражением.

– И побежишь к нему назад? – взбив под своей головой подушку, Матвей продолжает, - знаешь, говорят, в счастливых парах один целует, а второй подставляет щеку. Понимаешь, о чем я?

– Понимаю. Ты хочешь сказать, что я люблю, а он позволяет любить?

– Да.

Внезапно горло вновь стягивает обручем, по спине ползет неприятный холодок.

– Я бы не хотел для тебя такой участи…

И я… Я тоже хочу быть любимой. Я же не ущербная, меня ведь тоже любить можно.

– Ему приятно было быть с тобой, пока ты не доставляла хлопот, как только появились сложности, он выставил тебя за дверь.

– Ты очень жесток, Мотя, - шепчу я.

– Я говорю, то, что вижу, Эля. Не обижайся, - нежным движением убирает с лица прядь волос.

– Я не обижаюсь.

– Если ты сейчас вернешься к нему, будешь бегать так всю жизнь, пока полностью не разочаруешь его.

Мы замолкаем. Каждый думаем о своем. Летать бумерангом туда-сюда я не хочу. Любить за двоих тоже. Гордость все же имеется. Но думать о том, что никогда больше он меня не поцелует, тоже больно.

– Моть, а мама с папой любили друг друга?

Я маму не помню вообще. Она умерла, когда мне было полгода. Папа больше не женился, с годами стал выпивать, замкнулся в себе и перестал походить на счастливого юношу со свадебного фото.

– Ты очень похожа на маму. Она тоже была заводной и бойкой на язычок. Отец на нее, как на Божничку молился, любил до безумия.

– А мама?

– А мама принимала его чувства с благодарностью.

В комнате снова воцаряется тишина. Я думаю о том, что, возможно, так было бы лучше. Чтоб меня любили, а не я.

Глава 27.1

Когда следующим утром я выхожу в прихожую, вещи, оставленные вчера в квартире Дена, уже стоят у порога. Оперативно. Интересно, клининговую службу он уже вызвал или нет? Проветрить и продезинфицировать все после меня.

– Это я их забрал, - говорит выглянувший из кухни Матвей.

– Чтобы у меня не было повода туда бегать?

Мой вопрос остается без ответа. А мне безумно хочется расспросить брата, как там Ден, о чем они говорили, спрашивал ли он обо мне, но я, сцепив зубы, молчу. Не хочу пасть в глазах Моти еще ниже.

Через силу запихав в себя завтрак, скрываюсь в комнате. Лежу с телефоном в руках, бездумно глядя в потолок. Жду, что позвонит или напишет. Спросит, как я, может быть, извинится.

Но, проходит день, следом второй, а он никак о себе не напоминает. Я плачу, затем разбираю свои вещи и снова плачу. Матвей заставляет меня пить какую-то успокоительную гадость и кормит фисташковым мороженым.

– Сейчас тебе кажется, что жизнь закончена, - говорит он, заметив, что я снова шмыгаю носом, - что дышать без него не сможешь…

– Так и есть.

– Потом пройдет.

Брат хмурится и отворачивается к окну. Сложив руки на груди, долго смотрит в одну точку.

– Когда Аня ушла, у тебя так же было? – спрашиваю тихо и замираю, понимая, что переступила стоп-линию.

Он никогда о ней не говорит. Ни хорошего, ни плохого. И другим не позволяет.

– Так же, - глохнет его голос, - потом легче стало.

Ненавижу ее! Ненавижу! Как можно было бросить такого, как он?! У меня в голове не укладывается. Ладно, я – прилипала без царя в голове, но Матвей… Он идеальный. Он лучший из лучших!

Подхожу к нему и обнимаю за талию. Прижимаюсь щекой к груди.

– Моть, я тебя люблю. Ни один мужик никогда не заменит мне тебя. Правда!

– Ой, не зарекайся, - смеется негромко, - Денчик тебя пальцем поманил, ты и про Мотю тут же забыла.

– Это другое! – тут же оправдываюсь я, - ты для меня навсегда останешься самым – самым.

– Ты для меня тоже, - отвечает серьезно.

Наступает понедельник, и я, отклонив предложение брата взять больничный, прихожу на работу. Разбитое сердце не насморк – никого не заразит.

– Расстались? – вместо приветствия спрашивает Женя, опуская на мой стол чашку с кофе.

– Откуда информация?

Неужели снова видела Дена с кем-то в ресторане?

– У тебя на лице все написано. Ты в зеркало себя видела?

Черт. Метнувшись к зеркалу, всматриваюсь в свое отражение. Не знаю, что там на нем написано. Я ничего не вижу. Стрелки ровные, брови домиком, на щеках слой румян.

– У тебя глаза потухшие.

У них обезвоживание и упадок сил. Они устали плакать.

– Расстались, - вздыхая, подтверждаю я и возвращаясь в кресло.

– Изменил, да?

– Нет.

Появляется соблазн солгать, что инициатором разрыва стала я, но я вовремя себя торможу.

– Мы расстались полюбовно. Дальше не спрашивай, больше ничего не расскажу.

Женька сдается. Сочувственно на меня поглядывая, достает из кармана кардигана две конфетки.

Матвей тоже носится со мной, как с хрустальной вазой. На обед ведет в ресторан и в течение рабочего дня не выводится из моего кабинета.